Поднос с пустыми тарелками забрала санитарка, а я встал и едва переставляя ноги поплёлся в соседнюю пустующую палату. Снял халат и туфли, на кровать так и упал в брюках и рубашке. Галстук снимал уже почти засыпая, перекинул его через спинку кровати и тут же отрубился.
Мне приснилась весна. Тёплый, но по-морскому свежий лёгкий ветерок раскачивал ветки цветущего жасмина и сирени в Таврическом саду. Очень много весёлых людей в нарядных одеждах, словно сегодня какой-то праздник. Бегают смеющиеся дети, гоняют голубей, которых пожилые люди подкармливают семечками и ругаются на детишек за их шалости. Но ругаются как-то по-доброму, без злости. Я иду, не спеша и улыбаясь, наслаждаюсь погодой и маленькими радостями окружающих.
Вышел на набережную Невы и смотрел, как снуют судёнышки всех калибров, на веселящихся на палубах прогулочных катеров туристов. Внезапно на проплывающей совсем близко яхте я увидел её. А она меня. Она радостно улыбалась и махала мне рукой. Я тоже улыбнулся и помахал рукой. Рядом с ней открылась дверь, из которой вышел Баженов. Он проследил за её взглядом и увидел меня. На его лице появилась хищная улыбка. Улыбка зверя.
Я внезапно почувствовал тяжесть во всём теле и невероятную слабость, буквально еле стоял, ухватившись обеими руками за перила набережной. Князь демонстративно грубо схватил девушку и втолкнул в открытую дверь, из которой только что сам вышел. Я же замер, не в силах двинуть ни рукой, ни ногой, ни даже крикнуть, чтобы позвать кого-нибудь на помощь. Так и проснулся в холодном поту с бешено колотящимся сердцем.
Часы на стене показывали девять вечера. Зашибись я дежурю! Вскочил, как ужаленный в одно место, поправил растрёпанную причёску, надел халат и побежал в палату, где находился мой пациент. Отец так и сидел в той же позе, в какой я оставил его два часа назад.
— Давайте я посижу теперь, а вы идите отдохните, — предложил я.
— Нет, господин лекарь, я не устал, — покачал он головой. — И спать совсем не хочу, могу ещё долго так просидеть.
— Ясно, — сказал я, слушая сердце мальчика стетоскопом.
Ритм ровный, спокойный, никаких посторонних шумов. Пульс тоже нормализовался. Мальчика уже можно считать здоровым и отпускать домой, но я всё же этого не сделаю. Лучше перебдеть, чем недобдеть.
— Чаю хотите? — предложил я заботливому отцу. — Я знаю один интересный рецепт, который мой приятель привёз из Индии.
— От чая бы не отказался, — улыбнулся он.
— Тогда оставайтесь здесь и никуда не уходите, — хихикнул я и вышел из палаты.
Интересно, сейчас есть кто-нибудь на кухне или можно спокойно хулиганить, чтобы никто не узнал? Вот сейчас и узнаем. Я тихо прошёл по коридору служебного блока, открыл дверь на кухню, никого. Вот и замечательно.
Что я затеял? А вот скоро узнаете, можете взять блокнот и ручку, чтобы записывать. Я нашёл небольшой ковш, литра на полтора, вполне достаточно. Нет, чайник или заварник не нужны, чай мы будем варить. И не надо пугаться, чифир здесь вообще не причём.
С ковшом, водой и плитой всё оказалось несложно, а вот найти нужную заварку и специи оказалось немного сложнее. Пришлось пооткрывать почти все шкафчики и все банки на полках, но всё-таки я раздобыл чёрный гранулированный чай, имбирь, кардамон и несколько бутончиков гвоздики. По рецепту желательно нерафинированный тростниковый сахар, но я не такой гурман, поэтому подойдёт обычный рафинад. Чуть не забыл, ещё нужно молоко. Нашёл початую бутылку в холодильнике, попробовал, не кислое, зачёт.
Странный набор у меня, правда? Можно добавить ещё бутон бадьяна, но его найти мне не удалось. Значит обойдёмся. Итак, приступим. Пряности размял немного пестиком в ступке, кинул в ковш, залил два стакана холодной воды и отправил на плиту. Когда вода закипела, убавил огонь и прокипятил специи пару минут, потом бросил в варево четыре чайных ложки чая, его тоже надо пару минут прокипятить, чтобы он отдал всё, что в себе прячет. Следующий шаг — влить в то, что получилось стакан холодного молока, помешивая наше варево ложкой. Молоко именно холодное в кипяток, иначе имбирь его свернёт! Когда всё это медленно покипело ешё пару минут вместе с молоком, разливаем через ситечко в две объёмистые чашки, на дне которых уже лежит по паре кубиков рафинада и подаём к столу. Индийский масала-чай готов. Как говорил мой приятель, в индийских городах на каждом углу продают именно это, а не кофе, как у нас.
Ну я же не буду угощать человека одним чаем, надо найти какое-нибудь дополнение. Что едят с чаем в Индии я понятия не имею, поэтому нашёл в буфете пару сортов печенья и имбирные пряники. Вполне себе нормальный перекус, теперь не стыдно на стол подать.
Глава 9
Я неоднократно предлагал отцу мальчика пойти отдохнуть, но, несмотря на все мои уговоры и аргументы, он упорно сопротивлялся. Может я масала-чай слишком крепкий заварил? Я же не знаю, какой сорт черного чая я нашёл на кухне, возможно это был самый крепкий, а молоко и специи просто маскируют терпкость.
Я остался один на один с пациентом в палате только в третьем часу ночи, когда уже сам снова захотел спать. Только мне в отличие от ответственного и любящего родителя оставить мальчика одного — непозволительно. Раз я за него взялся, значит я за него и отвечаю.
Перед тем, как отпустить папу парнишки спать, я сходил на кухню и сварил себе крепкий кофе, чтобы иметь больше шансов досидеть рядом с постелью больного до утра и не заснуть. Чтобы не было скучно, штудировал учебник по фармакологии. Спорный конечно вариант развлечения, сразу вспомнил учёбу в институте, когда готовился к зачёту по фармакологии лёжа на кровати и держа увесистый учебник в руке. Когда этот талмуд очень ощутимо ударил меня по лицу, я понял, что пора просто ложиться спать, без книги. Сейчас я читал сидя, лицо останется целым. Каждые десять минут я проверял пульс мальчика, слушал сердце. Это помогало мне меньше переживать, а самое главное — бороться со сном.
Виктор Сергеевич пришёл очень рано, ещё не было шести. Я глянул на часы, потом перевёл изумлённый взгляд на него.
— Иди к себе в кабинет, вздремни немного, — сказал дядя Витя, похлопав меня по плечу. — На тебя смотреть тошно.
— Так суббота же, — сказал я, поднимаясь со стула и потягиваясь. — После восьми собирался отпустить мальчика с отцом и поехать домой отсыпаться.
— Твоя схема сегодня не сработает, — хмыкнул дядя Витя. — Есть кое-какие корректировки в твои планы. Но, об этом потом, сначала иди поспи, я тебя разбужу.
— Что за корректировки? — заинтересовался я, спать уже перехотелось.
— Вот поэтому я ничего и не скажу, — сказал дядя Витя и показал мне дулю. Как-то не по-взрослому, но, ему можно. — Иди спи. Пара часов у тебя есть как минимум. Потом решим всё остальное. Кофе в кофейнике ещё осталось?
— Есть немного, только холодный уже, больше трёх часов назад варил.
— Сойдёт, — кивнул дядя Витя. — Всё, сгинь, чтоб мои глаза тебя не видели!
— Ушёл, — сказал я и направился в свой кабинет.
Уже поднимаясь на второй этаж понял, что сглупил спросонья. Надо было пойти в палату через стенку и там поспать. Назад идти теперь уже не охота, достал из дивана подушку и одеяло, лёг так же в одежде, сняв халат. Утром переоденусь, когда проснусь.
— Саня! — знакомый голос доносился до моего сознания откуда-то издалека, словно из соседней вселенной или из туалета соседнего дома. — Саня, вставай!
С большим трудом я разлепил глаза и увидел перед собой лицо Виктора Сергеевича. Смутно начали возвращаться картинки из реальности. Я вспомнил, что сплю не дома, а в кабинете в клинике, что там на первом этаже в палате лежит десятилетний мальчик, которому я дважды спас жизнь.
На часах начало девятого утра, за окном темень, середина декабря. До нового года оставалось чуть больше двух недель. Почему-то именно сейчас вспомнил, что надо купить подарки.
— Спасибо, дядь Вить, — проскрипел я сонным голосом. — Сейчас я умоюсь, переоденусь и приду.
Через пятнадцать минут я бодрый и свежий вошёл в палату. Кроме самого пациента там уже было полно народу. Родители мальчика, старший брат с зарёванным лицом и Виктор Сергеевич, который им всем что-то увлечённо вещал. Когда я открыл дверь вместо оживлённого разговора наступила тишина. Значит обо мне говорили, ясное дело.
— Доброе утро всем, — приветливо, но несколько смущённо сказал я. Потом обратился к мальчику. — Как твоё самочувствие? Ничего не болит?
— Нет, господин лекарь, — бодро покрутил он головой. — Ничего не болит, всё хорошо! А можно мне пойти домой?
— Может быть и можно, — улыбнулся я ему. — Давай я тебя посмотрю, и мы решим, хорошо?
Мальчик кивнул, вытянулся на кровати и задрал больничную пижаму, освобождая живот и грудь. Рана была едва заметна. Точнее это уже был тонкий аккуратный рубчик. На кожу я накладывал косметический шов, чтобы оставалось меньше напоминаний о нелепой трагедии. Живот мягкий, безболезненный, больше реагирует на щекотку, чем на глубокую пальпацию.
— Голова не кружится? — спросил я. — Тошноты и слабости нет?
Парнишка молча покрутил головой.
— Тогда вполне возможно забрать его домой прямо сейчас, — сказал я, повернувшись к его родителям.
— Мы так благодарны вам, Александр Петрович! — неожиданно громко воскликнула мама мальчика, рухнула передо мной на колени, схватила за руку и начала её целовать.
— Эй, да вы с ума сошли, вы чего делаете! — воскликнул я.
Такого в моей жизни ещё не было, и я к этому был абсолютно не готов. Не найдя ничего лучшего, я сполз с кровати, на краю которой сидел и встал на колени рядом с ней, пытаясь отобрать покрываемую поцелуями руку.
— Прекратите пожалуйста, я вас очень прошу! — вместо удовольствия от такой благодарности я испытывал лишь дикую неловкость, хотелось провалиться сквозь землю или проснуться.
Наконец муж, который сам стоял офигевший от всего, помог ей подняться и немного отодвинул от меня. Я тоже встал на ноги и сделал шаг назад. Народное признание — это конечно круто, но без перегибов, я вам не царь какой и не Спаситель, а просто лекарь, который просто спас жизнь вашему ребёнку. Дважды. Но кто ведёт счёт? Главное — пациент жив и здоров, родственники счастливы, а большего и не надо.