— Не извольте переживать, Степан Митрофанович, — спокойно ответил Захарьин. Возможно он даже не понял, что зашёл слишком далеко в своём упорстве и неприятии. — Рана сейчас заживёт, и пациент ничего не узнает. Склифосовский, приступайте. А медальон отдайте мне, я верну его вам позже.
Я прошёл молча мимо него, как мимо мебели и отдал медальон отцу. Не хватало ещё, чтобы его касались руки этого садиста. Потом вернулся к пациенту и положил руку на рану. Была пересечена одна подкожная вена, это в принципе не страшно, есть много обходных путей, но кровотечение надо остановить, что я первым делом и осуществил. Частично пострадали пара сгибателей, их я сращивал отдельно каждый. Потом уже подкожная клетчатка и кожа. Захарьин с интересом смотрел за моими действиями, хотя на что там смотреть не совсем понятно, всё закрыто ладонью. Во время последнего процесса он положил свою руку поверх моей. Через несколько секунд он отдёрнул руку и поднял за запястье мою. Рана уже почти зажила, оставалось совсем немного.
— А что это вы сейчас делаете, Александр Петрович? — ехидно спросил он, глядя на меня через узкий прищур. — Это как вообще называется? Обмануть нас хотите?
— Ярослав Антонович, сядьте на своё место и не мешайте Склифосовскому исправить плоды вашей глупости! — рявкнул Обухов так, что даже мой истязатель вздрогнул, наверно начинает доходить.
— Но Степан Митрофанович, — Захарьин бросил мою руку, словно по ней ползло стадо опарышей. — Но это чистой воды мошенничество! У него дар совсем слабый и он сращивает ткани, как первоклассник.
— Вы сомневались, сдаст он или нет, — продолжал Обухов, — он сдал. Дайте ему шанс завершить испытание, и мы со спокойной совестью отпустим пациента, который перед вами ни в чём не виноват.
— Степан Митрофанович, — не унимался Захарьин.
— Разговор закончен! — грянул голос босса. — Сядьте на место, пока это не перешло на другой уровень!
Видимо у Ярослава Антоновича всё-таки есть инстинкт самосохранения и он наконец сработал. Больше не произнеся ни слова, он ровным шагом направился к своему креслу, а я приступил к окончательному этапу заживления раны, нанесённой тем, кто должен их лечить. Через минуту остался тонкий едва заметный рубец там, где совсем недавно красовалась сделанная зазнавшимся капризным лекарем резаная рана.
— Будите пациента и увозите, — скомандовал Обухов, когда я закончил. Потом встал с кресла и провозгласил так, чтобы слышали все, хотя сейчас это было несложно, зал притих, как мыши в амбаре при появлении кота. — Торжественно заявляю, что Склифосовский Александр Петрович прошёл испытания и получает допуск к работе лекарем. Все ограничения, наложенные на его самостоятельную деятельность, снимаются. В подтверждение моих слов испытуемому будет выдан соответствующий документ, подтверждающий решение коллегии лекарей Санкт-Петербурга и губернии. На этом заседание коллегии прошу считать закрытым, все свободны.
Я был уверен, что всё закончится именно так, но всё равно от радости дыхание участилось и чаще забилось сердечко. Теперь я смогу работать в кабинете один, ни от кого не зависеть и усиленно прокачивать свой дар, расширять возможности. Захарьин, выходя из-за стола президиума, прожёг меня таким ненавидящим взглядом, что у меня чуть волосы дымиться не начали. Похоже, он меня в покое не оставит. Он почувствовал. каким образом я заживлял рану и ему это очень не понравилось. Единственный способ не попасть под его секиру — заручиться поддержкой того, против кого он не пойдёт. Надо попасть на аудиенцию к Обухову и толкнуть ему эту идею по несению просвещения в массы с новым методом лечения. Если уж и он решит опустить на меня свою секиру, тогда дело плохо, но есть и шанс на успех.
— Предлагаю сегодня это отметить в семейном кругу, — сказал довольный отец, когда мы уже выходили из клиники.
— Но сначала надо хорошо поработать, — добавил я, — чтобы было на что отмечать.
— А я пока съезжу к нашей усадьбе, — сказала мама, — посмотрю как там дела и сколько им ещё осталось.
На улице стояла чудесная погода, небольшой минус и тонкий слой снега уже создавали впечатление начавшейся зимы. Небо как никогда чистое, голубое, солнышко светит бодро, даже чувствуется тепло. Отец вызвал такси к началу Литейного моста, а это расстояние решили пройти пешком. Десять минут на свежем воздухе после всего пережитого точно не повредит.
Глава 24
Утро среды было не менее волнительным, чем вчера, во вторник. Сегодня я первый день с момента моего попадания в этот мир буду наконец вести приём пациентов самостоятельно. Но на работу едем только мы с Виктором Сергеевичем, родители отправятся в усадьбу, где уже подходят к финишной прямой ремонтные работы. Значит скорее всего после работы поедем домой, а не на съёмную квартиру. Жизнь налаживается.
Катя уже усвистела на учёбу, успев однако собрать свои вещи в чемодан. Видимо сегодня хорошо выспалась. Родители пока никуда не спешили, неторопливо завтракали и обсуждали грядущий день. Мы с дядей Витей наскоро перекусив прыгнули в такси и поехали на работу.
— Сань, а ты можешь со своим строителем договориться, чтобы они и мою конуру в порядок привели? — спросил дядя Витя, когда мы уже поворачивали на Суворовский. — А то войдёт в привычку быть членом вашей семьи, а я как-то один жить привык, да и не хорошо это злоупотреблять вашим гостеприимством.
— Дядь Вить, вы нам нисколько не мешаете, поверьте, — улыбнулся я. — Но я вас прекрасно понимаю, своё есть своё. Я только не уверен, что смогу сегодня его увидеть, попрошу отца, адрес он знает.
Насколько же непривычно входить в манипуляционный кабинет, понимая, что кроме тебя и медсестры здесь больше никого не будет. Ну пациенты не в счёт, это, само собой. Такое ощущение, что вышел на работу в первый день после интернатуры, также немного волнительно.
Поток пациентов был вполне приличный, все уже узнали, что клиника работает в обычном режиме и потянулись косяками. Мелкую хворь я исцелял довольно быстро, больше времени занимали разговоры, которые тоже надо уметь укорачивать так, чтобы никто не обижался. Моего стажа на это хватает. И так было всё просто и непринуждённо, пока не зашёл следующий пациент.
Мне его вид сразу не понравился. Бледный, измождённый мужчина, на вид лет шестьдесят, но я сразу понял, что он чувствительно моложе, просто серьёзно болен. Это точно не артрит или остеохондроз.
— Что у вас случилось? — спросил я, помогая ему забраться на стол, своих сил ему на это не хватило.
— Я уже месяца три не могу нормально есть, пища словно стоит в желудке, а дальше не проходит. Раньше была тяжесть после еды, потом всё хуже и хуже.
— Вы уже с этим к кому-то обращались? — спросил я. Какая знакомая картина, пока жареный петух не клюнет, надо сидеть дома, а то пойдёшь лечиться, тебя и залечат нафиг.
— Ещё нет, вы первый.
— В туалет-то ходите?
— Больше недели не ходил, нечем.
— Всё ясно, — кивнул я и по привычке начал щупать живот, даже не вспомнив про магию.
Моё первое предположение оказалось верным, в области желудка чуть справа нащупал большое плотное образование. Эх, сейчас бы УЗИ, МРТ, гастроскопию, анализы. Нет этого и не нужно здесь. Включил тонкий пучок энергии и начал сканировать брюшную полость. Ещё ни разу не приходилось делать, но надо же когда-то начинать.
Привратник желудка закрыт практически наглухо, оставив лишь тонюсенький канал, по которому могла пройти только вода. Опухоль прорастает в печень и поджелудочную железу. Вдоль аорты множество плотных узлов, скорее всего метастазы. Вот тебе, Сашенька, и первый самостоятельный рабочий день! Ни разу не встречал здесь онкологию, ни в одной книге не дошёл до этой темы, даже успел подумать, что её здесь не существует. Как оказалось, зря. Но, наш лозунг — не отступать и не сдаваться. Попросил Свету вызвать Корсакова, а сам продолжил сканировать дальше, выявляя всё новые метастазы. В мире без магии этот пациент практически не жилец. Шансы есть, но мизерные. Но, этот мир с магией, будем колдовать.
— Доброе утро! — приветствовал, входя в кабинет Борис Владимирович. Он был бодр и жизнерадостен, что и мне передалось и добавило оптимизма. — Что тут у нас?
— Опухоль в желудке, запущенный случай, — ответил я, завершая сканирование печени, где метастазов было несчётное количество.
— Понял, бывает, — кивнул он, не утратив хорошего настроения. Значит всё будет хорошо, он такое видит не впервой. — Начинаем?
Я кивнул, дождался, когда пациент уснёт и положил ладонь в проекции новообразования. Для начала надо восстановить проходимость привратника желудка, я направил тонкий пучок магической энергии в сторону едва различимого просвета привратника. Медленно, но верно, плотные ткани опухоли начали поддаваться и через несколько минут просвет удалось расширить до полутора сантиметров. Пока запас силы позволяет, решил на этом не останавливаться и продолжил выжигать мутировавшие, источающие яд ткани. Оставалось больше половины объёма образования, когда я понял, что это предел. Надо остановиться иначе спасать надо будет меня.
В холодном поту я отпрянул от пациента, ноги едва не подкосились, с трудом и поддержкой медсестры добрёл до кресла и рухнул без сил.
— Что-то вы себя не бережёте, Александр Петрович! — заявил Корсаков. — Может лучше в следующий раз продолжить?
— Нет, просто дайте мне несколько минут, и я буду в форме, — пролепетал я и ушёл в глубокую медитацию.
Не уверен точно, сколько я медитировал, но, когда открыл глаза, все были на месте. Пациент спал, Корсаков пялился в окно на медленно кружащие хлопья снега, Света знакомилась с прессой. На столике возле меня стоял кофе, к которому я сразу потянулся.
— Как дела? — спросил Корсаков, увидев моё движение.
— Нормально, — ответил я уже своим обычным голосом. — Допиваю кофе и работаем. Света, спасибо за кофе.
— Это Юдин принёс, как только вы начали медитировать, — откликнулась она. — Я думала сходить, но не успела.