30 декабря к этому рабочему приезжают два молодца в гражданском и привозят большой набор различных детских вещей, коляску для ребенка, что по тем временам было редкостью, нарядные саночки и солидную продовольственную посылку с винами, колбасами, сырами, конфетами и южными фруктами.
В нашем малюсеньком переулке эта посылка произвела эффект разорвавшейся бомбы. Естественно, все бегали смотреть на это счастливое семейство. А они действительно были на седьмом небе. Ведь сам вождь, которого все любили и почитали, откликнулся и разделил с семьей эту радость. Я до сих пор удивляюсь, почему вот такие эпизоды никогда не попадали в прессу – ни в прошлом, ни в настоящем. Но ведь их было много, и они характеризуют личность человека, тем более если это государственный деятель. Но со стороны Сталина поздравление рабочей семьи было сделано тихо, спокойно, без помпы и афиширования, без стремления извлечь политические дивиденды.
И мне приходят на память множество фактов времен Горбачева и Ельцина, когда они лично или члены их семей делали так, чтобы на любом пустяке нажить себе «капитал». К примеру, перед приездом в Москву королевы Англии Елизаветы все забегали, закрутились, засуетились. А так как во время ее визита не последнюю скрипку должна была играть Наина Иосифовна Ельцина, последняя начала лихорадочно наводить справки о том, что может интересовать королеву, чтобы самой всесторонне подготовиться к встрече с ней. Службы доложили, что в Москве существует дом, построенный на личные сбережения английским лордом полковником Чеширом для реабилитации инвалидов войны. Такие дома он создал во многих странах мира. Дом существует уже несколько лет, и никому до него дела нет. Администрация этого дома всяческими путями, изворачиваясь, находит различных спонсоров, чтобы продлить существование и помогать нашим искалеченным воинам. Поскольку дом построен лордом, то королева вполне может спросить: «А как у вас дом Чешира?» Поэтому Наина Иосифовна накануне приезда королевы примчалась в этот дом, походила, посмотрела, посочувствовала молодым людям, потерявшим руки или ноги в Чечне или Афганистане, повздыхала и подарила… бильярд. Хотя могла бы сообщить президенту, что есть дом, построенный иностранцем для наших соотечественников, и хорошо, если бы государство взяло его на баланс вместе с обслугой. Нет, бильярд!
Особо надо отметить интерес, проявленный слушателями нашей академии (да и вообще военными) в отношении переписки генерал-майора Разина с генералиссимусом Сталиным.
В конце 1953 года в академии произошла смена власти – вместо генерала армии Алексея Семеновича Жадова, которого назначили первым заместителем Главнокомандующего Сухопутными войсками, пришел генерал армии Павел Алексеевич Курочкин. Это известный полководец, хорошо проявивший себя в годы революции и Гражданской войны. В предвоенное время командовал многими объединениями и несколькими военными округами. В годы Великой Отечественной войны был командующим различных армий и ряда фронтов, в том числе и 2-м Белорусским. Он имел богатый опыт командования войсками и руководства крупными штабами, а также преподавания в военных учебных заведениях. К нам пришел из Военной академии Генерального штаба – был первым заместителем ее начальника.
На всех нас он сразу произвел впечатление очень внимательного, тонкого и глубокого военачальника. Первым его шагом в академии стала организация личного контроля за ходом подготовки дипломных работ слушателями выпускных курсов. Это было новое в методике. Он отобрал около тридцати работ и, вызывая к себе по пять – семь дипломников и их научных руководителей, проводил вначале общую беседу (при этом преподаватели сидели отдельно от своих подопечных), а затем приглашал кое-кого поодиночке. На общей встрече разбирались вопросы в основном организационного характера, а во время индивидуальной – детали работы.
Мне посчастливилось попасть в число патронатных. У меня действительно тема дипломной работы была интересная – «Действие стрелкового корпуса на открытом фланге армии в ходе наступательной операции фронта». Такая тема, конечно, не могла пройти мимо глаз опытного начальника. На нашей личной с ним встрече присутствовал еще один полковник из аппарата академии, который делал какие-то пометки в тетради и никакого участия в беседе не принимал. Разговор происходил за большим столом, на котором была развернута моя карта.
– Кто вам рекомендовал эту тему? – обратился ко мне после обычных формальностей с вопросом начальник академии.
– Никто. Я сам ее выбрал из общего перечня. – А кто-нибудь еще хотел ее взять? – Мне это неизвестно.
Павел Алексеевич вопросительно посмотрел на полковника. Тот ответил отрицательно.
– Почему же вы ее взяли? Вы обдуманно сделали этот шаг или вам безразлично – мол, все равно что-то надо писать? Или просто ради интереса и только?
– Да нет, на мой взгляд, такую тему просто так брать не стоит. Я советовался кое с кем – мне не рекомендовали. Во время войны я служил в стрелковом полку и не видел всех причинно-следственных связей тех событий, которые пришлось испытать на пути от Сталинграда до Берлина. Кстати, на этом пути далеко не всегда были литавры и звучали фанфары, случались и огорчения…
– Например?
Я подробно рассказал, как наша 35-я гвардейская стрелковая дивизия зимой начавшегося 1943 года почти дошла до Днепра, а затем с тяжелейшими боями откатилась обратно и закрепилась лишь на Северном Донце. Причиной тому были в основном незащищенность флангов Юго-Западного фронта, растянутость коммуникаций, чем и воспользовался противник.
Курочкин слушал с интересом. Затем спросил:
– Какой же вы вложили замысел в свою работу и на какую местность все это рассчитано?
– Я решил показать наступление фронта на территории Белоруссии, левый фланг которого упирается в Пинские болота. И хотя они, конечно, какая-никакая, но все же защита, однако гарантировать от флангового удара, тем более что фронт уже продвинулся на значительную глубину, вряд ли могут.
– Почему бы вам не взять тот же Юго-Западный фронт и ту же ситуацию, о которой вы мне рассказали, но уже в другой интерпретации, то есть с полным обеспечением флангов, а не так, как это получилось на самом деле?
– Во-первых, я знаю далеко не все, а лишь то, что было на самом деле в момент нашего отхода. А чтобы узнать все, надо иметь доступ к архивам, на что потребуется очень много времени. Во-вторых, на мой взгляд, некорректно майору – слушателю Военной академии – критиковать в своей работе и поучать крупных полководцев. Наверное, это было бы дилетантством с моей стороны. В-третьих, я уже врос в эту тему, начал работу, и она меня заинтересовала.
– Резонно, резонно… Ну, а теперь – поконкретнее по вашей теме: положения и действия армии, а за корпус – детально.
Что ж, я доложил, что армия в составе трех стрелковых корпусов и отдельной резервной дивизии, усиленная артиллерией РВГК, в ходе фронтовой наступательной операции развивает наступление в общем направлении на Брест. Оперативное построение армии в один эшелон, однако левофланговый корпус действует со значительным уступом, прикрывая фланг армии и фронта в целом, и готов отразить контрудары противника как с фронта (в случае, если он попробует подсечь ударную группировку фронта, которая вырвалась вперед), так и слева – с фланга и тыла, если противник решит сделать глубокий охват всех основных сил фронта и перехватить его коммуникации.
– Но, согласитесь, – перебил Курочкин, – Пинские болота – реальное круглогодичное препятствие для действий крупных группировок войск, тем более танков. Маловероятно, чтобы противник сам себе набросил петлю на шею. Не делайте из него простачка.
А вот если вы продолжите операцию западнее, юго-западнее Бреста, то есть если армия, обтекая город с юга, устремится на запад, а за город будут драться другие, то здесь у противника открывается хорошая возможность померяться силами. Да и у него появится аргументированный повод для удара – помочь своей брестской группировке. Вот здесь во всю силу и надо проявить себя фланговому корпусу.
Конечно, я принял эту рекомендацию, а затем ответил на множество вопросов, касающихся организации операции, всестороннего обеспечения, поддержания устойчивого управления. Особый интерес Курочкин проявил к организации разведки на открытом фланге и, как временной меры, полевых застав на дорогах, которые пронизывали Пинские болота и выходили к нам с юга. Начальник академии рекомендовал создать один-два отряда конной разведки с глубоким, на несколько десятков километров, рейдом, в отрыве от главных сил корпуса. Разобрал со мной возможные варианты обстановки – как на уровне Пинских болот, так и по их прохождению.
Беседа длилась более двух часов и, конечно, дала мне многое.
Я понял, что имел дело не просто с опытным полководцем, но и умным человеком, прекрасным методистом. И хотя злые языки в то время и поговаривали о Демьянской операции 1942 года, восточнее Старой Руссы, когда Северо-Западный фронт, которым командовал П.А. Курочкин, не справился с задачей по ликвидации этой группировки, но напрасно. Ведь после Курочкина эта же задача была поставлена Г.К. Жукову – и он тоже не решил эту проблему, хотя, глядя на карту, можно было решить, что все было на нашей стороне: и прекрасная конфигурация фронта (немецкие войска пребывали как бы в вытянутом пузыре с зауженным горлом), и рельеф местности, и соотношение сил – все в нашу пользу. А задачу так и не выполнили. Мало того, когда в академию пришел наш набор слушателей, то в программе кафедры военного искусства значилась тема: «Как и почему не была ликвидирована Демьянская группировка немцев». Правда, в устных лекциях и брошюрах основное место отводилось не столько ответам на вопросы – как и почему, сколько обстановке и сожалениям, что группировка немцев так и не была ликвидирована. И лишь в начале 1943 года, когда противник выпил сполна горькую чашу разгрома под Сталинградом, немцы начали спешно выводить свои войска из этого выступа, над которым, по общему мнению, постоянно висел дамоклов меч сокрушительного поражения.