Я почувствовал, что начинаю «закипать». Гимнастерка на лопатках стала влажной, и, хотя разговор и затянулся, продолжаю стоять перед длинным столом комиссии по стойке смирно. Глядя на членов комиссии, я понял, что подавляющее большинство их шокировано предвзятостью полковника. (Замечу: которого, кстати, больше я так нигде и не встречал.) Один Шляпников ухмылялся, но молчал. Мне удалось рассмотреть, что на орденских колодках полковника почти ничего не было – видно, отсиживался в тылу. Это меня еще больше подогрело. И, как всегда в таких случаях, я без дипломатии и гибкости пошел в атаку:
– Когда враг напал на нашу страну, я добровольно пошел в армию защищать Родину. Меня вначале подучили, а затем – с 1942 года и до конца войны я воевал на многих фронтах. Считаю, что свой долг выполнил. Поэтому в условиях массового сокращения приоритет для дальнейшей службы должен быть отдан, конечно, кадровым военным, а молодежь могла попробовать себя и на другом фронте. У меня еще до войны, как и у каждого из моих сверстников, тоже были свои мечты. Я не хочу об этом здесь говорить, но после того, как разбили врага, хотел, конечно, к своим мечтам вернуться. Правильно ли это? На мой взгляд, правильно. Об этом я заявлял. Однако, несмотря на целый ряд сокращений многих соединений Группы Советских оккупационных войск в Германии и мои просьбы уволить, мне было отказано и объявлено решение командующего артиллерией 8-й гвардейской армии генерал-лейтенанта Пожарского оставить меня в кадрах. Беседы, проведенные со мной различными начальниками, убедили меня в том, что я должен и могу хорошо служить Отечеству в Вооруженных Силах. И нет здесь никаких вихляний и никаких неопределенностей. Думаю, все у меня ясно. За то, что в свое время мои начальники проявили обо мне заботу и помогли разобраться, какие решения надо принимать на последующую жизнь, я им вечно должен быть благодарен. А вот представлять мои послевоенные переживания, связанные с поиском своего места в жизни, как нечто ущербное в моем характере, – ошибочно. У меня все. Если еще есть вопросы – готов ответить.
– Есть вопросы! – включился генерал, видно председатель или заместитель председателя мандатной комиссии.
Я почему-то вспомнил Ланге. Верно говорил старик, что на медицинской и мандатной комиссии меня могут ждать препятствия. Были ли это его предположения, или же он опирался на какие-то конкретные источники, – не знаю, только беседа у нас затянулась. Передо мной офицеры выскакивали через три-пять минут с веселыми лицами. Мы беседовали уже минут двадцать. Было ясно, что вопросы генерала поставят все точки над «i». Я был готов к любым вариантам, но внутренне чувствовал, что комиссия, за исключением Шляпникова и его соседа-полковника, была на моей стороне.
Но едва этот агрессивный полковник заглох, а инициативу перехватил генерал, я тут же приободрился.
– На Сталинградском фронте вы в какой дивизии были? Кто ею командовал?
– В 138-й стрелковой дивизии. Командир дивизии полковник Людников.
– Да, да. Иван Ильич Людников. Мы с ним перед войной работали в Генштабе. Затем он ушел в Житомирское пехотное училище. А далее на каких фронтах вы воевали и в какой дивизии?
– На Юго-Западном, 3-м Украинском и 1-м Белорусском. До конца войны был в 35-й гвардейской стрелковой дивизии. Это тоже сталинградская дивизия. Ею командовали генерал Кулагин, полковник Григорьев и полковник Смолин. А перед расформированием…
– После войны в каких частях служили?
Мне пришлось перечислять, где я служил, когда эта часть расформировывалась, другие переводы и, наконец, Черкассы.
– Как вы расцениваете присвоение вам очередного воинского звания майор?
– С получением этого звания я понял, что принятое решение об оставлении меня в кадрах Вооруженных Сил подкрепляется и практическими действиями – мне открывают перспективу, за что я благодарен.
– Думаю, что вопрос с майором Варенниковым ясен. Есть предложение зачислить товарища майора слушателем академии. Возражений нет?
Все, кроме моих оппонентов, одобрительно загудели.
– Товарищ майор Варенников! Мандатная комиссия будет рекомендовать вас зачислить слушателем Военной академии им.
М.В. Фрунзе. Можете идти!
– Есть!
Я развернулся кругом и на «деревянных» ногах пошел к выходу.
Не успел открыть дверь и выйти в коридор, как мимо меня тараном пролетел полковник Шляпников. Ни на кого не обращая внимания, он направился к выходу. Ребята облепили меня со всех сторон и засыпали вопросами. Что было вполне естественным: ведь за то время, что я стоял пред очами суровой комиссии, можно было пропустить десяток человек. Когда все успокоились, мы отошли от двери к окну, и я подробно рассказал о разыгравшейся на заседании комиссии сцене.
Но как бы то ни было, я зачислен!
Через некоторое время нас созвали и подробно разобрали все организационные мероприятия. На следующий день должны были выехать в Москву. Всем, кто просил (в том числе и я), были заказаны в нашей военной гостинице на площади Коммуны места – можно остановиться, оставить свои вещи и действовать по личному плану. Каждый обязан был через сутки явиться к 10.00 в академию – в 928-ю аудиторию, которая вмещала всех принятых. Там будут зачитаны структурные списки нашего 1-го курса «А», то есть разбивка по группам. Через два часа то же будет сделано с курсом «Б», затем – с остальными.
За оставшееся до начала учебы время мы должны были найти себе под съем комнаты у москвичей и привезти семьи.
Жизнь поднялась на новый гребень волны. Устроившись в гостинице, первым делом сообщил домой, что зачислен, и план действий: все ненужное продать, оставшееся собрать и ждать моего приезда; в тот же день (то есть в день моего приезда) или, в крайнем случае, на второй выезжаем в Москву. Жена все усвоила и была очень рада.
Теперь осталось главное – найти комнату, да поближе к академии. Оказалось, что эта система уже хорошо отработана – все служащие академии были готовы дать рекомендации, и даже с конкретными адресами. Мне предложили проводить поиск в районе Новодевичьего монастыря. Я начал с больших многоэтажных домов. Предложений было много, но все соглашались взять квартиранта-холостяка, в крайнем случае, только с женой, но без детей. В одной из квартир посоветовали посмотреть Учебный переулок, что я и сделал. Это был в свое время небольшой переулок, выходящий со стороны Усачевского рынка прямо на Новодевичий монастырь. Домики были деревянные, бревенчатые, двухэтажные с полуподвалом, где тоже жили. В домах был и свет, и газ, и вода, и канализация, и центральное отопление. Я решил пройти весь переулок до конца, а заходить в дома и спрашивать уже на обратном пути. Всего домов было десять – двенадцать, по пять-шесть штук с каждой стороны переулка. И хоть внешне они были весьма непривлекательные, почерневшие от времени, зато во дворах было много зелени, а внутри и вовсе уютно – все зависело от хозяев. Подойдя к предпоследнему справа дому, я заметил, что во дворе на скамеечках сидят уже немолодые женщины. Я поздоровался, завязал разговор.
– Ищу комнату на три года. Поступил учиться.
– Это, небось, во Фрунзе или в политическую?
– Во Фрунзе.
Я понял, что во все эти вопросы женщины посвящены не хуже нашего. Они дружно заверещали. Затем одна говорит, обращаясь к небольшой, кругленькой бабусе:
– Елизавета Ивановна, так ведь ты хотела тоже сдать? – Оно, конечно, можно было бы. Я и у дочки поживу. Так ведь малое дитё у них. Как соседи-то? – Да соседи все здесь: баба Маня и Катя. Как вы, баба Маня? – Да я-то что? Как вот Екатерина. Я-то не против. Все обратились к Екатерине, долговязой женщине, которая, оказалось, была женой рабочего и сама тоже работала, но в ночную смену. – Как скажете, баба Маня, так и будет. Вы же одна у нас командир в квартире и дворник на пол-улицы. Решили, что я мог бы здесь и обосноваться. Елизавета Ивановна пригласила меня в дом. Квартира находилась на первом этаже. Сразу при входе – здоровенная кухня. Здесь стояла общая газовая плита, водопровод с раковиной, каждая хозяйка имела свой стол и кое-что по мелочи. Отсюда двери вели в три отдельные комнаты и туалет. Наша комната была первая справа. Очень удобная: квадратная, с большим окном, хорошо обставленная. Я сразу прикинул, как у нас здесь все может быть устроено. Что ж, вариант хороший. Поинтересовался в отношении тепла зимой, Елизавета Ивановна заверила, что никаких проблем. – Сколько вы просите? – Учитывая, что вас трое, комната полностью обставлена, вся мебель и прочее – в вашем распоряжении, я хочу, не торгуясь, шестьсот рублей. Цена, конечно, большая, но зато есть все, и академия рядом. Я приуныл: 600 рублей для нашего бюджета – это больше 25 процентов (мое месячное денежное содержание было 2200 рублей). В Черкассах мы платили 200 рублей за комнату и кухоньку, да и сама жизнь там дешевле. В Москве, конечно, будет сложнее. Однако выхода не было – я согласился. Бабка сразу поставила условие – деньги вперед. Я тоже поставил условие – отсчет начнется с 1 сентября. Я еду за семьей, привожу ее к этому времени в Москву и делаю первую оплату. Елизавета Ивановна согласилась. Мы вышли во двор и объявили, что теперь я, хоть и временный, но их сосед. На следующий день на организационном совещании нам еще раз представили нашего начальника курса генерал-майора Кудрявцева. Он зачитал состав групп и объявил, что старшиной курса у нас является полковник Лукашевич. Им оказался длинный, лет 33–35 верзила, тоже слушатель академии. Затем показал нам двух старшин полукурсов (то есть курс делится на две части, и во главе каждой – старшина полукурса – тоже полковник). Почему-то в лагере все это «начальство» казалось каким-то другим – более близким и демократичным. А теперь у них появился налет официоза, хотя были такими же слушателями, как и все. Нашему курсу достался 7-й этаж. В нашу группу вошли: подполковник Васильев (он был старший группы), подполковник Глазов, подполковник Дыбенко, подполковник Крикотень, майоры – Костин, Бочкарев, Григорьев, Жигулин, Керимов, Козьмин, Ледницкий, Варенников, капитан Кабалия и старший лейтенант Барабадзе. Всего 14 человек.