– Тебе бы все равно не удалось это передать, – утешила я. – Только пропустила бы все, возясь со своими кнопками.
– Рик вернулся, – раздался голос Адама, и я посмотрела в том направлении, куда был устремлен его взгляд. Две едва различимые оранжевые точки – фары – приближались к «Обетованию», к нам.
– Я действительно хочу бежать с тобой. – Джейн взяла меня за руку. – Я серьезно. Я сделаю все что нужно.
– Ладно, – ответила я.
– Вы двое не собираетесь ведь смыться без меня? – спросил Адам, обнимая нас обеих. – Пусть даже я слабо верю, что мы когда-нибудь решимся.
– Решимся, – сказала Джейн.
– Плана у меня нет, – сказала я. – Я знаю кое-кого, кто смог бы нам помочь, если нам удастся их найти. Но это все. – Я подумала о Марго, о деньгах, которые она прислала мне на Рождество, о недосягаемой Линдси и о Моне Харрис, которая училась теперь неподалеку, в колледже Бозмена. И почему-то я вспомнила об Ирен Клоусон. Сама не знаю почему.
– Тогда мы их найдем, – сказала Джейн. Мне нравилась ее уверенность.
– Я могу предложить вам свою потрясающую красоту, – начал Адам. – И глубочайшее понимание гендерных ролей. Визионерское, так бы я это назвал.
– У меня есть травка, – продолжила Джейн, и мы все рассмеялись, как бывает, когда пытаешься храбриться перед лицом чего-то пугающего.
Оранжевые огни были совсем рядом. За летними домиками можно было различить силуэт неуклюжего прямоугольника, продиравшегося сквозь метель. Преподобный Рик отважно вез манну небесную, разложенную по плоским коробкам с надписью «пицца», своим измученным этим днем ученикам.
– Нам лучше вернуться, – подвела я итог. – Прежде чем они начнут нас искать.
Глава 19
Марк Тернер не вернулся в «Обетование Господне». Ни по прошествии двух недель. Ни через месяц. Никогда. По крайней мере, никогда на моей памяти. Преподобному Рику и Адаму пришлось упаковывать его вещи, чтобы отправить их в Кирни, штат Небраска. Адам так и не получил свою бритву назад – не то чтобы он на это очень рассчитывал. Она исчезла, впрочем, как и сам Марк. Мы тоже собирались последовать за ним.
Вскоре после инцидента с Марком (именно так его называли теперь все, кроме меня, Джейн и Адама) прикатил какой-то мужик проверять «Обетование»: классы, спальни – все. Он представлял некий отдел, раздающий лицензии таким школам, как наша. Потом приехали еще двое и тетка. На ней был костюм сливового цвета и золотисто-сливовый шарф в тон – помню, я тогда подумала, что тетя Рут назвала бы его «отлично скомбинированным нарядом». Все остальные, мужчины, я имею в виду, были при галстуках. Все они работали в разных официальных органах. По большей части они запирались в кабинете Рика, но один из них решил побеседовать с учениками. Двадцать минут на каждого, входить по одному в порядке очереди. Передо мной у него побывала Эрин, но я не успела расспросить ее, что там и как. Мы встретились с ней в коридоре перед классом, где он устроился, но даже словом не перемолвились.
Сначала он мне понравился, таким он был заурядным, профессиональным, что ли, никаких тебе психологических подковырок, не то что все эти консультанты, хотя, возможно, он им и не был. Он представился, но я напрочь забыла его имя. Мистер Мне-надо-задать-вам-несколько-вопросов из отдела по делам семьи и детства, так его, наверное, звали. Он начал с самых обычных вопросов: «Как часто вы питаетесь? Сколько часов в день вы тратите на учебу, считая выполнение домашней работы? Сколько времени занимают другие виды внеклассной деятельности? Считаете ли вы контроль за учащимися во время внеклассной деятельности достаточным?» Следующие несколько вопросов были уже не такими тривиальными: «Чувствуете ли вы себя в безопасности, оставаясь ночью в своей комнате? Чувствуете ли вы себя в безопасности рядом с сотрудниками или другими учащимися? Проявляют ли они агрессию по отношению к вам?» Костюм говорил учащиеся, а не ученики.
– Вы доверяете администрации школы? – поинтересовался он наконец.
– Не совсем. – Это был первый ответ, который его заинтересовал.
До того он аккуратно делал короткие пометки в желтом блокноте, время от времени поднимая на меня глаза, читал свои вопросы с листков, зацепленных скрепкой, записывал что-то и двигался дальше. Но сейчас его ручка зависла в воздухе, он остановился и посмотрел прямо мне в лицо:
– Вы не доверяете здешнему персоналу?
Не могу сказать, что его реакция была для меня неожиданной, – я ожидала ее, когда ответила так, но вот что делать дальше, я совершенно не представляла.
– Ну… в каком смысле «не доверяю»? – уточнила я. – Что вы подразумеваете под доверием?
– Доверие… – протянул он. Его лицо приобрело выражение «ну-это-же-очевидно-детка», хотя он так и не сказал. – Доверие, – начал он, – это вера в кого-то, в чьи-то способности. Вы можете доверить персоналу школы охрану вашей безопасности? Верите, что они действуют в ваших интересах?
Я пожала плечами.
– По-вашему, все выходит слишком просто. Либо черное, либо белое. Никаких оттенков.
– Думаю, так оно и есть, – согласился он. – Я не пытаюсь обмануть вас своими вопросами. – Я видела, что он постепенно теряет терпение или что, возможно, я просто ему не очень нравилась. Я заметила, что уши у него заросли волосами. Было трудно не смотреть на них, зная об этом, очень уж много их было и снаружи, и внутри.
– Может быть, если бы вы жили здесь, то видели бы все несколько в другом свете. – Я глядела на его уши и чувствовала, что еще немного – и я начну глупо хихикать, точь-в-точь Хелен на нашей последней групповой встрече. Я сосредоточилась на его галстуке. Он тоже был желтым, как и его блокнот, но более глубокого оттенка, с лазоревыми ирисами. Лазоревый – я по-прежнему любила это слово. Хороший был галстук. Даже замечательный. – Отличный галстук, – сказала я.
Он наклонил подбородок, чтобы получше рассмотреть галстук, словно успел позабыть, какой именно выбрал сегодня. Может, и правда забыл.
– Спасибо, – сказал он. – Он совсем новый. Жена выбирала.
– Очень мило, – одобрила я. Это и впрямь было мило. И еще совершенно нормально. Быть женатым на женщине, которая выбирает для тебя желтые галстуки. Что бы это слово ни значило – нормально… Жить не в таком вот «Обетовании», вот что это. По крайней мере, тогда мне казалось именно так.
– Да, она у меня вроде как модница, – улыбнулся он, но потом вдруг вспомнил, зачем он здесь. – Можете ли вы уточнить, что именно имелось в виду, когда вы сказали, что не можете доверять персоналу?
Теперь он говорил как типичный психолог, который просит тебя поточнее описать твои чувства. Сама удивляюсь, почему я выбрала именно его, чтобы излить душу. Как мне вообще такое пришло в голову? Может, дело было в том, что ему полагалось воспринимать меня всерьез, чего бы я ни наговорила? Или дело было в его дотошности, в точном следовании правилам, а еще в том, что его положение давало мне слабую надежду найти в нем не судью, а адвоката?
– Уверена, Рик, Лидия и все остальные в «Обетовании» думают, что действуют в наших интересах, заботятся о нашем телесном, душевном и духовном состоянии, – начала я. – Но между правдой и тем, что ты принимаешь за нее, есть разница.
– Хм… – промычал он. – Продолжайте.
– Попробую. – Я не знала, получится ли, но все равно попыталась. – Бывает так, что можно здорово кому-то навредить, если хочешь ему помочь, но заведомо неправильным способом.
– Так вы хотите сказать, что к вам применяют насилие? – Его тон мне не очень нравился.
– Послушайте, никто нас не бьет. На нас даже не кричат. Дело же не в этом. – Я вздохнула и покачала головой. – Вы спросили меня, доверяю ли я персоналу? Я не сомневаюсь, что нас будут перевозить с соблюдением всех дорожных правил, что еда для нас будет закупаться каждую неделю, но в том, что касается моей души, я не верю им ни на йоту. Никто из них не знает, что нужно мне, чтобы стать лучше и получить гарантированное место в раю.
Тут я поняла, что он меня не слушает, возможно, ему с самого начала все это было неинтересно. Я злилась на свой беспомощный язык, неспособный выразить то, что было мне так важно, ради Марка, хотя вряд ли бы он согласился со мной.
– Забудьте, – оборвала я себя. – Это трудно объяснить. Я не верю, что такое место, как «Обетование Господне», вообще необходимо. Что мне нужно находиться здесь, всем нам. Весь смысл пребывания в этой школе заключается в том, что нас обязывают верить – все это ради нашего блага, нашего спасения, так могу ли я ответить «да» на ваш вопрос?
– Думаю, нет, не можете, – согласился он.
Наконец-то я задела его. И я решила не останавливаться:
– Я же знаю, что вы здесь из-за того, что случилось с Марком.
Но прежде чем я успела закончить, он перебил меня:
– Того, что мистер Тернер сделал с собой.
– Что? – удивилась я.
– Вы сказали «с ним случилось», – объяснил он. – С ним не просто что-то случилось. Он нанес себе довольно серьезные увечья.
– Да, находясь в стенах этого учреждения, – сказала я.
– Правильно, – подтвердил он бесстрастным тоном. – И именно поэтому я здесь: чтобы изучить условия, в которых находятся подопечные, а не самую цель существования учреждения, если только ее достижение не подразумевает применение насилия или отсутствие ухода.
– Но разве это не эмоциональное насилие?
– Возможно, – сказал он уклончиво. – Вы считаете, что подвергаетесь эмоциональному насилию со стороны персонала?
– О боже! – Я всплеснула руками, что вполне передавало мои истинные чувства. – Вы же слышали, что цель этого гребаного места – заставить нас ненавидеть себя так, чтобы нам захотелось измениться. Нам положено ненавидеть и презирать себя.
– Понимаю, – сказал он, но я прекрасно видела, что он лжет. – Что-нибудь еще?
– Нет, я думаю, ненависти к себе вполне достаточно.
Он неуверенно посмотрел на меня, подбирая слова, потом вздохнул и сказал: