В холле возле кабинета главного лекаря «Больницы Всех Скорбящих Радости» сидела небольшая делегация, к которой подходили новые люди, их набрался почти десяток. В душе поселилась тревога, я так надеялся, что сейчас решится важный для меня вопрос, но всё может отмениться из-за какого-нибудь экстренного совещания.
Дверь в приёмную открылась, выглянул секретарь и жестами позвал меня быстрее заходить.
— Произошла небольшая накладка, — сказал он, подтверждая мои опасения. — Но Степан Митрофанович примет сначала вас, потом уже совещание. Хорошо, что вы пришли пораньше, проходите.
— Спасибо, дружище! — сказал я и уже второй раз хлопнул его по плечу, чем вызвал сначала удивление, потом растерянную улыбку.
Обухов мог бы позировать для изготовления памятника даже самому медлительному скульптору, высекающему шедевр из гранитной скалы крестовой отвёрткой. Такая же поза, такой же наклон головы над кучей бумаг. Мне его в какой-то степени даже стало жалко, ни за что на свете не хотел бы иметь такую работу. Неужели трудно найти каких-нибудь аналитиков и делопроизводителей, которые будут перерабатывать эти кубометры макулатуры, систематизировать и предоставлять в виде наглядных таблиц, диаграмм и отчётов, сортировать входящую корреспонденцию и класть на стол для прочтения только самое необходимое?
— Проходи, садись, — буркнул он, подняв на мгновение на меня взгляд. Потом дочитал лежащий перед ним документ и устало откинулся на спинку кресла, уставившись на меня.
— Доброго дня вас, Степан Митрофанович, — сказал я и занял место на стуле, к которому уже начал привыкать.
— И ты не хворай, — хмыкнул он. — Ты вот расскажи мне, что за мутная история с дачей взятки хозяину лечебницы имени «Святой Софии»?
— Я сам узнал это только в ретроспективе, что отец дал ему какую-то не очень скромную сумму чтобы они дали у них поработать и не ставили палки в колёса.
— Угу, — кивнул Обухов и нахмурился.
— А вы откуда знаете? — поинтересовался я. — Виктор Сергеевич сказал?
— Твой Виктор Сергеевич расколется только под пытками, — Обухов раздражённо отпихнул от себя стопку документов, которые и так ему не особо мешали. — Этот засранец, я сейчас имею в виду главного лекаря лечебницы Демьянова, спросил меня, мол заплатят ли ему за это также, как в прошлый раз. Я сначала не понял, о чём он говорит. У нас же была договорённость, что ты там работаешь бесплатно в пользу клиники под контролем Виктора Сергеевича, чтобы попытаться вернуть дар. И кто был инициатором взятки? Отец?
Я промолчал, сделав виноватое лицо.
— Ух-х, Пётр Емельянович! — покачал, возмущаясь, головой главный лекарь Питера. — Чрезмерная опека? Хотел, чтобы сынулю не дай бог не обидели? Зря он это сделал. Ну да ладно теперь. Помогло хоть?
— Да всё нормально, Степан Митофанович, — улыбнулся я. Не буду же я сейчас рассказывать про все глупости, которые этот Демьянов за неделю учудил. — Мы нашли с Демьяновым общий язык и успели сработаться. Так что и сейчас сработаемся. Что вы, интересно, ответили ему насчёт оплаты?
— Ты по дороге поскользнулся и ударился головой? — хохотнул Обухов. — Я назвал ему сумму, которую он с учетом умопомрачительной скидки должен будет заплатить тебе за то, что ты со своим методом выведешь его клинику на беспрецедентно более высокий уровень, подняв престиж и посещаемость. На зависть конкурентам, заметь! Чужая зависть иногда греет душу больше, чем пачка банкнот за пазухой.
— Ясно, неожиданно, — сказал я. — И когда можно будет приступать?
— Сегодня! — он чуть склонился вперёд и вперил в меня самый суровый из своих взглядов. Потом снова откинулся назад и заржал как конь. — Да нет, конечно же! Созвонись с ним сегодня, а лучше зайди. Согласуете расписание, дашь ему задание по сбору информации по лечению пациентов за прошлый месяц. С понедельника следующего начнёте, будет вполне приемлемо, да?
— Отлично, Степан Митрофанович! — довольно закивал я. — Как раз успею распечатать в типографии методические пособия.
— Ты и правда что ли головой ударился? — устало вздохнул он и покачал головой. — Ну какая к чёрту типография? Везде цензура, всё под контролем, сразу доложат туда, куда надо и начнётся заварушка.
— Это очень лояльная типография, — улыбнулся я и назвал адрес и надпись на жухлой табличке.
— Ладно, — махнул рукой Обухов. — Тогда я спокоен. Эти не выдадут. Итак, ты задание понял? Даю тебе месяц на сбор информации, учёбу и подведение итогов с подготовкой доклада на заседании коллегии. Всё, шуруй, меня там делегация из Екатеринбурга ждёт, тоже на три часа назначено.
— Спасибо Степан Митрофанович, очень признателен за доверие, до свидания!
— Да иди уже! — хохотнул мэтр и махнул на меня рукой.
Я в последний раз почтительно склонил голову и вышел из кабинета. Отлично, настроение бодрое, готов к действиям. Хорошо, что получилась небольшая отсрочка и для меня, и для Демьянова, успеем подготовиться к новому этапу в жизни. Насколько я помню, он работает до шести. Тогда успею сначала выполнитьдругой пункт плана.
Белорецкий сказал заехать к нему после работы насчёт встречи с Андреем. А зачем к нему? Он меня туда сам поведёт что ли по всем этим коридорам и лестницам? Скорее всего организует сопровождение. Я достал телефон и набрал главного полицмейстера. Наверно никто из моих сверстников не звонит так часто такому высокопоставленному лицу. Отличился блин, нет бы найти связи попроще. Не подумайте, я не жалуюсь. Просто позвонить три раза в день какому-нибудь капитану было бы не так напряжно, а главному — неудобно как-то.
— Да, Александр Петрович, — ответил Белорецкий. — Вы уже пришли?
— Не совсем, — хмыкнул я. — Вышел из кабинета Обухова и выдвигаюсь к вам. Минут через пятнадцать буду.
— Понедельник — день важных дел? Понятно. Тогда дежурному на входе назовитесь, он даст вам сопровождающего.
— Хорошо договорились, — ответил я и положил трубку.
Такси подъехало довольно быстро, в управление приехал точно, как и договаривались. Возле окошка дежурного уже переминался молодой человек в гражданском. Увидев меня, улыбнулся и сделал шаг навстречу.
— Вы Склифосовский? — спросил он.
— К вашим услугам, — кивнул я.
— Тогда следуйте за мной.
Снова коридоры, лестницы, которые ещё немного и начну запоминать. Возможно следующего раза не будет, тогда и это запоминание не пригодится. Мы пришли к той самой камере по стенке возле которой стекал московский «великий маг». Или они прислали далеко не самого сильного, но понтов у него на уровень императорского архимага хватало. Ну снобизм и спесь ему тут маленько поотбили, опозорился знатно. Охранник открыл дверь зашёл в камеру первым, потом пропустил меня. Андрей видимо задремал, но услышав клацанье замков сел на кровати и хлопал глазами, пытаясь вернуться к реальности. Видимо в его реальность я сейчас не вписывался.
— Вы можете оставить нас одних? — обратился я к охраннику.
— Не положено, ваше сиятельство, — без лишних эмоций покачал он головой. — Только в моём присутствии.
— Да разреши, Валер, — обратился к нему мой проводник. — По личной просьбе Павла Афанасьевича.
Охранник посмотрел на него, потом на меня и неохотно вышел в коридор, заперев при этом дверь снаружи. Отлично, я заперт в камере, ещё один дебют в личную книгу рекордов.
— Привет, как сам? — спросил я Андрея и делая шаг вперёд, чтобы пожать ему руку.
Андрей молча встал, пожал мне руку, притянул к себе и крепко обнял. Я немного не ожидал от него такого проявления дружеских симпатий, но нисколько не возражал, ответив взаимностью.
— Да нормально, Сань, — сказал он, отстранившись и посмотрел мне в глаза. — Насколько это возможно, конечно.
— Что с твоей амнистией? Вопрос не решился?
— С ума сошёл что ли? — хохотнул он, садясь обратно на кровать. — Вон стул возьми, садись. Хочу запомнить, как ты выглядишь. И ты запомни меня молодым и красивым.
— Так да или нет? — переспросил я, усаживаясь напротив него. Впрочем, я был почти уверен, что второй вариант будет.
— Эти дела так быстро не решаются. Если казнить виновных, то очень быстро, а если просят о помиловании, тянут до последнего, пока терпение не лопнет. Я думаю месяц ждать по-любому, это как минимум. Только вот с этим процессом связана одна незадача.
— Какая? — немного напрягся я.
— Меня переводят завтра в Москву, в Бутырскую тюрьму. Насколько я знаю, она предназначена для этапирования, а не для долгосрочного содержания. Значит оттуда я или на каторгу, или на свободу. В последнее я верю очень слабо, на сотую долю процента.
— Значит, мы пока больше не увидимся, — констатировал я печальный факт. — А зачем в Москву? Если уж отправлять по этапу, то и из Питера можно через Тверь и Владимир.
— Ты-то откуда всё это знаешь? — неожиданно расхохотался он.
— Читал где-то, — пожал я плечами. Не скажу же я, что все мои познания ограничиваются песней «Владимирский централ».
— Что-то в учебниках по магии и медитации я такого не встречал, — ехидно улыбнулся он. — Ты что-то не то читаешь.
— Да у отца на столе газета лежала, жёлтенькая такая, там и почерпнул эту бесценную информацию. Так зачем Москва?
— Хотят повторно провести независимое расследование из опасения вмешательства в процесс других сторон. А там ни адвокаты моего отца, ни доброе слово Белорецкого, который после захвата псионика стал разговаривать со мной уже не как с маньяком, не помогут.
— И что, они будут вызывать для дачи показаний всех свидетелей? — хмыкнул я. — Тогда надо целый поезд снарядить, чтобы влезла толпа, стоявшая по периметру ограждения.
— Не нужны им свидетели. Проверят документы, побеседуют со мной, потом отдадут на растерзание мастеру душ, который вытянет информацию о моих запорах в детстве. А дальше уже будут решать. Я уже предчувствую, что они решат, но я сам во всём виноват. Можно тупо сказать, что оказался не в том месте и не в то время, но это ложь. Можно было соскочить, когда всё только начиналось, а потом меня уже крепко взяли на