Как уже было сказано, будто в унисон этому тяжелому для нас решению и как предвестник ему, неожиданно разразилось настоящее чудо природы.
Еще в сентябре все завалило снегом, придавил небольшой морозец. И такая обстановка наблюдалась в течение месяца, даже несколько больше. За это время, естественно, всё и все адаптировались. Люди перешли на теплую одежду, военные – на зимнюю форму одежды, а животные и птицы соответственно тоже позаботились о своем внешнем виде: куропатки сменили свои перышки с ржаво-серого цвета на чисто-белый, заяц-беляк сбросил свой летний пух и оделся в белую шубку. То есть все, как и требуется, приведено к зимней норме. Но вдруг во второй половине октября резко потеплело, а на Рыбачьем прошли проливные дожди. За три-четыре дня снега – как не бывало. Людям проще: переоделись – и все. А живности? Зайца-беляка и белую куропатку на темно-сером фоне видно за километры. Когда к ним приближаешься, они, бедняжки, не знают, куда спрятать свое тело.
На Рыбачьем была всего лишь одна гражданская бездетная семья. Глава семьи – Тимофей, а его жену мы звали Тимофеевна. Жила эта семья в избушке недалеко от пристани, находились они на службе в Мурманском пароходстве, и в их обязанности входило вести нехитрое навигационное хозяйство: створные знаки должны быть в исправности и ярко-белыми летом, а зимой Тимофей и Тимофеевна должны зажигать оранжевые створные огни. Особенно это касалось Мотовского залива, куда постоянно к нам, в Озерко, ходили суда, а иногда по большой воде заходили и небольшие военные корабли. Приходил Тимофей ко мне редко, но всегда по делу и с каким-нибудь сообщением. Обычно он имел дело с начальником тыла полка, которому я поручил обеспечивать эту семью всем необходимым (продовольствием, солдатскими вещами, мебелью и т. д.). Они были очень довольны, но и взаимно чем могли, тем и помогали. Когда пошли дожди и растаял снег, а куропатки и зайцы оказались как на ладони, Тимофей пришел и коротко обронил: – Это не к добру. Что-то будет. Гляди, командир! Вот я и догляделся, пока не грянул гром – приказ о расформировании. Через два дня пришла телеграмма, чтобы я прибыл в штаб армии с планом расформирования полка и необходимыми справочными документами. Я уточнил у начальника штаба армии генерала Белецкого, какие брать справки, и отправился на ПОКе в Мурманск. У нас в порту уже было постоянное место, и портовики нас принимали в любое время. На газике добрался до штаба. Предварительно обошел важнейших начальников и понял, что на расформирование 6-го отдельного пулеметно-артиллерийского полка и на переброску на Рыбачий 266-го мотострелкового полка 116-й мотострелковой дивизии дано всего десять дней. Эти сроки меня просто озадачили – столько проблем, причем одна тяжелей другой, и такой дефицит времени! Не скрою, клял я в душе всех начальников, которые совершенно не представляют, как это все будет выполняться на практике. Получив из штаба армии штат и табели на новый, 266-й полк, я первым делом произвел все необходимые расчеты: кого, сколько и что мы должны вывезти, что и сколько мы получаем и кого и что мы оставляем от старого полка. Заседание проводилось в зале Военного совета армии. Вел заседание командующий, рядом с ним находился начальник штаба армии с пухлыми папками. Командующий начал с вопроса: – Все прибыли? – хотя с его появлением начальник штаба отрапортовал ему, что все вызванные на совещание прибыли. – А товарищ Варенников здесь? Я поднялся и представился. – Хорошо. Наша задача, как вам уже известно, – детально разобрать все вопросы, связанные с расформированием 6-го отдельного пулеметно-артиллерийского полка и переброской на Рыбачий полка 116-й мотострелковой дивизии. Вы, товарищ Варенников, подробно все записывайте и, если возникнут вопросы, обязательно задавайте их, чтобы никаких неясностей ни у нас, ни у вас не было. Итак, приступаем к разбору плана по разделам.
И дальше, на протяжении всего дня до вечера, с небольшим перерывом на обед, подробно, но очень нудно тянулось это разбирательство. Однако когда я по ходу разбирательства попытался несколько раз задать вопросы, то мне было сказано, чтобы я все вопросы систематизировал и по окончании разбора плана задал их по каждому из разделов. Меня особенно беспокоило два обстоятельства: первое – это то, что мы, во всяком случае я, теряем на ненужное обсуждение много времени, и второе – никому нет дела до меня, хотя у меня по некоторым вопросам было принципиально другое мнение.
Вот один из примеров (думаю, что он читателя заинтересует).
Начали обсуждать вопрос, как судами вывозить с Рыбачьего танки. Около двух часов затратили на то, чтобы отобрать из имеющегося перечня именно то судно, которое имеет кран грузоподъемностью 40 тонн, может взять в трюм несколько машин. Потом обсуждали, как их крепить, особенно на верхней палубе. А вдруг шторм, а в Баренцевом море он возникает быстро. Обсуждали с теми, кто не будет этим заниматься. Зачем?
Когда покончили с танковым батальоном (а этот вопрос командующий считал центральным и потому оставил его на конец нашей работы), командарм, довольный собой и своими подчиненными, спросил:
– Надеюсь, всем ясно?
– Нет, не ясно!
Все в изумлении повернулись ко мне (я сидел в последнем ряду).
– То есть как – не ясно? Что конкретно, товарищ подполковник, вам непонятно?
– Товарищ командующий, мне непонятно, как судами вы намерены вывозить танки.
– Так вы же слышали, как именно все это будет делаться.
– Дело в том, что грузоподъемность нашего пирса рассчитана максимально на 10 тонн. А предполагается, что танк должен подойти к концу пирса, где пришвартовано судно, и затем судовым краном его станут устанавливать в трюме или на палубе. Это не получится.
Лосик растерянно посмотрел на начальника штаба, затем на всех присутствующих и уже резко ко мне:
– Так чего же вы сидели и молчали? Вас для чего сюда вызвали?
– Товарищ командующий, я просил вас, поднимая руку, выслушать меня, однако вы не замечали…
Лосик походил туда-сюда вдоль стола, затем, не обращаясь конкретно ни к кому, вдруг спрашивает:
– Что вы предлагаете? Есть выход?
Все молчат.
– Есть четыре варианта, – начал я. – Первый – строить новый пирс, но это три-четыре месяца и зима. Второй – просить в порту большой морской кран, но я не уверен, что он сможет взять с берега 40-тонную махину и забросить ее на судно, хотя стрела у него и большая. Третий вариант – танковому батальону идти с Рыбачьего в Мурманск своим ходом, несмотря на то что перевал закрыт. Четвертый – танки законсервировать до лета, а затем перегнать.
Опять наступила тишина. Лосик, потирая лоб, сказал задумчиво:
– Да, одно другого хуже. Но танки оставлять нельзя. Приказ надо выполнять.
Вмешался Белецкий:
– Может, у командира полка есть предложение – на какой вариант сделать ставку? Вы как считаете, товарищ Варенников?
– Думаю, что самый верный способ – это вывести танки своим ходом сейчас или летом.
– Летом нельзя – мы нарушим приказ. А сейчас – закрыт перевал.
– Будем пробиваться.
Лосик опять заходил, раздумывая, потом произнес:
– Хорошо. Я утверждаю ваше предложение. Но смотрите – только без ЧП. Делайте все продуманно, осторожно, чтобы танк не сорвался в пропасть. Я же летом ездил по этой дороге и знаю, что это такое. А сейчас зима…
– Разрешите идти?
– А вы куда собрались?
– Так я же пришел катером и хочу сегодня отправиться обратно. А это только по морю два часа. К тому же поднимается ветерок.
Отпустите меня.
– Но еще вопросы есть?
– Никаких вопросов нет.
– Если есть – останьтесь и разберите их с начальником штаба армии. Иван Ильич, – обратился Лосик к генералу Белецкому, – разберите с командиром полка все вопросы. Совещание объявляется закрытым, – заключил командующий и с озабоченным видом вышел из зала.
Все задвигались, зашумели. Некоторые на меня косились, иные, похлопывая по плечу, приговаривали: «Ну ты даешь!»
Я пробился к Белецкому. Он усадил меня рядом, и сразу приступили к делу:
– Ты как намерен действовать?
– Мы разработали детальный план. В него я внес некоторые поправки, в основном касающиеся сроков, с учетом тех указаний, которые были даны командующим. Хочу предложить утвердить план моих действий. Один экземпляр я оставлю вам. Вы посмотрите, и я буду действовать. Я фактически уже действую. Если будут какие-то замечания – можно уточнить по телефону.
– Но в отношении танкового батальона все-таки не ясно. Как ты намерен его перетащить через закрытый перевал?
– В обеденный перерыв я позвонил к себе и приказал снарядить группу для инженерной разведки перевала. Она должна быть готова после моего инструктажа выйти и провести изучение условий на месте. Одновременно готовится мощный, из нескольких самостоятельных групп, отряд обеспечения движения. Каждая группа будет на ГТСах выходить на самые опасные участки и, подрывая лед и расчищая полотно дороги, создавать условия для прохождения танков. На всем маршруте до Мурманска у нас будет комендантская служба.
– Все, договорились. Счастливо!
Мы распрощались, и я уехал с тяжелыми раздумьями, сожалея, что пропал день. Домой вернулся ночью: нас все-таки прихватил шторм, и катерок покидало на волнах изрядно. Все обледенело. Видимость плохая. Без конца летели снежные заряды, встречный ветер швырял наше суденышко по волнам. Лишь когда зашли в Мотовский залив, стало полегче. Во время швартовки матрос экипажа поскользнулся и упал за борт. Хорошо, что здесь была широкая полоса воды – мы смогли его выхватить. А ведь была большая опасность того, что человека могло раздавить между пирсом и бортом катера. Но все обошлось. В общем, домой добрались часа в три ночи.
Медлить было нельзя, особенно с танковым батальоном, тем более он готов выступить в поход через два часа после команды. Все эти дни мы без указаний все уже проделали и практически подготовились к маршу.
Как я и предполагал, перевал не был сильно заснежен – сказались потепление и дожди. Ряд участков нуждались в капитальной работе по