верном военном округе в целом, не мог. Пришлось идти к подполковнику Юденкову. Внимательно выслушав мой рассказ, он особое внимание обратил на предупреждение полковника о том, что если вдруг руководство не согласится с моим назначением, то это не должно быть неожиданностью. Затем, повернувшись к окну, задумчиво сказал: – До чего злые и зловредные бывают люди!.. И как только им доверяют высокие посты? Они по долгу своему должны помогать офицерам, а вместо этого… Ведь это все он не может успокоиться и всячески старается навредить. Это его работа с распределением на Чукотку… Это он бился и давил на кадровиков, чтобы нашли для вас «достойное» место, коль не прошел вариант с Чукоткой… Я сидел и молчал. Мне было понятно, что это полковник Шляпников. Я также понимал: чем быстрее с ним расстанусь, тем лучше будет для нас обоих. Подполковник Юденков еще долго сокрушался, а потом, как бы прочтя мои мысли, подбодрил: – Ну, ничего. Ждать осталось уже немного. Госэкзамены в разгаре. А там все вы разлетитесь. Думаю, что этот вариант с вами пройдет. Я схожу к нему и скажу с сожалением, будто о его действиях ничего не знаю: «Все-таки Варенникову нашли дыру почище Чукотки». Наговорю ему, что Кандалакша – это пропащее место. Да и название идет от корня – кандалы! Он будет доволен, и назначение состоится. В Кандалакше же на самом деле климат лучше, чем в Ленинграде.
Я был доволен таким оборотом дел, но все-таки тревожился, как бы этот вариант не провалился. А тут как-то зашел к нам в группу мой сосед по Учебному переулку – подполковник Игнатьев – и сразу в атаку:
– Ты, Валентин, особенно не радуйся. Есть у вас карта? Давай разворачивай. Смотри: вот обозначен пунктиром Северный полярный круг. Где расположена бухта Провидения? Южнее этого круга на двести пятьдесят километров. А Кандалакша? Севернее полярного круга, ближе к Северному полюсу. Поэтому обстановку, которую я тебе нарисовал по Чукотке, безошибочно можешь накладывать на Кольский полуостров, в том числе на Кандалакшу. И если тебя все-таки туда толкнут, тебе придется потратить весь свой бюджет на лук, чеснок, долгостойкие яблоки и на теплую одежду. Иначе – хана!
Вся группа слушала его раскрыв рот. У меня мелькнула мысль: вот кого надо подсунуть Шляпникову! Когда Игнатьев закончил свою тираду, я, выйдя с ним в коридор, заметил: к сожалению, наши начальники совершенно не представляют, что такое Заполярье, и попросил его подробно рассказать обо всем Юденкову. Тут же отвел Игнатьева к нему и сказал:
– Вот вам живой пример. Игнатьев служил в тех краях, куда посылают меня. И может рассказать вам, а если требуется, то и другим, все, что надо.
Это оказало нужное действие. Юденков водил Игнатьева к Шляпникову, и тот рисовал последнему жуткие картины Заполярья. Затем Юденков и Игнатьев взялись вместе уговаривать Шляпникова, чтобы тот посодействовал Варенникову в переназначении в другой округ (маленькие дети и т. д.). Позже я узнал от Игнатьева, что Шляпников, прощаясь, сказал: «Да, надо что-то предпринять». А Юденков, рассказывая мне об этом «походе», все время демонстрировал, как Шляпников таращил глаза, когда Игнатьев нагонял на него страхи.
– Естественно, – заметил Юденков, – Шляпников ничего предпринимать не будет. В крайнем случае потребует, чтобы решение о назначении Варенникова больше не меняли.
Так оно и получилось. У Юденкова были товарищи в кадрах, и они информировали его о действиях Шляпникова. В восторге от проведенной «операции», мы ждали окончательных итогов.
Тем временем государственные экзамены подходили к концу. А потом подошел и день защиты дипломной работы. Мне «повезло» – пришло много начальства. Видать, начальник академии, курируя определенные работы, рекомендовал послушать защиту. Вопросов задавалось много, и это понятно: сама тема была необъятная: наступление стрелкового корпуса на открытом фланге армии во фронтовой наступательной операции. Конечно, она порождала самые разнообразные вопросы. Отвечать на них мне самому было очень интересно. В конце защиты присутствовавший на экзамене заместитель начальника академии спросил председателя комиссии: – Будете объявлять перерыв для вынесения вердикта или это сделаете сразу? – Нет, перерыва можно не делать. В комиссии уже сформировалось единое мнение. – Хорошо. Можно объявить. Председатель комиссии сделал вводную часть, обрисовал масштабность работы, острые моменты замысла, глубину и обоснованность расчетов. Особое внимание обратил на динамизм, подчеркнул уверенность при ответах на вопросы. А потом объявил, что комиссия единогласно ставит слушателю за защиту дипломной работы отличную оценку. Заместитель начальника академии объявил, что он эту оценку утверждает. Я был на седьмом небе! Друзья и преподаватели от души поздравили меня. Вообще, госэкзамены прошли на одном дыхании. И результаты в целом были высокие. Тем, кто стал обладателем красного диплома, вручили, в порядке вознаграждения, еще и полный денежный оклад. А кто окончил академию на четыре и пять – получил пол-оклада. Это было большое подспорье для офицера. Забегая вперед, надо отметить, что эта традиция, установленная Сталиным, была вскоре ликвидирована. Когда через многие годы мне довелось учиться уже в Военной академии Генерального штаба, то лица, окончившие академию с золотой медалью, материально уже не поощрялись. Получили мы назначения, как планировалось. Дипломы об окончании нашей альма-матер вручили, как водится, в торжественной обстановке. Все были в парадных мундирах, при орденах. Атмосфера выпускного вечера вдохновляла нас. И мы, на мой взгляд, оправдали те напутственные слова, которые нам сказал на прощание начальник академии генерал армии Курочкин: – Будьте до конца верны своему народу и Отечеству, как это требует военная присяга! После официального выпуска каждая группа отметила это событие – в соответствии со сложившимися традициями. За чаркой, естественно, пошли воспоминания за все годы учебы – в основном добрые и теплые. Вот тут-то Володя Глазов и рассказал о своей проделке с аппендицитом. Но главное – все признавали, что группа у нас была хорошая, дружная, а отношения – близкие и откровенные. Критика же в адрес Бориса Крекотеня была мягкой, «педагогической» – в расчете на то, чтобы он в будущем никогда не хитрил и не вихлял в отношении своих друзей и плюс быстрее бы женился – ведь уже далеко за тридцать лет.
На прощание поклялись поддерживать связи. Однако получилось не все, что было задумано. Фактически судьба распорядилась так, что я до сегодняшнего дня непосредственную связь поддерживаю только с Михаилом Дыбенко, который тоже проживает в Москве. Из других сокурсников встречался с Владимиром Глазовым, с ним по сей день перезваниваемся по телефону. Виделся в Ленинграде с Костылевым, он получил генерала. В Киеве на каком-то празднике судьба вновь свела меня с Борисом Крекотенем. А совсем недавно в Твери, во время беседы с избирателями, вдруг в зале увидел знакомое лицо. Ба! Да это же мой однокашник Кузьма Васильев! Это была очень приятная, теплая встреча. Вот и все связи. Об остальных, к сожалению, мне ничего не известно.
Вместе со мной в Кандалакшу, в 54-ю стрелковую дивизию, получили назначение еще два выпускника академии: подполковники В. Столбов и А. Симкин. Первый – на должность начальника оперативного отделения дивизии, второй – заместителем к нему. Так что у нас уже была целая компания. Они тоже подверглись определенной обработке «знатоков» Заполярья, но, видно, в меньшей степени. Потому что не так кутались, да и «витаминов» от цинги не столько набрали, как мы. Столбов еще из Москвы связался со штабом дивизии и сообщил, что приезжают сразу три офицера с семьями.
Следуя «рекомендациям» сокурсника Игнатьева о том, что перед поездкой в Заполярье надо иметь все необходимое, иначе – хана, во время отпуска я отправился на юг, прихватив с собой два солидных чемодана. Один наполнил долгохранящимися яблоками, второй – луком и чесноком, поскольку, как уверял меня «знаток Севера», цинга нас подстерегает там на каждом шагу. На оставшиеся деньги купили теплые вещи. И вот в назначенный срок на поезде Москва – Мурманск мы отправились в Кандалакшу. Шел декабрь 1954 года. В Москве было минус 17 градусов. По нашим представлениям, для Заполярья должен быть коэффициент приблизительно 1,5–2. Таким образом, мы прикинули, что в Кандалакше нас ждут морозы около 30 градусов ниже нуля. Поэтому все основные теплые вещи напялили на себя. Я к тому же надел унты, которые возил еще с Германии.
Проехали Ленинград – там минус 12 градусов. В Петрозаводске – то же самое. Добрались до Кандалакши, а там минус 9! Даже четырехлетний сын и тот с удивлением допытывался, почему в Кандалакше так же тепло, как в вагоне. На что я, скрывая свое смущение, отвечал уклончиво: «Зима только начинается, поэтому еще неизвестно, что нас ожидает».
При сумрачном вечернем свете выгрузились на перрон. Стоящее на небольшом возвышении длинное одноэтажное, с башенками, деревянное здание вокзала было ярко освещено. Оставив своих с вещами, я отправился промышлять машину. Неожиданно около нас появились несколько офицеров. Один из них, безошибочно обращаясь ко мне, спросил: – Вы подполковник Варенников? Я вас встречаю. Начало хорошее – не успели выйти из вагона в незнакомом краю, как нас уже встречают! Погрузились на машины и отправились в военный городок, благо что он в 5–7 минутах езды. Столбов и Симкин поехали в штаб дивизии (точнее, туда, где им временно было определено жилье), а я – в штаб полка. По дороге встретивший нас офицер сообщил о последних событиях в дивизии – командир дивизии И. Дудченко получил генерала, а командир нашего 251-го стрелкового полка Н. Кобец – полковника. – Командир дивизии днем постоянно прохаживался по военному городку, чтобы все хорошо усвоили, что он уже генерал, а Кобец не снимает полковничью папаху даже в кабинете, – пошутил офицер. Сказано это было без малейшего намека на критику или иронию, а именно для того, чтобы меня сориентировать. От офицера я узнал, что Дудченко в общей сложности десять лет, то есть еще с войны, командовал полком (последние годы был командиром 251-го стрелкового полка), а Кобец длительное время был у него начальником штаба. Так что они друзья. Эти сведения для меня, конечно, не были лишними. Штаб полка размещался хоть и в небольшом, но внешне уютном и привлекательном одноэтажном каменном здании. Имелось два входа: центральный выводил в оперативную часть штаба (командир, заместитель командира, начальник штаба, зам. командира полка по политчасти и операторы), боковой был самым напряженным – здесь располагались все службы полка. Обе части штаба были автономны, что было очень удобно и создавало благоприятную обстановку для работы. Подъехав к боковому входу, мы выгрузились, занесли вещи и расположились в маленькой комнатушке. Вместе с офицером я отправился к командиру полка. Захожу в кабинет, представляюсь – Кобец действительно сидит в папахе, хотя в кабинете очень тепло. Он встал из-за стола, радушно меня поприветствовал, усадил за приставной стол и дал задание офицеру разыскать и направить к нему начальника тыла полка подполковника Боксермана. Потом в общих чертах рассказал мне о дивизии и ее командире, о дислокации ее частей, более подробно – о состоянии полка, офицерском составе, об учебной и материально-техническо