Подробно эта операция изложена у Б. Громова в книге «Ограниченный контингент». Однако я хочу отметить, что эта операция по своим масштабам, размаху, участвующим силам и особенно по военно-политическим результатам относится к числу наиболее крупных и знаменательных операций. Накануне нового, 1988 года в Хост пришла первая колонна с продовольствием, а 19 января из Хоста в Гардез вернулась колонна, которая отвезла туда последнюю тысячу тонн груза. На следующий день мы начали снимать войска с блока дороги, мятежники вслед за нами тут же выставляли свои посты и закрывали дорогу вновь.
Теперь мы уже верили, что вопрос о выводе наших войск из Афганистана приобрел материальное выражение — до нас доходили слухи, что идут консультации между государствами, что по этому поводу готовится соглашение с различными приложениями, что к этой проблеме будут подключаться и органы ООН.
В начале 1988 года у нас в рабочем порядке фактически были согласованы все вопросы по выводу. В принципе вся группировка 40-й армии делилась ориентировочно на две равные части, каждая из них составляла около 50 тысяч личного состава.
В начале апреля 1988 года министр обороны СССР генерал армии Д. Ф. Язов прислал директиву, в которой определялись все вопросы, связанные с организацией и обеспечением вывода войск. В том числе указывалось, что все войска выводятся за 9 месяцев. Первый этап вывода — с 15 мая по 15 августа 1988 года, второй — с 15 ноября 1988 года по 15 февраля 1989 года. То есть на каждый из этапов давалось по три месяца и на перерыв между ними еще три месяца. Практика же показала, что мы способны были решить эту задачу и в более сжатые сроки. Но надо было время, чтобы власть и народ в целом могли адаптироваться в условиях, когда советские войска ушли.
В середине апреля 1988 года меня вызвали на заседание комиссии Политбюро ЦК КПСС, где я докладывал готовность войск 40-й армии к выводу и способность армии Афганистана защитить независимость страны. Заседание вел председатель комиссии Шеварднадзе. Он же и особенно Яковлев проявляли исключительную активность в обсуждении проблем. Но в итоге все улеглось. Однако по двум вопросам решение было принято в сложных условиях.
Шла речь о способности афганской армии защитить власть и народ от агрессивных действий банд оппозиции. Вполне естественно, что под давлением Наджибуллы и его соратников в нашем Политбюро сложилось впечатление, что мы, советские воины, нанесли недостаточное поражение мятежникам, а поэтому возможности правительственных войск защищаться сомнительны. Отсюда вывод: в оставшееся время пребывания частей 40-й армии в Афганистане постараться нанести поражение наиболее опасным группировкам противника (и в первую очередь Ахмад Шаху Масуду). Мне совершенно ни к чему было разжигать эту дискуссию, к примеру, таким заявлением: «Правительственные войска способны защищать власть, а если кто-то думает иначе, то заблуждается».
Вполне понятно, что это взорвало бы ситуацию, хотя соответствовало действительности и было подтверждено жизнью (почти три года они держались без наших войск). Поэтому я говорил уклончиво: «Будут приняты меры».
Второй вопрос — об участии корреспондентов средств массовой информации СССР и всех представленных в Афганистане государств. Причем вопрос не стоял: участвовать им или не участвовать, ибо всем было ясно, что такое событие должно широко освещаться. Но проблема состояла в обеспечении их безопасности. Если в пунктах дислокации, которые покидались нашими частями, а также в районах ночевок или у государственной границы безопасность обеспечивалась с высокой гарантией, то во время движения колонн — а все журналисты хотели следовать с колоннами — сделать это было сложно. Журналисты, не имея оружия и средств защиты, при первом же нападении любой банды станут первыми жертвами. Тем более что мы уже имели в этом плане не один горький опыт.
Когда дебаты подходили к концу, обратились с вопросом ко мне: а как вы считаете? Я ответил:
— Дело добровольное. Все будут предупреждены о возможной опасности. В случае нападения банды каждый должен выполнить команды командира подразделения, с которым следуют корреспонденты. За свою жизнь каждый отвечает лично. Кто опасается — может поприсутствовать при проводах и на госгранице, куда мы постараемся перебросить желающих.
Я высказался за такой вариант, чувствуя, что вывод войск будет все-таки безопасным. Кроме того, имел в виду, что почти всем корреспондентам мы все-таки сможем выдать бронежилеты.
Со мной согласились.
Решение о выводе войск не принималось просто так, «арифметически». Учитывалась военно-политическая обстановка в стране в целом и в каждой провинции отдельно. Особенно важно было представить, где конкретно противник предпримет после ухода советских войск свои первые удары с целью захвата соответствующих городов. Эти удары надо было во что бы то ни стало парировать силами правительственных войск. А кое-где, если эти города не имеют большого значения для страны, можно было бы и закрыть глаза на то, что там происходит (другого решения не могло быть).
Направления, представляющие особую значимость, например, Джелалабад, Кандагар, заблаговременно (т. е. до вывода советских войск) максимально усиливались. Туда перебрасывались дополнительно армейские части правительственных войск, боевая авиация, направлялось пополнение для доукомплектования частей гарнизонов, увеличивались не менее чем на три месяца материальные запасы, подавались боевая техника и вооружение (особенно БТР, БМП, артиллерия). Шла большая организаторская работа, и мы выкладывались максимально, не зная покоя ни днем, ни ночью, — строилась оборона, проводились тренировки.
На первом этапе наши войска были выведены: на востоке страны — из Асадабада, Джелалабада, Гардеза и Газни; на юге — из Кандагара и Лашкаргаха; на севере и северо-востоке — из Файзабада и Кундуза. Конечно, не обходилось без излишнего напряжения и даже скандальных ситуаций.
Например, на третий день после ухода всех наших частей из Джелалабада местные военные и административные органы доложили Наджибулле, что их группировка войск совершенно не имеет боеприпасов, а переданная им от советских частей бронетанковая техника и артиллерия неисправны. Разумеется, я немедленно вылетел в Джелалабад вместе с теми, кто передавал все это имущество, и с документами о приеме техники, вооружения и запасов, которые были подписаны теми, кто теперь докладывает, что якобы ничего этого нет, а то, что есть, — неисправно. Цель таких нечестных докладов была ясна: если вдруг мятежники перейдут в наступление и добьются успеха, то это можно будет объяснить тем, что у правительственных войск якобы не было боеприпасов. Конечно, я в самых жестких формах навел должный порядок и потребовал от местного руководства письменного заверения президента Наджибуллы, что вкралась досадная ошибка и что у них имеется все, в соответствии с утвержденными планами и договоренностями.
Обострилась обстановка и в Кандагаре. Новый командир корпуса генерал-лейтенант Улюми (он же губернатор) потребовал, чтобы ему доставили авиацией десять БМП и большое количество боеприпасов к артиллерии. Пришлось заново выбрасывать на аэродром Кандагара нашу комендатуру, чтобы она обеспечивала прием наших самолетов, а также необходимое количество боевых подразделений, которые бы охраняли в этот период аэродром, самолеты и комендатуру.
Еще тяжелее развернулись события в Кундузе. В результате предательства небольшая банда пришла из Ханобада и буквально на второй день после ухода нашей 201-й мотострелковой дивизии захватила город, хотя гарнизон правительственных войск в Кундузе был в три раза больше. Банда не просто захватила город, а постреляла весь актив, разрушила и подожгла многие здания, в том числе мечеть, грабила и насиловала. Буквально за сутки город преобразился.
Пришлось с группой офицеров и ротой мотострелков вылететь в Кундуз. В течение ночи мы организовали управление всеми правительственными частями, подготовили их к боевым действиям, а с утра нанесли по банде удар. И хотя он был несколько вялый, однако в течение дня город удалось очистить и даже несколько десятков мятежников взять в плен.
Таким образом, в период вывода наших войск в жизни афганского народа и его армии на первом этапе не все проходило гладко.
Зато советские войска вышли без царапины. И нигде даже не было попытки организовать обстрел наших колонн, а тем более напасть на них. Прощание же афганцев с нашими воинами было просто трогательным.
В первый день выхода войск из своих гарнизонов я был в Джелалабаде. Там располагались 66-я отдельная мотострелковая бригада и 1-я бригада специального назначения Главного разведывательного управления Генштаба. Кроме того, здесь же, на аэродроме, располагался и небольшой авиационный гарнизон. Он включал в себя не только самолеты и вертолеты, перелет которых был спланирован отдельно, но и значительную часть наземного эшелона, куда входили различные подразделения обслуживания. Все они, конечно, шли с общей колонной под прикрытием боевых частей. Все, что было в Джелалабаде (и, естественно, по соседству — в Асадабаде), — переходило в Кабул и располагалось там в специально отведенном районе неподалеку от кабульского аэродрома. Имелось в виду, что с утра 16 мая часть войск кабульского гарнизона и все те, кто подошел 15 мая в Кабул, тронутся на Термез. Набиралось несколько тысяч. А поскольку все машины шли в колонне по одной дороге, то выход войск из Кабула занял около пяти часов.
Вообще церемония вывода наших войск приобрела не просто торжественный, а величественный характер. В Джелалабаде, в военных городках только населения собралось более 15 тысяч человек. Были здесь и военные, и местные авторитеты, и местные власти. Проводились митинги. Теплые речи с обеих сторон: мы клялись, что в беде Афганистан не оставим, а афганцы клялись, что будут дружбе вечно верны и с помощью Советского Союза укрепят демократические свободы. К сожалению, ни того, ни другого не получилось: с 1992 года по решению Ельцина мы Афганистан вообще бросили, а «демократией» стали заниматься фундаменталисты — с помощью талибов они вообще разрушили страну.