– Ах ты ж зараза, – крикнул Шериф и тряхнул рукой. Орел взмахнул своими величественными черными крыльями и полетел через парковку.
– Похоже, она закончила, – сказала Дорис.
– Умничка, Пеппер, – похвалил Уолтер.
Дорис прикрыла глаза от солнца и посмотрела куда-то вдаль.
– Что это?
Секунду спустя то, что потом она опишет как «черно-белое чудовище», камнем упало меж ними и тут же взмыло в воздух.
Дорис огляделась.
– А где Пеппер?
Они втроем переглянулись, а затем уставились на исчезающую за горизонтом черную точку.
Шериф, Крис, владелец и вся съемочная группа смотрели вслед орлу.
– Ребята, – сообщил Уэйн, подбирая шляпу, – я сегодня точно кого-то пристрелю. – Он повернулся к владельцу орла и Крису. – Вы пока решите, кто из вас пойдет в расход.
По другую сторону парковки Линда и прочие только ахнули.
– Он… он… – сказала она.
Тайлер героически выпрямился, как мечтал сделать с тех пор, как в детстве увидел Чака Норриса в фильме «Черные тигры».
– Мы вызволили этого парня.
Уоррен помахал удаляющейся точке.
– Лети, Фалькор, лети!
– Заткнись, Уоррен.
Глава 25
Фройлих и Хархуф обосновались в похожем на доисторическую пещеру номере в «Голливудских золотых бунгало» на бульваре Сансет. Стены и потолок были сделаны из пенополистирола с твердым серым покрытием, который напоминал камень так же успешно, как пыльный пластиковый папоротник в комнате ожидания стоматолога напоминает дождевой лес Амазонки. «Голливудские золотые бунгало» построили в сороковые во время расцвета и использовали для размещения восходящих звезд и случайных любовниц киномагнатов, однако годы отель не пощадили.
К семидесятым годам киностудии утратили интерес к «Бунгало», и он быстро стал пристанищем для бесконечных волн начинающих музыкантов, что выкидывались на берега Эл-Эй, точно стада мертвых китов.
К восьмидесятым он превратился в прибежище для панков, беглецов, знаменитых сатанистов, ищущих укромное место для своих ежемесячных черных месс, и торговцев коксом, которые снабжали всех вышеперечисленных. «Бунгало» ненадолго обрели былой блеск. Но все рухнуло, когда «Призрачная мошонка», спид-метал-группа из Пенсаколы, передознулась во время гулянки с тем, что они считали килограммом украденного колумбийского кокса. На самом деле наркоту им подменил один на редкость удачливый сатанист. Удачливый, потому что его «кокс» на самом деле представлял собой смесь ангельской пыли и кристаллического мета, выгнанных из какого-то транквилизатора для животных, более подходящего для крупных носорогов и, если они еще существовали, шерстистых мамонтов.
Вскоре пошли слухи, что духи «Призрачной мошонки» так и остались в их номере, посвященном Французской революции, с кроватью-гильотиной и декором парижских канализаций. Полиция вскоре после этого закрыла «Бунгало», и отель пришел в упадок.
Когда же он наконец открылся, единственными людьми, кого привлекла его потрепанная карнавальная атмосфера, оказались проститутки и охотники за призраками, а также несколько потерянных душ, скрывающихся от неверных любовников и полиции. Фройлих однажды посетила бунгало в стиле Вегаса в компании проститутки, которая всегда таскала в сумочке своего любимого монстра Джилу. Однажды ящерица сбежала из сумки, заползла на кровать и укусила Фройлиха в нежную область его тела в особенно горячий момент полового акта.
С тех пор он испытывал определенную слабость к «Бунгало».
Когда Хархуф взял Фройлиха под свой контроль, роман охранника с отелем лишь усилился. Фройлих ждал, что возненавидит положение раба, но с тех пор, как лишился воли, отчаяние, что изводило его всю жизнь, превратилось в тлеющий уголек. Это озадачило Фройлиха и привело к серьезному сеансу самоанализа.
Во-первых, он очень легко расстался с волей.
Во-вторых, его это не так чтобы сильно волновало.
В-третьих, новое положение ему даже понравилось.
«Может, в этом и была моя проблема, – подумал он. – Меня слишком мало называли псом. Что дальше? Я оденусь в костюм колли и заплачу даме, одетой как Элеонора Рузвельт, чтобы та отшлепала меня свернутой газетой, мол, я не сбегал в туалет на улицу?» Фройлиху не понравилось, как легко эта идея всплыла у него в голове – или насколько она ему понравилась, – но и отвращения перспектива тоже не вызвала.
На экране пошел ролик об автостраховании. Фройлих встал с кровати, накрытой искусственной тигровой шкурой, и открутил вентиляцию швейцарским армейским ножом. Затем осторожно вынул Хархуфа из шахты и поставил его рядом с креслом пещерного человека. Оно должно было выглядеть так, будто сделано из костей маленького динозавра, но Фройлиху казалось какой-то поделкой серийных убийц.
Охранник слегка отряхнул мумию от пыли и отступил на шаг.
– Я же сказал, что ты поместишься, – сказал он. – Бьюсь об заклад, шахта ничем не хуже саркофага. Тебе там удобно? Если бы ты мог согнуть ноги, я бы посадил тебя в кресло.
– Меня вполне устраивает мое положение, – сказал Хархуф в уме Фройлиха.
Реклама закончилась, и снова началось шоу. Из динамиков неслись крики. Фройлих бросил взгляд на экран.
– Служи мне, бездушный, – велел Хархуф.
– Я служу тебе. А еще смотрю телевизор. Если тебе интересно, у нас только два канала. По одному сплошь военные документалки. По другому – заграничное шоу, где девушки привязывают гамбургеры к своим попам, а парни ползают вокруг, пытаясь съесть бутеры, пока девушки бьются подушками. – Фройлих поднял пульт. – Что выберем?
– Жалкий пес, – заметил хозяин.
– Значит, шоу.
Фройлих перевел взгляд с Хархуфа на игровое шоу и обратно. Он ждал реакции, но в ответ получил только молчание. Фройлих посмотрел на своего хозяина и бросил пульт на кровать.
– Как это я тебе не служу? Я вытащил тебя из музея. Провез через город и снял нам комнату. Нашел хорошую шахту, чтобы ты мог спрятаться. Я даже заплатил наличными, чтобы никто не мог нас отследить, – сказал он с такой гордостью, какую только мог себе позволить никчемный подонок вроде него.
«Пожалуй, я слишком быстро привыкаю. Может, я и подонок, но не никчемный. Я…»
– А есть такое слово – кчемный? – спросил Фройлих.
Голос Хархуфа наполнил его голову.
– Мне нужны предметы власти. С ними я найду свою возлюбленную Шеметет, и мы навсегда изменим этот жалкий мир.
Маленький кусочек искусственного камня упал с потолка. Фройлих поднял его и бросил в мусорное ведро, потому что знал, Хархуфу нравится порядок.
«Видишь? Ты опять за свое. Не будь таким слабым».
– Почему все так плохо? – спросил Фройлих. – Я жалок. Мир жалок. Ты обозвал комнату жалкой. Будь счастлив. Ты в Лос-Анджелесе. Ты сорвал джекпот.
– Как ты смеешь ставить мои слова под сомнение, пес?
Фройлих пнул еще один кусок камня под кровать, украдкой бросив взгляд на драку подушками.
– Ладно, признаю. Комната не очень хорошая. Но у меня не слишком-то много денег. А три тысячи лет назад у вас вообще кабельного не было, так что мы в расчете, не так ли?
Хархуф повернулся к нему и медленно поднял руку.
– Ты мой раб.
Фройлих кивнул, вздыхая.
– Я знаю. Мы четко установили эти границы. Но я не ел с тех пор, как помог тебе сбежать. Я твой усталый, голодный раб.
– Немедленно принеси мои предметы!
– Я бы принес, мастер, но музей закрыт. До завтра я не могу туда войти. Но схожу. Прямо с утра, первым делом.
– Принесите мне предметы, или твои страдания будут бесконечными.
Фройлих снова взглянул на игровое шоу. Чем больше он смотрел, тем больше хотел гамбургер.
– Я бросил ради вас многообещающую карьеру.
– Ничего ты не бросал, – возразил Хархуф. – Я дал тебе твою истинную жизнь в вечном рабстве.
Фройлих ясно увидел себя в костюме колли. Элеонора смотрела на него со свернутой газетой в руке. Теперь он хотел гамбургер и чтобы ему сказали, мол, плохой пес вкусняшку не заслужил.
– Может быть, многообещающей мою карьеру не назвать, но после того, как я выручил мистера Кляйна, меня бы повысили, – сказал он. – А теперь посмотри на меня. Прячусь в мотеле с блохами, голодаю и даже не могу посмотреть, как девушки дерутся подушками.
Хархуф тяжело приблизился к нему.
– Мне нужен амулет. Иначе с его помощью жалкие смертные могут обрести надо мной власть. Этого нельзя допустить.
Фройлих сел, его разум словно проснулся.
– Правда, мастер? Амулет, который дает смертным власть над тобой? Интересно.
Голову прошила боль, словно внутри засела обезьяна с колуном.
– Ой. Ладно. Не спеши с выводами, – сказал Фройлих. – Я бы не стал его использовать. Просто спросил. – Он глотнул из своей фляжки.
– Ты должен принести его мне, – сказал Хархуф.
У Фройлиха зазвенело в ушах.
– Что-нибудь еще?
– Статуэтку. Изображение богини Изиды. Она приведет меня к Шеметет.
Фройлих посмотрел на своего хозяина.
– Не пойми меня неправильно – я спрашиваю только как твой убогий раб, – но как, черт возьми, я должен войти в музей и выйти с кучей артефактов под мышкой?
– Я буду с тобой. Увижу твоими жалкими глазами, услышу твоими недостойными ушами. Я дам тебе власть, когда это станет необходимо. Ты сделаешь это для меня.
– Власть? А это может быть весело, – заметил Фройлих.
– Веселье? Веселье не для таких, как ты. Ты будешь служить мне и моей возлюбленной до тех пор, пока плоть не упадет с твоих недостойных костей.
«Не думай о костюме колли. Не думай о костюме колли…»
– Да, мастер, – сказал Фройлих. – Но я никогда не был в бегах. Это утомительнее, чем я думал.
– Тогда ешь. Пей. Набей свою утробу, потому что завтра ты будешь служить мне и умрешь за меня в случае необходимости.
– После такой новости у меня, конечно же, не случится кошмаров. Благодарю. Может, сегодня моя очередь прятаться в вентиляции.
Кто-то постучал в дверь. Фройлих посмотрел в глазок.
– Наконец-то! – сказал он. – Да начнется пир.