Ну вот так вот, от высокопарных пафосных речей резкий переход на тему пожрать. Ну а что делать? Жизненно.
Отец уже сидел за столом, мама и Катя присоединились к чаепитию через несколько минут. Отец был серьёзным, но точно не убитым, а готовым принимать важные решения. Катя ещё находилась в полусонном состоянии, хотя ей из дому надо уходить первой, чтобы не опоздать на занятия. Скорее всего чуть ли не до утра штудировала одну из пропущенных тем, чтобы сегодня избавиться от хвоста. Все остальные могли позволить себе позавтракать не торопясь. Жуя плюшку, я всё прокручивал наш разговор с дядей Витей. Тернии говоришь ждут? Это ещё очень мягко сказано. Самое время отращивать стальные эти, как их, ну вы поняли, нервы, конечно.
Каждый раз, входя в фойе больничного комплекса, принадлежащего Обухову, восхищаюсь роскошью, с которой здесь всё обустроено. Сам интерьер диктует завышенные цены на медицинские услуги. Впрочем, что говорить, у него работают лучшие и сильнейшие лекари во всём Санкт-Петербурге. Взять того же Захарьина с пулом его учеников, каждый их которых за минуту может сделать больше, чем я за час. Гааз тоже не сильно отстаёт, хоть у него немного другие методы, но дар тоже один из сильнейших. Исходя из этого, мне не совсем понятно, почему именно Обухов стал главным лекарем. Потому что князь? А может и за какие-то очень выдающиеся заслуги.
Где состоится заседание коллегии мы уже в курсе, повернули по коридору направо, дошли до холла и присели в кресла для ожидания напротив входной двери зала. Коллегия лекарей отличается особой пунктуальностью, без пяти девять трое в золотых мантиях и семь человек в серебряных гордо прошествовали по коридору и вошли в зал. После этого начали заходить и занимать свои места скопившиеся к этому времени сотрудники больницы. Через пару минут вызвали и нас, ровно в девять.
— Напомню собравшимся причину сегодняшнего заседания, — властно прозвучал сочный тенор Степана Митрофановича Обухова, председателя коллегии лекарей и владельца крупнейшего больничного комплекса в Санкт-Петербурге. — Месяц назад производился разбор летального случая в клинике Склифосовских, во время которого был установлен факт профнепригодности Александра Петровича Склифосовского, что явилось одной из причин трагедии, пусть и не главной. Александр Петрович был отстранён от работы и получил запрет на лекарское дело. Сегодня господин Склифосовский утверждает, что за столь короткий срок он смог вернуть дар и достаточно развить его для самостоятельной работы в качестве лекаря. Вместо длительного обсуждения вопроса, предлагаю перейти непосредственно к испытанию навыка, которое прояснит ситуацию и расставит точки над и.
Естественно, что никто не возражал, Захарьин смотрел на меня с нескрываемым злорадством, ожидая моего очередного провала. Во взгляде Гааза читалась только неприязнь. Впрочем, это его нормальное состояние, по-другому он смотрит только на начальство и это наверняка стоит ему немалых усилий.
Пока ожидали пациента, народ в зале начал тихонько разговаривать, а когда дверь распахнулась, и санитары ввезли каталку, снова наступила тишина. Пациента оставили точно в середине президиума, чтобы дядям в золотых мантиях всё хорошо было видно.
Я осмотрел мужчину, упавшего с лестницы в собственном доме из-за не отремонтированных своевременно перил. Рухнул месте с ними вниз почти с высоты этажа. Результат — открытый перелом обеих костей левого предплечья, в остальном очень повезло, на бедре, грудной клетке и голове гематомы и ссадины, переломов больше нет.
— Тошнота, рвота была? Сознание теряли? — спросил я. Надо исключить черепно-мозговую травму. Зрачки одинаковые, на свет реагируют, нистагма нет.
— Тошнит немного совсем, обморока не было, — пробормотал, кривясь от боли мужчина. — Зато криками своими всех домочадцев на уши поднял. Скорее всего и непечатными словами на жизнь жаловался.
— Ну, о последнем вы на исповеди расскажете, — улыбнулся я. Потом обратился к президиуму. — Мне нужен мастер души, без обезболивания мы получим травматический шок.
К такому повороту событий были готовы, с первого ряда встал мужчина в белом халате и молча встал у изголовья пациента, положив ему руки на виски. Через минуту пострадавший мирно засопел. Перед тем, как начать заниматься переломами, я бросил взгляд на членов коллегии. Захарьин даже не пытался скрыть предвкушения моего провала. Испытание в этот раз гораздо серьёзнее, чем в прошлый. Я теперь практически уверен, что это его старания. Чем, интересно, я успел ему так крепко насолить? Или просто такая предвзятость на пустом месте? Чую, будет он главным врагом на пути распространения моего метода. Ничего, Ярослав Антонович, сейчас я тебя разочарую.
Я приложил руку к месту перелома и в первую очередь остановил кровотечение. Оно хоть почти и затихло само, но лучше пусть не кровоточит совсем. На расслабленных мышцах несложно было поставить отломки соосно за счет просто физической силы. При этом приходилось контролировать, чтобы не повредить никаких мышц, сосудов, нервов. Немного пришлось повозиться, но результатом остался доволен.
Со стороны президиума коллегии периодически доносились странные звуки и шёпот, иногда тихий ехидный смех. Что, прикалываетесь там, господа присяжные заседатели? Да хрен с вами, мне главное результат. Сегодня я точно верну себе статус лекаря.
Восстановив соосность, я начал осторожно расставлять по местам мелкие отломки, чтобы кости сраслись максимально ровно. Завершив формирование костной мозоли на локтевой и лучевой костях, я понял, что без небольшого перерыва мне никак не обойтись. Не обращая внимания на возмущения Гааза и Захарьина, я закрыл глаза и погрузился в глубокую медитацию прямо стоя, стараясь усилием воли быстрее нагнать достаточное количество энергии в ядро, чтобы хватило на заживление раны. Краем уха слышал возмущённый протест Захарьина и настойчивую просьбу прервать испытание и выгнать меня на все четыре стороны. Остановил он своё нытьё только после того, как на него рыкнул Обухов, после чего наступила тишина.
Через пару минут я решил, что запаса вполне достаточно. Открыл глаза и вернул ладонь на место перелома. Тонкий пучок энергии неторопливо выискивал повреждённые мышцы, которых в предплечье очень много. Ещё пара минут понадобилась, чтобы зажила рана на коже. На всякий случай просканировал всё и, удовлетворённый результатом, отошёл от пациента.
— Готово, — сказал я, подняв взгляд на членов коллегии. В это момент меня немного качнуло, но я чуть шире поставил ноги и замер.
— Сейчас посмотрим, что у вас там готово, господин Склифосовский! — недовольно пробурчал Захарьин, резко встал с кресла и двинулся ко мне в обход стола.
Проверить он решил, да ради Бога! Пока он шёл, я начал медитировать, чтобы привести себя в норму. Ярослав Анатольевич приложил руку к месту перелома и почти сразу убрал. Судя по его лицу и играющим желваками на висках, результатом он остался недоволен. Естественно, он же был уверен, что я не справлюсь, а тут вон чего, всё в полном порядке.
— Ну что там, Ярослав Антонович? — поинтересовался Обухов.
— Этого не может быть, Степан Митрофанович! — нервно ответил мой проверяющий. — Я же точно видел в прошлый раз, что его дар иссяк практически до нуля, за месяц так восстановиться невозможно! Здесь явно использовали какие-то хитрости или запрещённые технологии с амулетами, что раздавал князь Баженов. Требую досмотра артефактором, который вы на этот раз по непонятным причинам решили отменить.
— Это вы сейчас предъявляете мне претензию, Ярослав Антонович? — спросил Обухов и в голосе прозвучала сталь.
— Никоим образом, Ваше Сиятельство, но я требую досмотра артефактором и повторить испытание.
— Артефактор его сейчас досмотрит, — всё тем же железным тоном сказал Обухов. — А искать другого пациента мы сейчас не будем.
Захарьин как-то странно ухмыльнулся, но промолчал. Ко мне подошёл всё тот же мужчина, что проверял в прошлый раз. Его рука остановилась на моей груди.
— Доставайте, — обыденным тоном сказал артефактор, словно покупал чебурек.
Я молча извлёк медальон, стянул цепочку через голову и протянул эксперту. Тот зажал его между ладонями и замер. Потом удивлённо хмыкнул и вернул обратно.
— Это защитный оберег, — так же спокойно сказал он, обернувшись в сторону президиума. — Старая вещица, уникальная.
— Усиления магии он не даёт? Вы уверены? — раздраженно спросил Захарьин.
— Абсолютно, — ответил артефактор и уже собирался пойти сесть на место.
— Проверяйте дальше! — резко приказал Ярослав Антонович.
Мужчина покачал головой, вздохнул и продолжил сканировать меня ладонями, проводя их в нескольких сантиметрах от моей одежды.
— Больше ничего нет, он чист! — сказал эксперт и уверенно пошёл к своему месту, не собираясь реагировать ни на чьи требования. Он свою работу сделал, а вы отвалите.
— Ваше Сиятельство, — не угоманивался Захарьин, обратившись к Обухову. — Я требую продолжение испытания, пусть господин Склифосовский покажет на что способен без этого сомнительного на мой взгляд амулета.
— Вам же сказал специалист, что этот медальон усиливающим действием не обладает, — похоже Степан Митрофанович уже устал от своего неугомонного подчиненного. — И я уже сказал, другого пациента мы сейчас искать не будем, считаю испытание завершенным.
— Я протестую, Ваше Сиятельство, — резко ответил Захарьин.
На мой взгляд он уже ломает рамки, но это было ещё не всё. Он кивнул мастеру души, чтобы тот вновь отключил пациента, расстегнул халат и откуда-то достал кинжал, которым полоснул бедолагу всё по той же многострадальной руке. Не, ну я конечно понимаю, что этой раны скоро не будет, и даже если бы я с ней не справился, то он сам всё сделает, но на мой взгляд это уже конкретный перебор. По первым рядам среди тех, кто это увидел, пронёсся недовольный ропот. Обухов выпучил глаза и встал.
— Вы в своём уме, Ярослав Антонович? — прогремел его голос над затихшим залом.