в ожидании и в вялых, никому не нужных занятиях. Но без них обойтись было нельзя, иначе личный состав будет расхолаживаться. В конце мая была получена наконец директива о расформировании полка (и, разумеется, дивизии в целом), а в ней говорилось, что всеми мероприятиями руководит лично командир полка, он же создает соответствующую комиссию, утверждает все необходимые документы и акты. И работа закипела! Нет необходимости рассказывать о ней подробно. Единственно, на что хотел бы обратить внимание, так это совершенно спокойная реакция офицеров полка, когда командир полка собрал их всех в штабе и объявил об этом решении. Вслед за этим он огласил свой приказ о назначении полковой комиссии по расформированию, а начальник штаба полка подробно довел перечень мероприятий и график их выполнения. Срок нам дали месяц. Но он пролетел как один день. В начале июля я с двумя офицерами направился в дивизию с утвержденными командиром полка документами о расформировании полка, а также с гербовыми печатями и штампами полка. Боевое знамя сдали раньше. Ехали мы на двух машинах. Я за рулем, со мной заместитель начальника штаба полка со всеми документами, а на второй машине – начальник тыла полка с водителем. На всякий случай он тоже прихватил справочный материал. Однако до выполнения нами главной задачи – отчета и передачи всех документов – произошло небольшое, но довольно любопытное событие, которое заслуживает внимания.
Штаб дивизии располагался в центре города – в красивом, массивном здании с внушительной парадно-торжественной гранитной лестницей, ведущей к центральному входу. На широкой площадке между первым и вторым маршем лестницы стояли два начальника – командир корпуса и командир нашей дивизии – мирно беседовали. И вдруг подкатываем мы. Заметив военачальников, я решил проехать подальше и припарковаться так, чтобы моя машина не мозолила глаза. Но было уже поздно. Тогда, оставив машины и водителя, мы направились было в другой подъезд, но к нам подбежал лейтенант-адъютант командира корпуса и выпалил, что генерал приказал старшему подойти к нему. Я сразу понял, что мой «опель-адмирал» сделал со мной последний рейс. Это была исключительно красивая машина: откидной верх над салоном цвета слоновой кости, различные никелированные поделки и даже наваренная с боков на шины очень светлая резина, просторный салон, где удобно размещались сиденья, а сзади кресло-диван – все из красной натуральной мягкой кожи. Такая машина бросается в глаза за километр, а в пятидесяти метрах ее можно было разглядеть в один миг.
Нечего делать, я подошел, представился. Генерал, а затем полковник поздоровались за руку.
– Это что за автомобиль?
– «Опель-адмирал».
– Сколько цилиндров?
– Двенадцать.
– Ну, ведь вам ни по должности, ни по званию, ни по возрасту на таком кабриолете разъезжать не пристало. Откуда он у вас?
– Вот я и пригнал его сдать в дивизию вместе с документами о расформировании, – схитрил я, не отвечая на вторую часть вопроса. Ведь и так ясно, откуда машина, – трофейная.
Генерал направился к машине, и мы все тоже потянулись за ним. Кроме адъютанта, к нам присоединился еще и водитель генерала – старшина. Мой «опель» сиял. Генерал медленно обошел вокруг него. Было видно, что машина его просто заворожила.
– Федор, открой капот, – бросил он своему водителю.
Но тот никак не мог разобраться, как это делается. Я демонстративно сел на место водителя и потянул на себя ручку-тягу, которая отстегнула запор капота. Федор открыл двигатель. Генерал уже мне:
– Ну-ка, заведи.
Двигатель вначале фыркнул, а затем плавно, почти бесшумно зарокотал. Генерал махнул рукой – я выключил. Капот закрыли.
– Николай Николаевич, – обратился генерал к командиру дивизии полковнику Залюльеву, – будем считать, что капитан сдал машину, а я принял.
Затем генерал, распрощавшись со всеми, сел с водителем в «опель», его адъютант – за руль «хорха», на котором они приехали, и обе машины покатили. – Небось жалко? – спросил комдив. – Да куда она мне? Конечно, машина – сказка, но триста граммов на километр – это как транспортный самолет, – пошутил я. И мы все отправились в штаб, где у входа уже на пороге толкались начальник штаба и другие офицеры, наблюдавшие за всей этой картиной. Начальник штаба дивизии поручил своему заместителю подполковнику Посунько проверить все документы и затем зайти к нему. Что и было сделано. Принципиально никаких замечаний не было. Что касалось деталей – проверки цифр по каждой службе, то это требовало длительного времени. Мы договорились, что «добивать» все вопросы останется наш офицер – заместитель начальника штаба полка (он же зам. председателя комиссии), а если возникнут какие-то проблемы, то можно будет в любое время вызвать любого начальника службы, все они еще на месте. Доложили начальнику штаба дивизии, тот утвердил наше предложение, заметив при этом: – Сегодня и завтра привезут документы все остальные части. У нас фактически за дивизию все готово. Послезавтра приедет генерал-майор Толконюк – начальник оперативного отдела армии, но, кажется, он уже заместитель начальника штаба армии. Он проверит все документы, и комдив поедет докладывать их В.И. Чуйкову. Поговаривают, что командарм должен быть назначен заместителем Главкома Группы войск. Ну а вам спасибо. Можете ехать обратно. Мы распрощались. Я отправился в отделение кадров дивизии провести разведку в отношении себя. Мне сразу сообщили, что я перевожусь в другую дивизию Группы, в артиллерийский полк, на должность заместителя командира дивизиона. Я стал протестовать, просить, чтобы отправили на Родину и уволили, так как я намерен поступить в институт, и это можно сделать уже в этом году. Вокруг меня собралось все немногочисленное отделение кадров. В итоге начальник звонит командиру дивизии и спрашивает, когда можно подойти с докладом – накопилось много документов. Комдив сразу пригласил его к себе. Я попросился вместе с ним, но меня отговорили, мол, так можно только испортить дело. Стали ждать, когда начальник вернется от комдива. Я расхаживал по коридору, нещадно дымил, прикуривая одну папиросу от другой, и рассуждал приблизительно так. Я воевал, как все, выполнил свой долг. Сейчас нормально выполнил последнее задание – по расформированию полка. Подавляющее число офицеров полка и дивизии увольняются. А я что, хуже, что ли? Пока еще молод, могу закончить институт и работать в той области, которая уже запала мне в душу, – строить корабли. Ведь это прекрасно! Стране нужны такие специалисты. А в армии должны оставаться в основном кадровые военные. Кстати, на эту тему я говорил с командиром полка и просил его ходатайствовать перед комдивом. Вроде он уже переговорил, и последний даже пообещал посодействовать, если я хорошо справлюсь со своим председательством. А теперь что получается?
И вот так я ходил по коридору и жалел, что не воспользовался случаем, когда встретился сегодня сразу и с комдивом, и с комкором. Надо было им об этом сказать, глядишь, мой вопрос и решился бы. Через час кадровик вернулся. Ничего не спрашиваю, но смотрю ему в глаза, а тот вздыхает:
– Ничего не вышло.
Как я его понял, ничего и не выйдет. Оказывается, командующий артиллерией армии генерал-лейтенант Пожарский лично подписал список из небольшой группы офицеров-артиллеристов, которые сейчас находятся в расформировываемых дивизиях и которых надо сохранить, направив в дивизию, не подлежащую расформированию. А Пожарский – самый близкий к Чуйкову человек.
– Я поеду к Пожарскому или Чуйкову. Моя же судьба решается!
– Пожарский в Москве, а Чуйкову сейчас не до этого. Ты не горячись, – уговаривал меня кадровик. – Когда все успокоится, можно будет решить все проблемы. Напишешь установленным порядком рапорт и будешь пробивать. А вот твой командир полка, очевидно, на днях уедет в Москву – в распоряжение Главкома Сухопутных войск, которым сейчас является маршал Георгий Константинович Жуков. Группой войск у нас здесь командует генерал армии Соколовский, а у него заместителем – Василий Иванович Чуйков.
– А почему наш командир полка уезжает, ведь документы еще не утверждены?
– Да какое это имеет значение?! За командира полка останется майор Каун, а ведь полка фактически уже нет.
Ехал я к себе в Целленроду с тяжелыми мыслями. Начальник тыла тоже сидел молча. Потом неторопливо заговорил:
– Вот если они отправят меня сейчас в гражданку – это в самый раз. У нас требуется директор совхоза. А я в этом совхозе три года агрономом проработал, хорошо знаю хозяйство, и меня уважают… А какие у нас края…
И всю оставшуюся дорогу рассказывал, какие у них на Черниговщине земли, леса, реки. И конечно, люди. А какие ярмарки! Вообще-то он, наверное, немного привирал – у нас в Армавире тоже ярмарки были красочные, но скромнее, чем у этого рассказчика. Я хоть и молчал, но полностью ему сочувствовал, так как сам переживал то же, что и он.
Приехав к себе, сразу отправился к командиру полка. Тот был один. За окном уже смеркалось, поэтому была включена настольная лампа. Мы тихо беседовали, никто нас не прерывал, телефоны молчали – полка не было, и жизнь померкла. Я подробно доложил, что всё сдано – знамя, печати, штампы, финансовые бумаги, все ведомости и акт о расформировании полка. Сказал, хотя он это знал не хуже меня, что все офицеры и личный состав отправлены по назначению, а вооружение и все виды запасов вывезены на дивизионные и армейские склады. Помещения тоже все переданы, за исключением тех, где еще размещаются 17 наших офицеров и взвод солдат. Рассказал подробно о моей встрече с комдивом и комкором, а также о моем разговоре с кадровиком.
– Да… хоть всего этого и надо было ожидать, но все как-то очень уж неожиданно. Вот и я завтра с семьей отправляюсь на Родину.
Уже получено официальное распоряжение, переговорил с командиром дивизии, билеты заказаны, так что утром – в путь.
Наступила целая полоса разлук, а сейчас вот пришла пора проститься с Дегтяревым. Конечно, он был добросовестный, очень честный и порядочный офицер. Излишняя суета объяснялась только его беспокойством о деле, о недопущении происшествий, стремлением поддерживать порядок. Сейчас, когда я вспоминаю о Дегтяреве, в памяти всплывают еще двое – ротный командир в Заполярье Гончарук и Вася Дудник, который в 100-м гвардейском стрелковом полку командовал батареей. Перед этими тремя людьми я навсегда остался в долгу.