Венчание назначили сразу после рождественской службы в «Воротах славы». Собрались все: Коули со своей мамашей и Таем, Бретт с семейством. Они сидели в том же ряду, довольно далеко от нас, почти в центре. В церкви, освещенной свечами, как обычно на Рождество, яблоку было негде упасть: нарядное шумное море слегка волновалось, люди оживленно перешептывались. Однако мое появление не прошло незамеченным. Возможно, дело было в моей синей форменной юбке в складку, белом воротничке рубашки, выглядывавшем из-под болотного цвета джемпера, аккуратно заправленных за уши блестящих волосах – опрятном и приличном виде ученицы «Обетования»? Да нет, конечно же нет. Я перехватила несколько взглядов, в которых читалось неприкрытое отвращение, кое-кто ухмыльнулся, видела все эти выставленные вперед подбородки, нацеленные на меня с явным неодобрением. Полгода – слишком короткий срок, чтобы смыть пятно, избавиться от клейма извращенки. Бретт встретился со мной взглядом, когда ленивая река прихожан заструилась к выходу. Люди не спеша надевали пальто, нагибали головы, придерживая молнии на куртках, надетых поверх пушистых свитеров, поправляли шапки на головах детей. Рут с Рэем зашли в класс, где проводились занятия воскресной школы, – переодеться к церемонии. Мы с бабулей пережидали, пока основная масса покинет церковь. Бретт глядел на меня во все глаза, не скрываясь, но я не могла прочесть по его лицу, о чем он думал. Миссис Тейлор осуждающе поджала губы, отчего лицо у нее исказилось, но в конце концов отвернулась. Коули была зажата между ними. Миссис Тейлор и Бретт держали ее за руки, но она даже не смотрела в мою сторону, ну или ловко делала вид. Она была все так же хороша, но я устояла, ничего во мне даже не дрогнуло, вышло совсем не то, что я представляла. Сначала-то, когда я заметила ее затылок во время службы, сердце у меня заныло. Я словно перенеслась обратно в класс, когда я неделями таращилась на ее волосы. Во мне что-то перевернулось, но этому чувству я могла сопротивляться.
Теперь же, когда она прошла мимо, мне только хотелось смотреть ей в спину, следить за тем, как она пересекает вестибюль, пока не скроется из виду, потому что эта новая Коули была мне незнакома, я точно видела ее впервые. Однако я чувствовала, что бабуля наблюдает за мной, и, вероятно, не она одна. И я отвернулась. Тай теперь был сам по себе, и я не помню, когда он успел проскользнуть мимо нас на улицу.
К нашей скамье приблизилась мама Джейми, и я, должно быть, начала с надеждой оглядываться по сторонам, выискивая его в толпе, потому что она нахмурилась, но потом, видимо, поддавшись рождественскому духу, склонилась надо мной и сказала:
– Джейми у отца в Хайшеме. Уехал на каникулы.
– Передавайте ему привет. Скажите, что я скучаю, – попросила я.
– Передам, – пообещала она и направилась дальше по проходу, потом передумала, вернулась и добавила: – Ты хорошо выглядишь.
Церковь опустела. Кроме группки из пятидесяти с чем-то человек, сгрудившейся у передних рядов, все разошлись по домам к своим елкам и рождественскому яичному коктейлю. Рут и Рэй выглядели точь-в-точь как пластмассовая парочка со свадебного торта: классический смокинг, белое платье, букет роз. Рут, как поведала мне бабуля, стоило усилий подобрать себе платье по вкусу. Опухоль у нее на спине, которую не вырезали, потому что она была слишком близко к позвоночнику, сильно увеличилась в размерах, превратившись из грецкого ореха в мячик для гольфа, что, понятно, смущало Рут. Она нашла какого-то доктора в Миннеаполисе, обещавшего удалить часть, во всяком случае, посмотреть, что можно сделать, но не раньше апреля, то есть слишком поздно для платья с открытой спиной. По-моему, то, что было на ней, ей тоже шло. Сзади у него развевалась такая штука, вроде непомерно длинного атласного шарфа, который окутывал ей плечи и полностью скрывал все, что нужно.
У Рэя была большая семья: три родные сестры и брат и целая россыпь двоюродных. И все они приехали, кое-кто вместе с семьями. Церковный органист, мистер Крэнуолл, исполнил несколько гимнов, Тэнди Бейкер спела «Крепка, о Святые, основа основ». Рут плакала во время обетов. Возможно, Рэй тоже. Потом все прошли в трапезную, которую подружки Рут, шумные и веселые стюардессы (бабуля не раз вздохнула, вспоминая старые добрые времена), украсили старомодными колокольчиками из папиросной бумаги. Еще они где-то раздобыли проигрыватель с пластинками. Мне трудно представить, что Рут мечтала о такой свадьбе, но это было все, что она получила.
Мы ели влажный «Красный бархат» и разноцветные драже с начинкой из мягкого сыра, которые приготовила бабуля. Я съела не меньше дюжины – мне нравилось разгрызать хрустящую сахарную корку, прежде чем язык коснется нежной, податливой начинки. Драже были такие сладкие, что у меня заболели зубы и начало подташнивать. Гости танцевали, пили имбирный эль и щелкали своими мыльницами. Все было очень мило. А потом закончилось. Новобрачные отправились в коттедж куда-то в Пайн-хиллс, который им кто-то уступил на день, прихватив с собой розы и шампанское. Они собирались вернуться на следующий день к позднему завтраку, за которым мы все, вместе с гостями из Флориды, должны были открывать подарки.
Нам с бабулей предстояло отмечать Рождество вдвоем, и мы едва успели вернуться до полуночи. Пришлось бежать со всех ног, хватая ртом острый, обжигающий воздух. Да и ветер тут был не такой, как в «Обетовании», он несся, не зная преграды, по равнинам, разгонялся, пролетая милю за милей, а потом разлетался по Майлс-сити мириадами крошечных потоков, которые со свистом огибали углы и повторяли изгибы узких улочек. Закрыв за собой дверь, мы услышали легкое постукивание по крыше: резкое стаккато сменялось паузой, потом все повторялось. У меня сердце в пятки ушло: я представила Тая в его кожаной куртке. Он прячется во мраке, поджидает нас. То, что Тай, видимо, затаился на крыше, никакого значения не имело. Бессмысленно? Ну и что! Зачем искать во всем смысл?
– Наверное, ты так хорошо вела себя, что Санта решил вернуться, – сказала бабуля, пока я без всякого успеха пялилась, прижавшись носом к окну задней двери, в темноту двора.
– Вряд ли, – ухмыльнулась я. – Наверное, это к тебе.
– Как ты, девочка? – Бабуля внимательно изучала мое лицо.
– Нормально, – ответила я. – Хорошо.
– Всякое бывает. – Она дотронулась до моей щеки.
– Да, – согласилась я. – Давай-ка я посмотрю, что это.
Она наблюдала, как я просовываю руки в рукава, натягиваю капюшон.
– Помнишь стихотворение? – спросила она. – «Вдруг на крыше стук раздался, кто же это к нам забрался…»
– Да, кажется, так, – ответила я, распахивая дверь навстречу ветру, от которого тут же перехватило дыхание. – Там еще был «кто-то в вязаном платке».
Я шагнула за порог, и ветер с силой захлопнул за мной дверь. Я сбежала по ступеням и пошла через безжизненную лужайку, чуть припудренную снегом, который хрустел под ногами так, словно я шла по кукурузным хлопьям. Я подняла глаза: дикий равнинный ветер оторвал один конец гирлянды, прикрепленной вдоль крыши, и теперь играл с ним: ловил, удерживал в воздухе, а потом швырял вниз, иногда с такой силой, что лампочки стукались о черепицу, прежде чем вновь взмыть ввысь. Как же я была рада найти причину этого звука, какое облегчение испытала! И до чего же красивы были эти яркие лампочки, мечущиеся на фоне ночного неба.
– Что там, котенок? – Бабуля стояла в дверях.
– Гирлянда! – завопила я.
– Что? – заорала она в ответ.
– Посмотри сама.
Она заспешила ко мне прямо в тапочках, с полосатой шалью на плечах. Подойдя ко мне, она подняла голову и улыбнулась:
– Ты только погляди! – Слова вырывались из ее рта в облачках пара. – Да они еще горят!
– Ага, – ответила я. – Красота.
– Красота, – согласилась она. – Иначе и не скажешь.
С этим словами мы обнялись. Так мы и стояли на ледяном ветру, следя за яркими огоньками, которые вновь и вновь то взмывали в небо, то падали, вверх-вниз, вверх-вниз, еще и еще.
Позже, пожелав друг другу доброй ночи, мы разошлись по своим комнатам, я забралась в постель, и до меня стали доноситься звучные удары и поскребывание по крыше, а несколько раз я даже замечала яркий светящийся хвост, которым, словно хлыстом, у самого моего окна щелкнул ветер, а потом утащил за собой. Днем, когда валившиеся с ног от усталости новобрачные вернулись из своего свадебного путешествия в леса, Рэй взял лестницу, нашел кожаные рабочие рукавицы, залез на крышу и отключил предательницу. Вместе с другими украшениями она провисела до первого января, а потом ее сняли, быстро и ловко, потому что Рэя ужасно раздражало, что люди не снимают гирлянды едва ли не до самой Пасхи.
Мне так и не представилось случая посмотреть в глаза Коули. Да и с Джейми я не повидалась, хотя однажды он позвонил мне из Хайшема. Мы проболтали минут десять или около того. Рут была в соседней комнате. Она ничего не говорила, не гримасничала, но и не скрывала своего присутствия, поэтому по-настоящему делиться новостями мог только Джейми. Он встречался с Андреа Диксон, и, если только это не было враньем, она уже дала ему, такая вот покладистая девчонка. Когда он сказал, что ему пора, что он скучает по своей подружке-лесбиянке, мне стало грустно. Дважды я встречалась с пастором Кроуфордом. Мы с бабушкой напекли не слишком сладких пирогов. Рэй сыграл со мной не знаю сколько партий в «Монополию», и, кажется, я все их продула. Как-то раз Рут выдала мне несколько листков, оставленных ей Лидией. Я пошла за кухонный стол. Там была обычная мура, которую нам постоянно приходилось делать в «Обетовании». На сей раз надо было прочесть эссе преподобного Джона Смида «Развенчание мифа о гомосексуальности» и ответить на вопросы, обычное задание на понимание текста, ничего сложного. Справилась я быстро.
Рут попросила меня принести работу в гостиную, когда я закончу. Я принесла. Рэй сидел рядом с ней. Телевизор был выключен; очевидно, они меня ждали, чтобы провести очередную душеспасительную беседу. Хорошо бы на этот раз, я очень на это надеялась, без моря слез, как в августе, или, по крайней мере, без такого количества откровений.