И тогда я решила, что Адам нравится мне больше всех в «Обетовании».
Делянка Джейн была совсем близко от главной прогулочной тропы, которая вела к озеру, но она умела заметать следы как никто другой. Даже сейчас, когда я добрых два часа сначала шла за ней следом, а потом копошилась в пахучих зарослях, я бы с трудом нашла это место. Видимо, для Джейн это не было секретом, иначе бы она не взяла нас с собой.
Пляжные полотенца, накинутые на плечи, служили двум целям: во-первых, встреть мы кого-нибудь из учеников, можно было бы притвориться, что мы направляемся к озеру, окунуться напоследок, пока осень еще окончательно не вступила в свои права, лишая нас купания до самой весны. Во-вторых, для переноски урожая. Сама Джейн для этих же целей взяла с собой рюкзак.
Листья на деревьях постепенно становились из канареечно-желтых полупрозрачными, воскрешая в памяти воспоминания о лимонном сорбете; осеннее солнце просачивалось через них, и лучи принимались выплясывать вокруг нас. Джейн что-то насвистывала, но я не узнавала мелодий. Она чудесно свистела, да и ходок из нее был отличный, поскрипывание ее протеза действовало умиротворяюще, то же чувствуешь, заслышав стук вагонных колес или гудение вентилятора, – вот механизм, который исправно выполняет свою работу. Я шла за ней и с удовольствием следила за ее точными экономными движениями.
Делянка находилась на небольшой прогалине. Места там было достаточно, чтобы растения получили необходимую дозу дневного света. Не знаю уж, чего я ожидала, но аккуратные ряды высоких вечнозеленых растений с настоящими, так хорошо всем известными по вышивкам на рюкзаках, постерам и коробкам CD листьями производили на редкость сильное впечатление. И этот запах! Адам, похоже, тоже не остался равнодушным, потому что рот его растянулся до ушей, и мы оба одобрительно закивали, обозревая плантацию.
– Неужто это ты все сама? – спросила я.
– Так лучше всего, – ответила Джейн.
Она осторожно шла между грядок, нежно раздвигая листву. Потом подняла голову точным движением, словно актриса, и, вглядываясь в густоту леса, продекламировала: «А когда урожай созревал и его собирали, никто не разминал горячих комьев, никто не пересыпал землю между пальцами. Ничьи руки не касались этих семян, никто с трепетом не поджидал всходов. Люди ели то, что они не выращивали, между ними и хлебом не стало связующей нити. Земля рожала под железом – и под железом медленно умирала; ибо ее не любили, не ненавидели, не обращались к ней с молитвой, не слали ей проклятий»[31].
– Знаешь «Гроздья гнева»? – спросил Адам.
– Впервые слышу, – ответила я.
– Мы читали в прошлом году, – объяснил Адам. – Хорошая книга.
– Не просто хорошая. Нужная, – вступила в разговор Джейн. – Всем и каждому следует ежегодно ее перечитывать.
Тут с Джейн слетела вся мечтательность, и она стала такой, как прежде, уперла руки в боки и сказала:
– А вот вы двое, видно, думали, что дурь растет в маленьких пакетиках, порубленная и готовая стать начинкой для вашего косячка.
Адам принялся напевать: «У фермера был огород, на нем растил он коноплю, и звали его худо-о-ожник…»
Мы с Джейн засмеялись.
– И звали его г-о-о-о-мо, – пропела я, – так лучше.
– Не для Лидии, – заметила Джейн.
– А ей-то что за дело?
– Она решила, что станет профессиональным воплощением матери из «Кэрри»[32], – сказал Адам.
– Ну нет. Ей не хватает драматизма, к тому же я ни разу не слышала от нее ничего про мерзостные подушки[33].
– Это только потому, что ты не выставляешь их напоказ, а следовало бы.
Я засмеялась. Мы стояли на краю делянки, там, где начиналась черная, хорошо обработанная земля, в уход за которой Джейн, очевидно, вложила немало труда. Думаю, мы оба не были уверены, позволено ли нам ступить на эту территорию.
Джейн опустилась на колени перед массивным кустом и что-то делала со стеблем, но мне с моего места было не разглядеть, что именно.
– Лидия – непростая женщина. – Голос Джейн доносился откуда-то из зарослей. – В своем роде она просто гениальна.
Адам скорчил гримасу.
– Но находится во власти заблуждений.
– Разумеется, она находится во власти заблуждений. Возможно, и ты тоже, – добавила Джейн. – Знаете, она не из тех, кто спустит с рук всякое паясничание.
– О боже… как же я люблю тебя, Джейн. Кто еще в наше время сказал бы «паясничать»?!
– Готова поспорить, Лидия могла бы, – встряла я.
– Конечно, – отозвалась Джейн. – Это хорошее слово, точное. Оно отлично ложится на язык.
– О, я знаю кое-что еще, что отлично ложится на язык. – Адам с дурацким видом дважды пихнул меня локтем в бок, а потом пропел: – Будум-чааа.
– Что ж, примем это как подтверждение того, что сегодня ты настоящий мужчина без какого-либо изъяна, – парировала Джейн.
Адам засмеялся, но я так и не поняла, что она имела в виду.
– Должны же старания Лидии быть вознаграждены, в конце концов, – протрубил Адам.
– Откуда она вообще взялась?
– Из волшебной страны под названием Англия, – теперь Адам говорил с утрированно плохим британским акцентом, – страны за далекими морями, где няни путешествуют с помощью зонтиков, а на шоколадные фабрики нанимают маленьких человечков с зелеными волосами.
– Понятно, – сказала я, – но как она попала к нам?
– Она тут держит банк, – продолжил объяснять Адам, – то есть является мажоритарным акционером компании «Спасите наши гребаные души».
– К тому же она приходится Рику теткой, – вставила Джейн.
Она прохаживалась взад и вперед, держа на ладони несколько бутонов размером с желудь.
– Да нет! – воскликнула я одновременно с Адамом, который выразил свое удивление более прямолинейно.
– Ну да! – ответила Джейн. – Рик однажды упомянул об этом во время нашей индивидуальной консультации. Или это выплыло как-то иначе, не помню. Тайны в этом нет, но они предпочитают особо не распространяться.
– Боже. – Адам все еще не пришел в себя. – Ее величество снежная королева. Ай да тетушка Лидия! Готов поспорить, на Рождество она дарит шерстяные носки и всякое такое.
– Шерстяные носки – полезный подарок, – заметила Джейн. – Подари мне кто большую коробку шерстяных носков, я была бы счастлива.
Адам засмеялся.
– Никогда не слышал от тебя такой откровенной гомосятины.
– Что говорит о многом, – закончили мы в унисон.
Джейн покачала головой.
– Здравый смысл. Никакого секса.
– Это бы отлично смотрелось на футболке.
– Ага, не забудь упомянуть это при Лидии, когда вернемся. – Адам все не успокаивался. – Не сомневаюсь, она тут же закажет дюжину.
– А откуда у нее деньги? – поинтересовалась я.
– Ни малейшего… – сказал Адам. – Но у меня есть теория. Думаю, когда-то она была большой порнозвездой у себя в Англии, а теперь приехала сюда, чтобы забыть свое прошлое и пустить деньги, с трудом заработанные на ниве порока, на богоугодное дело.
Я кивнула.
– Звучит убедительно.
– Я даже немного в нее влюблена, – сообщила Джейн, выуживая что-то из рюкзака. Это что-то оказалось пачкой бумажных пакетов средних размеров.
– Еще бы. – Адам подавил приступ смеха. – Почему бы тебе не быть?
Джейн прекратила свои поиски и поглядела на него:
– Знаешь, она ведь училась в Кембридже. Только подумай: в самом Кембридже! Ты хоть слышал о нем?
– А как же! Кембридж, Флорида, да?
Я не могла удержаться от смеха, наблюдая за ними.
– Кому интересно, где она училась? – продолжал Адам. – Все чокнутые ходили в приличные школы.
– По-моему, в ней есть какая-то загадка. – Джейн вновь принялась за грядки. – Вот и все.
– Брось. – Адам согнулся пополам, делая вид, что увещевания Джейн лишили его последних сил. – В Солнечной системе есть какая-то загадка. ЦРУ тоже загадочно. Запись музыки на пластинки и пленку загадочна, как и все, что трудно представить. Лидия ненормальная.
– В звукозаписи нет ничего загадочного. – Джейн направилась к нам, осторожно обходя свои посадки. – Это вполне очевидный процесс.
– Ну разумеется, – буркнул Адам. – И ты все об этом знаешь.
– Знаю, – Джейн взяла нас обоих под руку и повела к плантации, – но объяснять не стану, потому что сейчас не время. Мы пришли сюда снимать урожай.
Следующий час или около того она показывала нам, как обрывать налившиеся соком зеленые бутоны, чтобы не повредить их, и как нужно оборачивать их в клочки коричневой бумаги, которые совсем недавно были бумажными пакетами, позаимствованными на кухне. Она со знанием дела рассказывала о текстуре и оттенках бутонов, о крошечных нитях, которые, это мне было известно от Джейми, называют просто «рыжие волосы», однако сама Джейн использовала слово «пестики», что было куда точнее.
Словно заправский ботаник, она начала рассуждать о том, как по ним определить оптимальное соотношение каннабидиола и тетрагидроканнабинола, чтобы рассчитать лучшее время снятия урожая, но потом вдруг осеклась и добавила:
– Все это не имеет значения, потому что нам сойдет что угодно, пусть и вполовину не такое сильное, лишь бы продержаться, когда в феврале нас занесет снегом по самые уши.
– Именно, именно, – отозвалась я.
– Точно, точно, – подхватил Адам.
– И вы правы, говоря так, – согласилась с нами Джейн. – Моя щедрость для вас большое благо.
– И это так по-христиански, – сказала я.
– Безусловно. – Она вытянула шею, прищурилась, глядя на солнце, и принялась утирать пот со лба тыльной стороной руки с таким гордым и целеустремленным видом, словно сошла с тронутой временем фотографии, запечатлевшей первую поселенку Дикого Запада, которая явилась обратить дикарей в истинную веру, а не знавшие плуга земли – в плодородные угодья. Только вот вместо маиса и пшеницы она возделывала совсем другие культуры, и на этот раз обращать требовалось ее саму.