За всю поездку Вера Семеновна ни разу не упомянула ни о Крыме, ни о Максиме Максимыче. Она травила анекдоты, отпускала смачные замечания по поводу водил на дороге и жаловалась, что ей тяжело удержаться на хвосте «БМВ» с его беспредельными немецкими лошадиными силами. В общем, за рулем географ вела себя совершенно по-мужицки, и в ее образе недоставало разве что сигареты в зубах.
На проклятом перекрестке Карла Маркса и Гоголя, где некогда поскользнулся Роман, из-за аварии образовался затор. Директор без колебаний рванул на красный и обогнул проблемный участок по встречной.
– Давайте за ним! – воскликнул Вадим с притворным энтузиазмом.
– Этот товарищ договорится с кем надо, – проворчала Вера Семеновна, – а насчет нас я не уверена.
«БМВ» они догнали в конце пути.
Ради митинга перекрыли движение через громадную площадь. Она упиралась в тарелку цирка и в Центральный стадион с одной стороны и в холм – с другой. На холме возвышались окруженные крепостными стенами легендарный белокаменный Кремль и знаменитая мечеть Кул Шариф с голубыми минаретами и куполом. Достопримечательности для туристов из разряда первостепенных. Будучи в Москве Роман не предполагал, что познакомится с ними столь странным способом и так поздно.
Маленький отряд под предводительством директора пробирался сквозь толпу. Не считая выдернутых со всего города бюджетников, на площади хватало люда. Группа бравых молодых активистов несла на хоругвях Христа. Невдалеке в чьих-то твердых руках развевался по ветру красный флаг КПРФ с серпом и молотом. В импровизированном круге отплясывала под музыку команда совсем юных девушек в татарских национальных костюмах. Вездесущие торгаши расхваливали свои пирожки и рекомендовали вооружиться биноклями по выгодной цене. От потока нелепостей у Романа кружилась голова.
Реальность намеревалась со всей прямотой обезумить его.
Марат Тулпарович остановился рядом с низенькой дамой в пальто и шляпке. Дама стояла наготове с блокнотом и ручкой. Роман на секунду подумал, что они обменяются кодовыми словами. «Крым наш» или что-то в том же роде.
– Добрый день, Наиля Гилязовна! – сказал директор.
– И вам того же, Марат Тулпарович! Приехали, значит.
– А то. Целых восемь человек от нашей школы. – Директор обвел рукой своих подопечных.
Наиля Гилязовна, зорко всмотревшись в шестерку прибывших, черкнула отметку в блокнот.
– Восемь так восемь, – сказала она. – Вы вовремя, скоро самое основное. Продвигайтесь к сцене.
Роман держался вместе с остальными, убеждая себя, что действительность не укладывается в логические рамки и это нормально. Примерно о том же, только другими словами вещал со сцены некий мусульманский духовный лидер в тюбетейке и в расписном кафтане почти до пят. Он авторитетно утверждал, что крымчане сделали выбор сердцем, а это главное в жизни – примирить веления сердца с божественными законами.
Роман вздрогнул и обернулся, почувствовав прикосновение к плечу. Позади улыбался Самарцев.
– Тоже не устоял перед праздником? – сказал он вместо приветствия.
– Я не из равнодушных, – сказал Роман.
Пожав друг другу руки, они чуть отступили в сторону.
– Максимыч не с вами?
Роман вкратце изложил ему историю, приключившуюся в фойе.
– Опять ежом прикидывается, – заключил Михаил Михайлович.
Их прервал гул аплодисментов, сопровождавший выход к микрофону невысокого дядьки с добрым татарским лицом. Где-то Роман уже видел его: тот же прищур, та же улыбка.
– Кто это? – спросил он у Самарцева.
– Ну даешь, любезный! – воскликнул Михаил Михайлович. – Это же Президент Татарстана.
– А-а, – протянул Роман.
Портрет президента висел в кабинете ОБЖ, где по пятницам собирался педсовет.
– Я в Москве восемнадцать лет не был, а Собянина в лицо узнаю, – сказал Самарцев.
– Это не столичные замашки, – сказал Роман. – Если вас утешит, я и Собянина смутно себе представляю.
Самарцев промолчал, лишь пошевелил усами. Через некоторое время он вздохнул и произнес, не отрывая взгляда от сцены:
– Максимыч, значит, диссидентствует потихоньку. Эх, хороший мужик. Трудно ему.
Письмо № 6
От кого: Абулиева Абдерита Агномовича, город Автаркия, улица Адовых Андрогинов, дом 91, квартира 1, 674328
Кому: Компульсивной Каталепсии Дистимиевне, город Эхолалия, улица Бреда Преследования, дом 27, квартира 8, 352821
Обдирается, что процессы столпотворения летают при старинных стетоскопах. Впрочем, снижение нарколепсии, отыгранной порошком бумажных кактусов, отвечает плакатным этикеткам и распределяет ситуативную ацеролу. Тропический пластик, то ли отвыкая от полосатых оленей, то ли затрудняя тревожные техники, декорирует вибрационные производные, стекающиеся к линейным несоответствиям ради фонтанных доктринальных дихотомий и возбужденных абзацев.
Знаешь, в незапамятные времена, еще до встречи с тобой, я полагал, что когда-нибудь женюсь на девушке с шизофазией, считая ее офигенно творческой личностью. Надеюсь, минует меня чаша сия. Довольно с меня тронутых. И не смей обижаться на «тронутых». Я в хорошем смысле.
Каникулы, в школе тишина. Светает раньше, и небо синеет. Мне радостно, когда за приотворенным окном надрывают глотки беспардонные воробьи. Казалось бы, вот незавидная доля: от котяры усатого спасся, крошку склевал – и день уже удачный. А все равно чирикают. Потому что весна. И точка.
Хватаю детали и подробности отовсюду, словно истосковался по жизни. Как с орбиты вернулся, хотя всего-то оторвался от тетрадей и учебников. Может быть, тебе смешно, но в финале Самой Длинной Четверти посреди ночи я вскакивал от кошмара. Снилось, будто не заполнил графу с домашним заданием в электронном журнале, за что директор оштрафовал меня на мартовскую зарплату и отчитал на совещании. Я целый день другим учителям в глаза не смотрел, как будто меня не во сне унизили, а взаправду.
Я всерьез опасаюсь за свой рассудок. Словарь психиатрических расстройств изучен мной вдоль и поперек. Нашел у себя ряд признаков, согласно которым мне пора в дом умалишенных на ПМЖ. Наверное, окружающие не замечают моих отклонений, поскольку сами и подавно спятили. Причем как дети, так и взрослые. Девиации – это норма, а норма – это девиации. За нарушение прав сумасшедших – расстрел на месте.
Если честно, без иронии, то есть совсем честно, есть подозрения, что у меня маниакально-депрессивный синдром. Апатия, или как там это называется, сменилась необъяснимым задором. Я отлично высыпаюсь за пять часов, перепархиваю через лужи и почти не ем. В эту самую секунду, набрасывая вдохновенные строки, я едва сдерживаюсь, чтобы не станцевать рок-н-ролл на парте, пока никто не видит. Письмо тоже стряпаю не от скуки, а от избытка внутренних резервов.
Это непорядок, потому что по календарю самое время для хандры. Это ведь март, а он знает толк в депрессиях. Как и ноябрь. Помнишь, мы каждому месяцу придумывали соответствующего персонажа. Ноябрь и март – это длинные сутулые господа в темных пальто и шляпах, в черных перчатках и ботинках, побрызганных водоотталкивающим спреем. Воротники их приподняты, лица мрачны, взгляд неуловим. К иронии и к сентиментальности они нечувствительны.
С ноябрем я ладить не научился, зато с мартом мы помирились. Почти. То есть я мирюсь с ним. Он уступит апрелю, а там снова накатит тоскливая тоска. Таков мой клинический прогноз.
Не рискну перечитывать. Во-первых, много глупостей написал. Во-вторых, снова отыщу у себя вагон дурных симптомов, жить с которыми решительно невозможно.
Вымершие и вымирающие
Первые дни апреля убедили Романа, что его рассудок не повредился.
Надписи стали читаться как положено, «трупы» и «мученики» больше не преследовали. Унялись и приступы разрывающей на части энергии. Роман по-прежнему добирался до школы в семь, сбрасывал верхнюю одежду, сдвигал стулья и полчаса дремал на них в покойницкой позе. Он никогда особенно не умел и не любил жить, а сейчас вроде как примирился с фактом своего существования. Надолго ли.
Роман привык быть постоянно готовым к нелепым заданиям от начальства и к досадным трюкам от учеников. Однажды ему предстояло провести урок биологии в 9 «А», потому что учительница уезжала на конференцию. Она оставила учебник, краткую инструкцию и список класса, набросанный зеленой пастой на тетрадном листке. Пробежавшись по содержанию учебника, Роман сделал вывод, что школьный курс биологии с его митозом, мейозом и органоидами способен напрочь искоренить у учеников тягу к природе, убив в ней загадку и лишив ее всяческого очарования и, как бы громко ни звучало, красоты. Примерно то же самое вытворяли на филфаке, добрая половина выпускников которого вычеркивала чтение из списка интересов и разочаровывалась в литературе.
Неизвестно еще, что хуже: терять увлеченность культурой или природой.
С 9 «А» Роман справился легко, утихомирив голосистую свору в считаные секунды. Наметанный глаз моментально выцепил в нестройном хоре запевалу – рыжего болтуна, вопреки уставу предпочетшего школьной форме джинсы и синий джемпер. Болтун, повалив портфель на парту перед собой, перекрикивался с девочкой с соседнего ряда. Роман предположил, что это Сырников, из-за которого досталось Максиму Максимычу, выгнавшему ретивого школяра посредине занятия.
– Эй! – окликнул рыжего Роман. – Товарищ! Да, я тебе. Фамилия как?
– Сырников.
– Меня Роман Павлович зовут, рад знакомству.
– И я! – Сырников гоготнул.
– Сядь за первую парту. – Роман кивком указал на пустовавшее место.
– Почему это?
– Потому что вы созданы друг для друга. Быстро пересел и вытащил учебник, тетрадь и ручку.
Против железного аргумента онемевший Сырников не совладал и тут же исполнил приказ. Остальные горлопаны с затаенным дыханием ждали последующих команд.
В тот же день на дополнительный урок напросился Корольков из 8 «Б». Он изъявил желание написать проверочную по литературе, пропущенную из-за визита в поликлинику. Кроме того, Оскар напомнил, чтобы учитель порекомендовал ему новые произведения. «Пиковая дама», «Сильфида» и «Упырь» привели Королькова в восторг.