Начальник политотдела согласился, хотя без энтузиазма, но попросил присутствовать при докладе всех остальных. Я, естественно, его поддержал и дал команду, чтобы присутствовали при докладах также первый заместитель командира и начальник штаба полка.
Все прошло организованно. Доклады мной оценивались (без оглашения) по-разному. Такими же были и первые впечатления о докладчиках. Для себя сделал вывод, что наиболее сильными оказались начальник инженерной службы, начальник разведки и начальник тыла полка, которые давали конкретные обстоятельные ответы на все вопросы и, что особо понравилось, видели перспективу, вносили предложения.
Домой вернулся поздновато, но никто спать не ложился — ждали меня на ужин. На столе гора жареной рыбы. Спрашиваю — откуда? Оказывается, принес командир хозвзвода. В полку есть команда, которая постоянно занимается промысловым ловом рыбы, и весь гарнизон «Озерко» каждый день в летнее время обеспечен треской без ограничений. Мы торжественно поужинали. Попили чай с ягодами (соседка принесла) и начали делиться впечатлениями. У ребят уже объявилось много дружков. Старший сын, Валерий, конечно, уже провел разведку, где школа, познакомился с некоторыми учениками, окончившими, как и он, первый класс. А младший, которому шел третий год, приобрел себе приятеля — соседа, такого же, как он. Естественно, жена тоже не дремала и обзавелась не только приятельницами, но многими ценными знаниями, особенно в вопросе, как хорошо подготовиться к зиме. Судя по общему настроению, никто не грустил. Единственно, что тревожило жену, так это тонкие стены дома.
— Ты открой окно и посмотри, какая тонкая стена. В этом доме зимой в Сочи и в Сухуми замерзнешь.
Действительно, стены были в ладонь толщиной. Очевидно, устроители этого поселка рассчитывали в перспективе обложить щитовые дома кирпичом, но все так и заглохло. Что-то надо было предпринимать уже сейчас, до зимы. Мне и моей семье зима особо не угрожала, потому что я перееду в дом, где жил Белов. А он был каменный, как и все казармы, столовая, клуб, три или четыре жилых дома, школа и баня. А вот сборно-щитовые дома надо было утеплять.
На следующий день, проведя все намеченные мероприятия, мы в обед подписали телеграмму, письменный доклад о приеме и сдаче полка и послали его фельдъегерской почтой.
— Думаю, что сейчас надо позвонить командующему и доложить ему о сдаче-приемке полка, тем более что ты завтра утром намерен отправиться катером в Мурманск, — предложил я Белову.
Сергей Иванович согласился. Звоню по ЗАС (закрытая связь министерства обороны). Соединили немедленно. Доложил генерал-лейтенанту Лосику о том, что полк принят и письменные донесения с актом направлены в штаб армии. Командующий армией задал множество вопросов из различных областей жизни, быта и деятельности полка. Судя по реакции на ответы, был удовлетворен. Затем он взялся за Сергея Ивановича. Причем говорил только командующий, а Белов отвечал: «Так точно!» или «Никак нет!» Когда этот своеобразный интересный доклад Сергея Ивановича закончился, командующий опять переключился на меня:
— Вы, товарищ Варенников, постарайтесь максимально укрепить полк. Вы уже опытный командир, а полк стоит на очень важном направлении. Поэтому он напрямую и подчиняется армии. Надо, чтобы это хорошо усвоили все офицеры.
В этом духе он продолжал еще минут десять. Я все это время помалкивал, наверное, поэтому в трубке посыпались тревожные возгласы:
— Алло, алло! Вы меня слышите?
— Товарищ командующий я вас прекрасно слышу и делаю себе пометки.
— Это правильно. Это очень хорошо. Так вот…
И он опять начал растолковывать мне важность задач, которые возложены на полк. Когда, наконец, разговор закончился и Белов получил «добро» на выезд в Мурманск, мы облегченно вздохнули, уселись за стол и поговорили еще немного. Меня особо интересовала характеристика старшего звена офицеров.
А на следующий день утром при большой воде (т. е. во время полного прилива) с оркестром на пирсе и множеством офицеров и их семей мы проводили Сергея Ивановича Белова на Большую землю. Прощание было торжественным. На море, точнее в заливе, стоял штиль, над всей местностью небо раскинуло свой голубой купол, яркое солнце слепило глаза. Получился какой-то праздник, а в честь чего — никто понять не мог. Но то, что мы по-доброму распрощались с Беловым, — это факт.
Конечно, о жизни и службе на Рыбачьем можно писать долго, много, и все будет интересным. Но я этого делать не стану, и по всей остальной службе «пройдусь» так, чтобы осветить те события и факты, которые оставили след в моей судьбе и которые, на мой взгляд, будут интересны читателю любой категории и любых взглядов на жизнь военных.
Проведя знакомство, а точнее, смотры всех подразделений полка до тыла включительно, я предупредил, что командно-штабное учение полка, запланированное на следующую неделю, будет мною проводиться обязательно — с обозначенными войсками; подразделения будут подниматься внезапно по тревоге и включаться в учения.
А перед этим после приказа по полку о том, что я вступил в командование полком, последовал приказ: «О наведении порядка в соблюдении формы одежды и выполнении личным составом требований уставов Советской Армии».
Для меня этот приказ означал то же самое, что приказ Сталина «Ни шагу назад», но — в масштабе полка. Нам нельзя было делать ни одного шага в то болото, в которое засасывается личный состав. Действительно, как и говорил Сергей Иванович, солдаты носили такую форму одежды, которая им нравилась, а ротные и взводные командиры с этими матерыми нарушителями не хотели портить отношения. Никто никому не отдавал чести. Наиболее агрессивные могли организовать столкновения. Утром на подъеме поднимались не все, многие не выходили на физическую зарядку. Вечером, после сигнала «отбой», можно было встретить много праздно болтающихся.
Даже гражданский человек, а военный тем более, может представить, что это за войско. Изменить обстановку без резкого поворота офицеров в сторону выполнения уставов было, конечно, невозможно. Поэтому, накануне выхода приказа, я проводил работу с офицерами каждого гарнизона (батальона), где прямо заявил, что буду максимально поддерживать, поощрять, выдвигать по службе каждого, кто с рвением будет наводить порядок и поддерживать командира полка. Я объявил: «Дальше мы так жить не должны! Мы часть Вооруженных Сил, а не вооруженный анархический сброд». Пообещал также, что особо нуждающихся в замене в течение августа — сентября заменим. В то же время предупредил, что, если мне станут известны факты нейтрального отношения к моим требованиям или тем более саботажа, — приму к этим лицам самые суровые меры, вплоть до снижения в должности и отправки по замене на Большую землю — в районы, которые значительно хуже Рыбачьего.
Через штаб армии попросил, и мне прислали группу следователей, которые начали вести разбирательство по уже зафиксированным преступлениям.
Видно, мои обращения к офицерам возымели действие, тем более что в приказе было прямо записано: начальнику тыла полка полностью обеспечить весь личный состав установленной формой одежды взамен одежды с нарушениями (последнюю либо распустить на ветошь, либо сжечь). Для насаждения четкого распорядка дня всему офицерскому составу, командиру полка включительно, помочь личному составу выполнять необходимые процедуры в утреннее (с подъема) и в вечернее время, в том числе под руководством офицеров проводить физическую зарядку и самоподготовку. Всех нарушителей дисциплины разбирать перед строем батальона, а отличившихся — поощрять, в том числе представлением краткосрочного отпуска.
Было также дано указание, что с получением приказа командира полка командирам подразделений и особенно заместителям по политической части широко разъяснить всему личному составу значение приказа для решительного изменения жизни полка. Это многократно делалось и на политинформациях, и на политзанятиях, и на занятиях по изучению уставов, на что, как и на строевую подготовку (на последнюю выделялся ежедневно один час), было специально отведено в эти дни значительно больше времени. Теперь в каждой роте с помощью музыкантов раздавалась строевая песня. В выходные дни проводились спортивные праздники. Каждый гарнизон построил себе хорошие спортивные городки, материалы для которых мы получили в отделе фондового имущества Северного флота.
Между прочим, в приказе также было записано, что, в дополнение к Уставу, как временная мера, все военнослужащие, независимо от ранга, отдают друг другу честь и каждый из них обязан первым проявить эту инициативу. Кстати, я этим методом пользовался все 50 лет службы, а на Рыбачьем — с первого своего шага. Солдаты, да и офицеры, которым я при встрече первым отдавал честь, уверен, думали вначале, что к ним прибыл командир полка с какими-нибудь отклонениями (это по меньшей мере). Но со временем все встало на свое место — солдат еще издалека, наблюдая, что навстречу идет командир полка, приводил себя в порядок, поправляя головной убор, подтягивался и, перейдя на строевой шаг, четко отдавал честь. Может, кому-то покажется, что это мелочь и даже солдафонство, фактически же это рождало у воина высокие чувства благородства, уважения к воинским устоям, а следовательно, и к Вооруженным Силам и стране.
В целом положение стало со временем меняться. Правда, не обошлось и без тяжелых последствий. Дважды приезжал суд военного трибунала и проводил показательный процесс над лицами, грубо нарушающими дисциплину, не выполняющими Устав и оказавшими командирам физическое сопротивление. В обоих случаях нарушители получили значительные сроки. Судом офицерской чести судили трех офицеров. Процедура тяжелая, но отступать было нельзя. Правда, двум объявили только выговор, а третьего решили понизить в воинском звании от старшего лейтенанта до лейтенанта.
Одновременно офицеры, у которых положение явно улучшалось, и это видели все, конечно, широко поощрялись. Мне удалось добиться, чтобы несколько командиров рот и заместителей командиров батальонов могли уехать к новому месту службы. Вместо них замену не прислали. Это позволило нам в полку сразу выдвинуть целую группу офицеров на вышестоящие должности.