— Это ты имеешь в виду восстание декабристов? — решил я попробовать угадать.
— Молодец, знаешь, — кивнул он. — Это был большой урок для империи. С тех пор обращение с усилителями находится под жестким контролем канцелярии императора и Его Императорского величества лично.
— Да, помню, — кивнул я, а у самого мозг буквально взорвался.
В моем мире декабристы хотели конституцию и отмену крепостного права, а здесь это просто бунтари, решившие свергнуть императора за счёт читерским путём появившейся силы. Так это получается, что и я стану таким же читером, когда начну пользоваться амулетом. Ладно, я не буду этим злоупотреблять. Стать самым могучим для меня не главная цель. Главную вы уже знаете.
— Надоели уже эти ваши умные и скучные разговоры! — внезапно заявила Катя. — Саш, пойдём пройдёмся по парку перед сном, как раньше. Посмотри в окно, какая там погода!
Я перевёл взгляд на не зашторенное окно. В свете фонаря, стоявшего у дорожки, ведущей к воротам, медленно кружили крупные белые хлопья. Похоже ветра нет совсем.
— Ты права, иди одевайся, — сказал я, неохотно скинул плед и поднялся с кресла.
Отец не пытался меня остановить, значит разговор можно считать оконченным.
Для длительной прогулки я решил одеться потеплее, чем обычно. Наконец-то достал из коробки утеплённую шляпу с меховой подкладкой и отороченными мехом полями. Я потихоньку уже начал привыкать к местной моде. Носил как-то шляпу в студенческие годы, но она меня сильно выделяла из толпы. Считал себя тогда крутым бас гитаристом и думал, что мне можно повыделяться. А теперь, если я надену вязаную шапку, в меня все будут пальцем тыкать.
Зимнее пальто с меховым воротником и длинный шарф завершили процесс подготовки к прогулке. Когда я наматывал шарф на шею, в прихожую влетела сестрёнка со счастливым лицом. Можно подумать, мы не гулять идём, а в торговый центр выбирать ей подарок на день рождения. Она оделась ещё быстрее, чем я, схватила меня за руку и потащила на улицу.
Сначала мы неспешно пошли в сторону набережной, придерживаясь освещённых фонарями дорожек и ловили открытой ладонью крупные снежные хлопья. Катя рассказывала мне про успехи в учёбе, отношения с подружками, назойливого ухажёра, который буквально не давал ей проходу, но Кате он не нравился, поэтому она отчаянно сопротивлялась и старалась его избегать. Потом я рассказывал ей интересные случаи на приёме, которые можно было вспоминать до утра.
Снег, пока небольшим слоем припорошивший газоны и клумбы, оказался довольно липким, и мы с Катей решили соорудить снеговика. Для набора первого большого кома пришлось изрядно попетлять между деревьями, но через несколько минут он был готов. Катя подкатила ком поменьше, потом мы слепили голову. Вместо глаз хорошо подошли два каштана, изогнутый сучок отобразил задорную улыбку, а носом послужила еловая шишка.
— Красавец! — заявил я, отходя назад.
— Прям как ты, — хихикнула сестрёнка.
— Нет, он красивее, — покачал я головой и в этот момент получил увесистым снежком в ухо, с меня даже шляпа слетела. — Ах вот ты как? Ну погоди, заяц!
Я подхватил одной рукой шляпу, другой зачерпнул снега и началась баталия. Как дети бегали почти в полной темноте между деревьев далеко от освещённой дорожки, кидались снежками. В один прекрасный момент я споткнулся и рухнул на колени возле разлапистой ели, подстриженной в виде ровного конуса. Откуда-то из густого сплетения ветвей послышался непонятный писклявый звук. Я замер и прислушался. Звук повторился, теперь это было отчётливое жалобное «мяу». Судя по тонкому голосочку — котёнок.
— Сань, ты чё там застыл, молишься что ли? — спросила Катя и метнула мне очередной снежок в затылок, снова сбив шляпу.
— Подойди лучше сюда, — осторожно шикнул я в её сторону, поднимая шляпу и призывно взмахнув рукой.
— Клад что ли нашёл? — спросила она, подходя ближе.
— Почти, там котёнок.
— Где котёнок? — тут же заинтересовалась сестрёнка и не задумываясь бухнулась на колени рядом со мной.
— Вот молодец, — одобрил я её действие, тихо хихикая. — Помолимся вместе.
— Ты пошутил что ли? — возмутилась она.
— Да погоди ты, — тихо сказал я и прижал палец к губам.
Ждать пришлось недолго, вскоре робкое писклявое «мяу» повторилось.
— Ой, правда киса! — обрадовалась Катя. — Ну, где ты там? Иди сюда!
Она начала осторожно раздвигать еловые ветки, вглядываясь в темноту за ними.
— А, вот ты где, — тихо произнесла она и запустила руку внутрь густой кроны. Потом очень медленно и аккуратно вытащила её обратно. В руке был бело-рыжий котёнок месяцев трёх от роду или чуть больше. — Ой ты какой маленький!
Катя распахнула пальто и сунула котёнка за пазуху. Я хотел было возразить, упомянув про гигиену и кучу болезней, которыми болеют дворовые животные, но вовремя сдержался. Котёнок уткнулся мордочкой в сестрёнку и громко мурчал, благодарный, что мы спасли его от холода. Теперь осталось ещё и от голода спасти.
— Побудь с ним здесь, я принесу ему что-нибудь вкусненькое, — сказал я, поднимаясь с колен. За эти пару минут брюки на коленках промокли насквозь.
— В смысле принесёшь? — удивилась Катя, поднимаясь на ноги. — Давай его домой заберём! Ну подумай сам, как мы с ним встретились? Это шанс один на миллион, это судьба! Так что котик теперь будет жить у нас.
— У Маргариты будет инфаркт, — предупредил я.
— Не будет, она тоже любит котов.
— Ладно, допустим. Тогда как мы его назовём?
— Котангенс, — брякнула Катя и рассмеялась.
— Это ещё почему?
— Во-первых, он кот, а во-вторых, он точно рассчитал, когда появиться у нас на пути. У тебя есть другие предложения?
— А я думал его назвать Декабрист, — хмыкнул я.
— Потому, что мы нашли его в декабре? — хихикнула сестрёнка.
— Потому что он в декабре на холоде расцвёл и заманил нас в свою коварную ловушку.
— Декабрист Котангенс, — попробовала Катя на языке оба варианта. — А мне кажется, что не нужно что-то выбирать, вместе это даже лучше звучит, как имя и фамилия.
Глава 24
Рабочий день понедельника начался неожиданным сюрпризом. Я уже начал вести приём, когда в кабинет заглянул отец.
— Загляни ко мне, когда отпустишь пациента, — сказал он и дверь снова закрылась, я даже ничего не успел ответить.
Завершив лечение больной поясницы, я попросил Свету притормозить пациентов и отправился к отцу в кабинет.
— Что-то случилось? — спросил я, закрывая за собой дверь. Отец сидел за столом задумчивый, воткнув пятерню в аккуратно уложенные волосы. Теперь ему придётся снова браться за расчёску.
— Нужно съездить на дом к князю Татищеву, — сказал отец, оторвавшись от лежащей перед ним писанины. — Его супруга внезапно почувствовала себя плохо и с утра не может подняться с кровати. Это очень уважаемый человек и принуждать его привести её к нам не стоит, придётся ехать. Но он зато и платит всегда по двойному тарифу.
— Приём отменить тогда?
— Я сам скажу администратору, чтобы к тебе больше не оформляли, а тех, что пришли, перераспределили или придут завтра. Юдина с собой возьми, вдвоём в таких делах спокойнее.
— Так понимаю, там не сильно страшно всё, раз ты сам не поехал? — решил я уточнить.
— Сложно утверждать, — ответил отец, снова погружаясь в документы. — Езжай, потом расскажешь, звони, если что.
Как это некстати, когда ты чётко распланировал весь свой день, а на тебя сваливается подобная неожиданность. Ну ладно, на дом, так на дом, в этой жизни впервые. Я собрал на всякий случай саквояж с основными наборами инструментов, зашёл за Илюхой и на нашей семейной машине направились во дворец князя на набережной Невы.
Дворецкий встречал нас прямо у ворот и повёл быстрым шагом сразу до опочивальни внезапно заболевшей княгини. Красотами богатого интерьера я любовался на ходу. Останавливаться, чтобы разглядеть очередной художественный шедевр или китайскую вазу было неуместно.
Ложе княгини было настолько большим, что по нему можно было водить хоровод без риска наступить на спящего. Никогда не понимал, зачем делать такие кровати, из которой утром полчаса выбираться, чтобы попасть в туалет. Благо прислуге хватило ума положить её ближе к краю, чтобы можно было осмотреть, не ползая по кровати на четвереньках вокруг пациента.
Княгиня Элеонора Александровна Татищева выглядела чрезвычайно бледной, практически не отличающейся по цвету от белоснежной наволочки и казалась значительно старше своих шестидесяти. Глаза закрыты, возможно спит. Дыхание частое и поверхностное. Я взял её за запястье и начал считать пульс, когда в комнату вошёл её благоверный, князь Григорий Андреевич Татищев. Лицо его выглядело обеспокоенным, но он не терял выдержки и стати.
— Александр Петрович Склифосовский? — спросил он, хотя уже безошибочно определил, кто из нас с Ильёй является сыном Петра Емельяновича, его семейного лекаря.
— Да, Григорий Андреевич, к вашим услугам, Ваше высочество, — сказал я, не забыв про титул и статус и коротко поклонился. — Расскажите вкратце, что произошло?
— Элеонора Александровна сегодня вышла к завтраку уже немного не в своей тарелке, — начал говорить князь и подошёл ближе к кровати. — Жаловалась на слабость, головокружение, отсутствие аппетита. Он даже толком и не поела, когда её внезапно вырвало. Слуги едва успели поднести к ней ведёрко для шампанского. Потом слабость резко усилилась и в опочивальню её несли буквально на руках.
— Простите что перебиваю, ваше высочество, — я максимально тактично постарался уточнить. — Какого цвета была рвота? Она не напоминала кофейную гущу?
— Так в том-то и дело, что напоминала! — князь уставился на меня, удивившись, откуда я знаю то, что он не успел рассказать. — Но кофе-то она с утра ещё не пила! И вырвало её так, словно она этой гущи успела литр проглотить! Вы уже знаете, что это такое?
— Почти, — кивнул я. — А раньше подобного с ней не было?
— Она жаловалась периодически, что живот беспокоит, — пожал он плечами, пытаясь вспомнить подробности. Тошнота раньше тоже бывала, последние недели две или три. На счёт рвоты я не знаю, могла и скрывать, она очень не любит распространяться о своих болячках, пока это не станет слишком заметно. Так что с ней случилось, Александр Петрович?