Холокост, Колыма, повальное уничтожение африканских гигантов до верного, до заключительного, изведение под корень ради рогов и бивней с их мифическими свойствами. И они еще смеют заводить речь, будто страждущие да будут услышаны.
В этот день Роман не вызывал Королькова к доске на русском языке и не нагружал по литературе. Своей отрешенностью и неумением вписаться в динамический ландшафт Оскар и сам отчасти походил на носорога, будучи столь же неуместным в окружающем мире. Все же Королькову повезло, что он угодил в 8 «Б», а не в 8 «А». Спортсмены-байдарочники ладили с ним и не нарушали его пространства. Будь он в параллельном классе, шпана постоянно цеплялась бы к нему.
На перемене Роман подозвал Оскара к себе и сказал, положив ему руку на плечо:
– Буду честным. Меня впечатлили фотографии, которые ты показал. Наверное, я понимаю, что ты чувствуешь в моменты, когда ты делишься с кем-нибудь сокровенными мыслями, а тебя не слушают. Как я утверждал вчера, сопереживать сложно. Некоторые думают, что сострадание – это для слабаков. Некоторые боятся растрачивать его на посторонних. В будущем ты обязательно найдешь правильные слова, чтобы передать остальным свою боль и боль животных, которые страдают по чужой вине. Открою тебе секрет: я тоже не сразу добился того, чтобы ученики меня слушали.
– Вы учитель, – сказал Корольков.
– Веришь ты или нет, долгое время я не мог достучаться до вас. – Роман улыбнулся и убрал руку с плеча. – И я по-прежнему должен прикладывать усилия, чтобы расшевелить некоторых товарищей. Все зависит от опыта. Ты научишься. Непременно.
– Может быть, – сказал Корольков неуверенно.
– Никаких «может быть». Научишься. Ты не один. Неравнодушных много. Вечером я вычитал о таких людях, как криптозоологи. Они ищут животных, которые считаются вымершими. В том числе и сумчатого волка. А ведь это лишь небольшая часть тех, кого тревожит то же, что и тебя. Есть еще множество экологов и зоозащитников. Представь, где бы ты узнал о бизонах, о дронтах, о носорогах, если бы никого они не волновали?
– Но таких все равно очень мало, – возразил Корольков. – Не факт, что примут меня в свои ряды.
– Примут. Потому что вас мало и вы на одной стороне. Свою команду ты обязательно встретишь. Вопрос в том только, как скоро. Через год, через два или через пять. В любом случае это знакомство тебя окрылит. Может быть, именно ты соберешь круг единомышленников. А по-настоящему сплоченные друзья способны на великие свершения.
Корольков вскинул взгляд.
– Спасибо, Роман Павлович. Если вы правда считаете, то…
– Правда считаю. И не вздумай отказываться от своих убеждений. Как бы ни было тяжело. Считай, что это главное условие – не отказываться от своих убеждений.
На вечер Роман замыслил важное дело. Он извлек из морозильника раскрытую пачку сосисок, купленную за бесценок по акции, отварил их и вынес тощему дворовому псу.
Отныне животных Роман не ел.
В ожидании разрывов
Коренной москвич – это совсем не то же самое, что коренной вашингтонец, коренной лондонец или парижанин. Там разрыв между центром и периферией не столь велик, насколько понимал Роман. Его никогда не распирала гордость от осознания факта, что в глазах некоторых он обладает исключительным статусом. Даже учеба на филфаке МГУ с провинциалами, приехавшими с разных концов страны, не давала ощущения превосходства. Москвич и москвич, коренной и коренной. Черт с ним.
Лишь в раннем детстве да в младших классах Роман испытывал восторг, когда название его улицы звучало в заголовке известнейшей телепередачи. «Голубой огонек на Шаболовке». В такие секунды у маленького Романа резко поднимался дух, и он чувствовал чуть ли не личную ответственность за новогоднее настроение целой России. Схожий энтузиазм вызывали победы олимпийцев, причем степень ликования определялась призовыми ожиданиями. Чем меньше были последние, тем больше удовольствия приносил успех. Бронза в плавании радовала сильнее, чем женское золото в прыжках с шестом. Точно так же футбольная победа над Нидерландами переживалась куда ярче, чем первое место на Кубке мира по хоккею с мячом.
В один год Роман увлекся просмотром интеллектуальных телевикторин, стараясь будними вечерами выполнить уроки до восьми вечера, дабы успеть к экрану. «Кто хочет стать миллионером?», «Слабое звено», «Народ против», «Русская рулетка» – каждое шоу по-своему возбуждало интерес и щекотало нервы. Роман мечтал, что в отдаленной взрослой жизни будет побеждать раз за разом на таких передачах, зарабатывая самые крупные суммы. Сегодня его поздравляет улыбчивый Максим Галкин, а завтра он с преисполненным достоинства видом произносит финальную речь у Марии Киселевой. Победителя чествуют Дмитрий Дибров и Валдис Пельш. Было досадно, что налог на выигрыш высок, аж тридцать пять процентов. Это портило вкус будущих побед.
Детсад и школа отложились в памяти избирательно, вспышками. Мама Романа научила его читать в четыре года, а уже через месяц он без чьей-либо помощи одолел «Фантазеров» Носова. В четырнадцать Роман с родителями отправился в Геленджик, где папа научил сына плавать по-лягушачьи. Полноценный брасс Роман так и не освоил, боясь полностью опускать голову под воду в момент, когда руки вытягивались вперед.
Между этими событиями уместилось еще одно, не менее значимое. Когда Роман заканчивал пятый класс, двоюродный брат Слава насмерть бросился в лестничный пролет с четвертого этажа. Брат учился в техникуме, играл в рок-группе и любил лазить по заброшенным зданиям, будь то старинные особняки, склады или заводы. Тетя Лида, шепчась с мамой Романа, призналась, что Слава принимал какие-то галлюциногенные вещества и ежедневно пил анальгин.
Роман редко общался со Славой и по мере возможности не появлялся у них с тетей дома. После развода тетя Лида сделалась набожной и стала развешивать в доме распятия и иконы. Они подстерегали повсюду, кроме Славиной комнаты и ванной. Под осуждающе-серьезными взорами Христа, Богородицы и многочисленных святых Роман ощущал себя тревожно. Мелкие проступки в его воображении представали непростительными грехами. Вдобавок тетя Лида не проветривала квартиру и покупала маловаттные лампочки. Тусклый свет вкупе с затхлым запахом усиливал гнетущее впечатление.
На поминках по Славе Роман прокрался в его комнату и неожиданно для себя стащил с полки губную гармошку. В игре на ней двоюродный брат преуспел меньше, чем в игре на гитаре.
Через несколько месяцев обнаружилось, что иконы проникли в Славину комнату и в ванную.
В университете Роман, приобретший привычку анализировать все, пришел к выводу, что именно в школьные годы сложилось его отношение к фундаментальным вещам. В старших классах исчез всякий интерес к политике. Отныне политика представлялась огороженным флажками пространством, где резвились шуты и балаганные деды, каждый в своем амплуа. Запертые в загоне актеры, показавшись на публике, объединялись в команды и кидались друг в друга грязью, а в остальное время исподтишка творили темные делишки, изображая при этом честных трудяг, озабоченных народным благом. Требовалось не более трех извилин, чтобы раскусить очевидные приемы. До поры Романа озадачивало, где проходит истонченная грань между персонажем и исполнителем, между политиком и человеком, но с погружением в мир литературы и языка и это перестало волновать.
Другое важное открытие заключалось в том, что в школьные годы Роман разубедился в способности религии и науки постичь истину. Что касалось первоначала, и христианство, и естественные дисциплины упирались в тупик. Религия рассказывала, откуда взялся мир, но умалчивала, откуда взялся Бог. Наука продвинулась далеко в объяснениях, из чего состоит космос и как его части функционируют, но не отвечала на вопрос, откуда космос возник. Первопричина оставалась овеянной туманом. Логика и здравый смысл утверждали, что загвоздка в принципиальной невозможности сотворить что-то из ничего. Если ответ на загадку и существовал, то только парадоксальный и лежал он за пределами Ветхого и Нового Заветов и трудов по физике и биологии. И никак иначе.
Со школьными приятелями Роман виделся раз в год, обычно в июле, после сессии. Они играли в пул, а затем пили пиво в «Камчатке».
В университете компания подобралась сплоченней. Солировал белорус Егор Климович, который без устали повторял, что по правилам его нужно величать Ягором. Он обладал легким акцентом. Роман подозревал, что акцент неестествен и пользуется им Климович для некоего обаяния. Хотя Егор изучал французский, он частенько повторял две фразы: «You must be sleeping» и «You must be dreaming». Их употребление в зависимости от контекста означало сомнение, неверие или иронию.
Гриша Тыквин, который, судя по фотографиям, обзавелся усами еще в выпускном классе, помнил наизусть около сотни эпиграмм и донимал всех своими свежими научными изысканиями. В общем терпимый и открытый, Гриша ненавидел голубых и девушек с сигаретой.
– В Иран тебе пора, Тыквин, – говорил Егор.
– Еще лучше – в Ирак, – добавлял Юра.
Юра Седов сочинял электронную музыку и выступал за факультетскую команду КВН. Он жил без родителей в однокомнатной квартире в Черемушках. Время от времени к нему заселялись пассии на срок от двух недель до полугода, и Юра непременно приводил в компанию новую подружку. Роман, Егор и Гриша делали вид, что рады за друга, и поздравляли очередную Катю, Таню, Лену с удачным выбором.
Курсовые и диплом Роман писал по поэтике соцреализма, несмотря на то что прекрасное советское далеко никогда не влекло его, как не влек своей гармонией и стройностью «единственно правильный метод». По большому счету, Советский Союз представлялся как историческое прошлое, значительное как по длине, так и по степени влияния на культурный код страны. Что-то из этого прошлого вызывало гордость, а что-то – сожаление; ни первое, ни второе не следовало игнорировать и предавать забвению. Слово «совок» резало слух Романа, но он не променял бы свое время ни на брежневское, ни на хрущевское, ни на какое другое.