4) Ну и, наконец, субъективная сторона.
Закон прямо указывает на то, что преступление должно быть совершено с прямым умыслом.
Совершенно уверенно могу сказать, что у Валентина Ивановича Варенникова, Героя Советского Союза, прошедшего Великую Отечественную войну, неоднократно раненного в боях по защите Отечества, бывшего по личному распоряжению маршала Жукова начальником караула, сопровождавшего Знамя Победы, всю жизнь отдавшего служению Родине, умысла на измену ей не было!
Высокочтимый суд, прошу учесть еще два важных обстоятельства.
Варенникову вменена измена Родине. Понятие «Родина» можно рассматривать и как символ, философскую, нравственную, правовую, категорию, и — более приземленно — как некую территорию, ограниченную по периметру полосатыми пограничными столбами.
Так вот, если обратиться к термину во втором понимании, то в нынешней ситуации вина и ответственность Варенникова (по теории) должны быть уменьшены соразмерно уменьшившейся территории страны.
Я не стремлюсь к софизмам или парадоксам, я всего лишь пытаюсь дать правильную юридическую оценку рассматриваемым обстоятельствам.
А суть затронутой проблемы в том, что в соответствии со ст. 4 УК РСФСР по данному кодексу надлежит квалифицировать лишь те преступные действия, которые совершены на территории РСФСР.
Варенникову же Валентину Ивановичу — я еще раз подчеркиваю — по кодексу РФ вменены деяния, совершенные на территории Украины — в Крыму и в Киеве. Замечу, что уже по формальным основаниям часть обвинения не может быть оценена с точки зрения действующего (и действовавшего ранее) уголовного законодательства Российской Федерации.
В своей речи мне не обойти и анализ такого института, как крайняя необходимость.
Поскольку понятие это звучало в устах многих, в т. ч. и Варенникова, с первых же дней следствия, позволю себе привести текст ст. 14 УК РСФСР.
Я приводил ранее цели и мотивы лиц, создавших ГКЧП, в т. ч. их субъективное восприятие происходивших событий.
Была ли — хотя бы гипотетически — в тот момент угроза интересам Советского государства? Полагаю, с учетом того, что это государство перестало существовать, угроза была не предположительной, а реальной.
Оценка ситуации в стране, данная в документах ГКЧП и в выступлениях Крючкова, Язова, Пуго на закрытом заседании сессии Верховного Совета СССР в июне 1991 года, подтвердилась в негативной части.
Опасения более чем оправдались: в течение полугода и в последующем страна оказалась разваленной на куски, ввергнута в нескончаемую войну, экономическую разруху.
Единая армия, МВД, КГБ, растащенные по национальному признаку, стали противоборствовать друг другу.
Превышение смертности над рождаемостью, в любом нормальном государстве объявленное бы бедствием № 1, в странах, входивших в СССР, в том числе в России, преподносится как заурядное, обыденное и, более того, закономерное явление.
Жизнь сотен тысяч людей оказалась под угрозой, не говоря уже о нарушении прав и свобод — здесь счет идет на миллионы.
Поэтому действия конкретного лица — В. И. Варенникова как нельзя более вписываются в классическую схему, именуемую в уголовном праве крайней необходимостью.
Оценка дела оказалась бы неполной, если бы экс-президент СССР стал фигурой умолчания.
Бесспорно, Горбачев является стержнем всего дела и без анализа роли, которую он сыграл в известных событиях, нельзя составить полную картину происшедшего.
Поскольку, повторяюсь, я не выхожу за рамки, очерченные в начале своего выступления, то и в данном случае следую лишь фабуле обвинения.
Я приводил ранее ссылку на проработки мер чрезвычайного характера, это было на протяжении 1990–1991 годов. В судебном заседании оглашался еще один немаловажный документ. Достоверность данных, содержащихся в нем, подтвердил, кстати, и свидетель Горбачев.
Речь идет о заседании правительства 3 августа 1991 года, накануне отлета Горбачева в Крым.
На этом заседании красной нитью проходят разговоры о чрезвычайных мерах как средстве выхода иза кризиса. Сошлюсь на цитату Горбачева: «Поэтому нужны чрезвычайные меры — значит, чрезвычайные. Заставляйте всех… Речь идет о том, что в чрезвычайных ситуациях все государства действовали и будут действовать, если эти обстоятельства диктуют чрезвычайные меры».
И чуть далее по тексту стенограммы: «Я завтра уеду в отпуск с вашего согласия, чтобы не мешать вам работать».
Я остерегаюсь произнести слово «подстрекательство» применительно к сказанному, но уж наверняка можно употребить слово «подталкивание» к определенному результату.
Тот факт, что слова, поведение и действия Горбачева нередко были двусмысленными, подтверждают, на мой взгляд, две характерных детали по окончании встречи президента с делегацией 18 августа 1991 года в Крыму — заключительными словами Горбачева были: «Черт с вами, делайте, что хотите, но доложите мое мнение».
Эти слова в том же примерно изложении привели и остальные участники встречи, помимо Варенникова.
Второй деталью было то, что встреча закончилась рукопожатием, и этот жест со стороны президента вполне можно было истолковать как благословение.
Примечательно, что и сам Горбачев, будучи допрошен в суде, не отрицал этих обстоятельств.
Зададимся еще одним вопросом: все ли сделал М.С.Горбачев как президент, глава государства, в той, по его же словам, неординарной обстановке?
Мог ли он реально вылететь в Москву вместе с прилетевшей к нему делегацией? Думается, мог.
Мог ли он реально задержать прибывших к нему?
Мог, он и сам заявил об этом в судебном заседании.
Мог ли он прорвать блокаду или хотя бы попытаться это сделать? Вполне. Тем более что, по словам самого Горбачева, в те дни и даже часы решалась судьба государства, вверенного ему.
Вел себя неадекватно обстановке.
Свидетель Гугенко С. И. показал в суде, что 18 августа 1991 г. между 15 и 16 часами ему неожиданно позвонил Горбачев и безмотивно проинформировал о плохом самочувствии, новокаиновой блокаде и вместе с тем сообщил о необходимости вылететь в Москву, где предстоит «большая драка».
К чему относился этот звонок, к сожалению, так и остается загадкой.
Впрочем, к сему секрету есть ключ, точнее, подсказка: при возвращении в Москву из Крыма Горбачев на встрече с корреспондентами заявил, что всей правды о случившемся он никому не скажет.
Охотно верю в это.
Своеобразно положение Горбачева и в деле. При наличии признаков ст. 53 УПК РСФСР предварительное следствие не нашло необходимым признать его потерпевшим.
Исходя из этого, логически и текстуально, ему не был причинен моральный, физический или имущественный вред.
Таким образом, налицо еще один казус, каких немало в деле.
Давая оценку словам и поступкам Горбачева, я не могу оставить без внимания высказывания, с которых он начал свое выступление в суде.
Оставляя на его совести «юриста» определения судебному процессу, данные им суду, остановлюсь лишь на том, что он долго думал, сомневаясь, стоит ли идти в суд.
Этот подход — следствие принятых ранее двойных стандартов — по известной формуле: «что дозволено Юпитеру, то не дозволено быку». Если рядовой гражданин по закону обязан прибыть в суд и дать показания, то президент, хотя и бывший, ставит себя над судом и над законом. Надо полагать, привычка давняя и укоренившаяся.
Этот штрих вполне совпадает с портретом бывшего Президента СССР, который был нарисован участниками августовских событий, и он вполне дает суду право сделать выбор о достоверности показаний противоборствующих сторон.
Коснусь проблемы нарушений законов, связанных с привлечением подсудимого к уголовной ответственности.
В суде бесспорно установлено, что при лишении Варенникова депутатского иммунитета были нарушены и действовавший регламент работы ПВС СССР, и закон о статусе народных депутатов СССР.
К сожалению, мы можем лишь констатировать этот факт, не в силах исправить допущенные нарушения.
Хотел бы обратить внимание суда и на другие принципиальные обстоятельства.
Прокуратура СССР и прокуратуры союзных республик силами в несколько сот человек в течение многих месяцев расследования проверяли причастность тысяч людей к событиям 19–21 августа 1991 года, задавая допрашиваемым один и тот же вопрос — что вы делали в эти дни?
В соответствии с логикой обвинения, инкриминированного Варенникову, любые действия любого лица, если он не находился в те дни у здания Верховного Совета России, в той или иной степени способствовали ГКЧП.
Вместе с тем следует задаться элементарным вопросом — почему Прокуратура СССР и Генеральная прокуратура РСФСР возбудили уголовные дела в отношении ГКЧП лишь 21 августа 1991 года?
Подводя итог сказанному, в комплексе вопросов, которые предстоит решать суду в совещательной комнате, излагаю свою позицию еще по двум вопросам: ущерб, названный в обвинении, взысканию с Варенникова не подлежит — и в силу недоказанности, и в силу отсутствия гражданско-правовой вины подсудимого.
И, кроме того, полагаю, что акт амнистии, от которого отказался Варенников, не применим в рассмотренном деле.
В соответствии с законом и повинуясь ему, прошу: Варенникова Валентина Ивановича, привлеченного к уголовной ответственности по п. «а» ст. 64 УК РСФСР, оправдать за отсутствием в его действиях состава преступления.
Едва А. Б. Данилов закончил свою речь, как весь зал встал и буквально взорвался аплодисментами, хотя в зале суда аплодисменты запрещены. Присутствующие аплодировали мужеству и профессиональной честности государственного обвинителя, для которого служение закону и справедливости оказалось выше служения «монарху». Напрасно председательствующий пытался угомонить присутствующих, все было тщетно. Тогда он, вконец рассерженный, громогласно произнес:
— Объявляется перерыв. После перерыва судебное заседание будет закрытым.