— Так вот, — решил продолжить детектив, оставляя все споры до лучших времён, — спорить с Гастальби, а тем более настраивать его против нас весьма опасно для будущих перемещений по Периферии.
— Нас — это полиции?
— Нас — это жителей Центра, — поправил её Андри, — мы здесь всего лишь гости, которые обязаны следовать установленным порядкам. Однако есть небольшой нюанс: Руомар прекрасно, просто идеально знает историю создания системы Куполов. И не только её, но и то, как была устроена жизнь до применения процентного фракционирования.
— Хорошие знания сейчас считаются недостатком?
— Недостатком считаются экстремистские взгляды, основанные на нежелании подчиняться установленным порядкам, — крохотный тлеющий огонек разгорелся с новой силой, стоило детективу втянуть новую порцию дыма. — Как я понял из записей в архиве, не только он, но и его отец был против нынешнего режима. Семейная черта — желание вернуться к старому образу жизни: без каких-либо делений людей и прочего.
— Всё это есть в архиве? — удивилась Харден. Насколько она знала, в архиве можно найти информацию о любом жителе Купола, неважно, из Центра человек или с Периферии. То, что там хранятся данные даже о политических взглядах, стало для неё открытием.
— Нет, но у Руомара достаточно приводов в полицию за крайне агрессивное поведение. Нападения, разбои, угроза жизни мирным гражданам. И всё это под предлогом «несогласия с установленным режимом». Его радикальные взгляды могут стать проблемой для других людей. К тому же, он из тех, кого легко спровоцировать на конфликт. Потому и старался не въе… не конфликтовать с ним.
Харден понимающе кивнула, но сделала пометку выяснить немного больше деталей о настроениях Периферии. И о ЛЕФ. Почему-то интуиция подсказывала: если где-то появляются радикально настроенные группы или отдельные личности, как правило, появляются и участники этого движения.
КПП остался позади за считанные минуты до установленного времени. Харден устало опустила голову на стекло, рассматривая пространство вокруг. Знакомые широкие улицы, достаточно освещённые в любое время суток, расслабляли. Возвращение в родные края придавало уверенности в собственных силах, но вместе с тем вселяло странное, постепенно растущее чувство тревоги. С момента пробуждения после дурного сна Харден успела позабыть об этом, но после каждого визита на Периферию снова просыпалось это скребущее изнутри предчувствие чего-то нехорошего. Того, чего не удастся избежать никакой ценой.
Молчание в машине тянулось до финальной точки маршрута. Они не сговаривались о дальнейших действиях, не обсуждали, будут ли вообще продолжать расследование. Но когда машина притормозила у входа в Департамент, их взгляды, полные решимости докопаться до истины, пересеклись. В этот момент Харден поняла: как бы дальше ни повернулось расследование, — не важно, смогут ли они помочь Хилену или все усилия окажутся напрасными, — она не останется одна.
Только не теперь.
*
Для разговора было выбрано небольшое кафе, расположенное неподалёку от границы. Ехать далеко в Центр не хотелось, да и слишком многолюдно будет в такой час в любом заведении. На границе территорий такого обилия посетителей никогда не наблюдалось: любое кафе даже в лучшие времена наполнялось максимум наполовину. В одном из таких кафе и расположись молодые люди. Заняли столик у окна, желая наблюдать за редкими прохожими. Иметь возможность иногда отвлечься от разговора, если того потребует ситуация.
Харден нервничала. Андри видел это по коротким нервным движениям пальцев, которые девушка отчаянно старалась занять чем угодно: хоть краем скатерти, хоть кружкой чая, принесённой сонной официанткой минутой ранее. Радовало отсутствие любопытных взглядов в их сторону: два работника зала и один бармен тихо переговаривались между собой, не обращая никакого внимания на редких посетителей. Андри устраивало подобное положение вещей. Он внимательно смотрел на Харден, которая собирала мысли в единое целое, и старался по возможности не давить. Знал, что спешка не лучший помощник в моменты, когда дело касается чувств. Он предоставил полную свободу действий, спокойно ожидая объяснения. И был вознаграждён за терпение.
— Здесь толком и рассказывать нечего, — после долгого молчания выдохнула девушка, глядя в окно. За стеклом редкие прохожие торопились по своим делам, многие держали в руках покупки. Продукты или что-то особенное для близких, к которым спешили. Как давно она последний раз так же стремилась попасть домой к семье? — В нашей семье у всех невысокий процент, насколько помню, даже у дедушек с бабушками он не оказывался выше семидесяти пяти. Ни я, ни папа не были исключением. Он работает на фармацевтическом заводе и постоянно сталкивается с парами химических веществ. Наверное, это и послужило причиной развития болезни.
— Лёгкие?
— Саркоидоз, — согласно кивнула девушка, судорожно вздыхая. — Хотя доподлинно неизвестно, что вызвало эту патологию. Может, судьба такая.
— Разве такое заболевание, предпосылки к которому наверняка выявляют ещё при беременности, не повод для автоматического попадания в третью категорию?
Слова прозвучали жёстоко, но Андри никогда не вникал в тонкости присваивания процентного статуса людям. Единственное, что он доподлинно знал: какими бы идеальными ни были гены человека, если есть хоть малейший шанс возникновения тяжелого или неизлечимого заболевания, причиной которого будет служить «поломка гена», будущее человека буквально обрывалось ещё в утробе. Страх повторить ошибки прошлых поколений, когда общество буквально самостоятельно убивало себя, никак не ограничивая распространение врождённых болезней в популяции, заставлял людей идти на крайние меры. И это работало. Большая часть мутаций, пугающих предыдущие поколения растущей частотой проявлений, остались лишь на страницах медицинских учебников. И люди радовались общему оздоровлению поколений, но редко задумывались, какой именно ценой давался такой прогресс.
— Это не генетическое заболевание, поэтому его не определили ни в эмбриональном периоде, ни в младенчестве. По словам лечащего врача, если бы не поражение лёгочной ткани продуктами производства препаратов, ничего бы не было, — каждое слово давалось с трудом, но, раз уж начала, отступать было поздно. — В общем, ему нужна операция. Пересадка лёгких, если точнее. Думаю, Вы знаете, какие трудности возникают, когда дело доходит до таких хирургических вмешательств.
— На самом деле, нет, — с сомнением произнёс Андри, задумчиво крутя кружку в руках. Чай успел остыть, но запах мяты всё ещё был приятным. Успокаивал.
— Список пациентов на трансплантацию лёгких довольно длинный, в основном за счёт пострадавших от механических травм. И поскольку они считаются экстренными, конечно, их ставят в начало списка. Особенно если у них высокий статус.
— Так тебе для этого нужно попасть в ряды следователей? Чтобы помочь отцу?
— Считаете это нечестным способом? — криво усмехнулась Харден, понимая, какую глупость совершила, согласившись на разговор.
Пусть детектив и не был склонен писать доносы или распространяться полученной информацией, полной уверенности в его надёжности у Харден тоже не было. Одно неверное слово или намек с его стороны — и какой-нибудь рьяный борец за систему отменит её перевод в другой отдел, лишив возможности ускорить движение очереди. Ещё и проверку среди всех сменивших место работы устроит, чтобы исключить предыдущие недочёты. Причинять кому-то неудобства не хотелось, но даже эта перспектива меркла на фоне напряжённого ожидания ответа.
— Думаю, я поступил бы так же, — наконец ответил Андри. И его слова совершенно не вязались с тем, что ожидала услышать девушка. Вообще не вязались с образом детектива.
Судя по выражению лица, слова дались ему крайне нелегко. Сложная работа мозга, направленная на поиск наиболее честного ответа, отражалась на лице мужчины. Андри действительно не сказал это из-за желания угодить или поддержать. Его мнение было полностью основано на собственном жизненном опыте и мировоззрении. И пусть подобное решение стало причиной возникновения внутреннего конфликта, в тот момент Андри был уверен: это решение верное.
Харден судорожно вздохнула, вглядываясь в лицо напарника. Пыталась найти подвох, но, кроме внутренних сомнений, не относящихся к теме разговора, не находила ничего. Чистое сопереживание и готовность помочь в любую минуту — неожиданные, удивительные и, бесспорно, приятные эмоции читались на лице детектива. Эмоции, вызывающие прилив теплоты и нежности наравне с безграничной благодарностью и облегчением. Харден улыбнулась.
— Не знаю, как Вас благодарить, детектив.
— Не меня надо благодарить, стажёр, — дёрнул уголком губ Андри, откровенно веселясь от недовольства на чужом лице после услышанного прозвища. Внутренние дилеммы были оставлены до лучших времён: сейчас не хотелось думать о чём-то внутреннем. Гораздо интереснее оказалось просто сидеть в хорошей компании, понимая, что своими словами удалось развеять сильнейшее напряжение, буквально витающее в воздухе. Неожиданно приятно, особенно учитывая тот факт, что обычно сам детектив являлся причиной возникновения того самого ощущения. — Я говорю это потому, что действительно считаю твою ситуацию безвыходной. У меня ведь тоже были родители. И я любил их. Думаю, случись с ними нечто подобное, я поступил бы так же.
— Но с ними всё равно что-то случилось, ведь так? — осторожно уточнила Харден, сразу же поясняя свои слова. — Вы сказали в прошедшем времени. Дважды.
— Они мертвы. Ничего необычного: у мамы инсульт, а отец не смог пережить тяжёлую пневмонию. Запущенный случай плюс непереносимость антибиотиков. Не лучшая перспектива, да и после смерти мамы он не отличался жаждой жизни.
Харден невольно поёжилась. Детектив говорил о смерти собственных родителей с таким спокойствием, от которого становилось не по себе. Представить жизнь без собственной семьи, без самых близких людей в мире не получалось от слова совсем, а если и выходило, то становилось чертовски страшно. Лишь позже, узнав этого человека с другой, не предназначенной для посторонних глаз стороны, она наконец поняла причины показного равнодушия. Оказалось, не такой он непробиваемый, каким хотел казаться.