Один из солдат был вооружен коротким копьем, трое остальных несли на плечах нагинаты. Несмотря на важный вид, со стороны они выглядели предельно забавно и походили на китайцев из комедий девяностых годов. Там тоже бегали мужики в похожих шляпах и, размахивая всем, чем только можно размахивать, никого при этом не убивали. Тут, понятно, все настоящее, но как, скажите, настроиться на серьезный лад, наблюдая это великолепие? Ни один предмет экипировки этих ребят не был похож на другой. У них даже нагинаты по форме и длине отличались! Об унификации в этом мире пока не слышали, и это давало повод для размышлений. Как бы то ни было, мне тоже прямая дорога в местную армию. Вот только асура развоплотим, и сразу займусь. Схожу в замок и попрошусь там в солдаты. С чего-то же начинать надо?
Кенджи дожидался, как и обещал, возле ворот усадьбы. При виде меня, живого и невредимого, монах ни разу не удивился, и по дороге в святилище я поведал ему о том, что происходило со мной ночью. Нет, я, разумеется, не рассказал ни о помолвке, ни о пьянке с Иоши, ни о том, кем меня считают ёкай. За своим языком мне теперь требовалось следить, иначе у окружающих появятся ненужные вопросы. Нет, понятно, что монах не дурак и, возможно, мог бы мне что-нибудь подсказать, но я пока не решил, можно ли ему доверять. В общем, мой рассказ получился совсем небольшим: пришла волчица, поговорили, и я убедил ее больше не безобразничать. Врать — мне не привыкать, этому нас учили профессионалы, а кто не верит, может сгонять в Аокигахару и уточнить у Мики, правду ли я говорю. Тут всего-то километров шестьсот по прямой…
Шрам, оставленный у меня на руке зубами волчицы, Кенджи, конечно, заметил, но я объяснил, что без моей крови оками не смогла бы покинуть усадьбу. Монах вроде поверил, хотя по его лицу сложно было что-то сказать. Я вообще слабо разбираюсь в мимике азиатов, а китайца от японца, наверное, не отличу даже сейчас. Мне свою бы физиономию запомнить — уже большая победа.
Самым странным во всем этом оказалось то, что мой авторитет у местных после этой ночи практически не изменился. Ну сходил в усадьбу, ну изгнал нечисть, и… что? Как был шестнадцатилетним пацаном, так им и остался. Нет, я, конечно, утрирую, и кого-то другого уже погнали бы палками на поля, но меч за поясом поднимал меня в местной табели о рангах над простыми крестьянами. Ками на поля никто не погонит, и я, по сути, сейчас оказался предоставлен самому себе. Ходи где хочешь, делай что хочешь, и даже накормили в святилище. Еда, правда, полный отстой: тарелка липкого риса и какие-то странные овощи. В Москве я такое не стал бы и пробовать, но тут ничего — съел, и даже понравилось.
Помимо всего прочего, монахи выдали мне поношенную крестьянскую одежду вместо тех тряпок, в которых я практиковал экзорцизм. Пояс оби[41] выглядел совсем новым и удобно удерживал ножны. Штаны — короткие и широкие, куртка похожа на кимоно для дзюдо, но материал, конечно, паршивый. Шляпа соломенная, с оторванным краем, сандалии — ношеные, с завязками вокруг голени. И штаны, и рубаха невзрачного серого цвета, так что на конкурс красоты меня вряд ли возьмут, но жаловаться мне особенно не на что. Одет, обут, сыт, вооружен и, вроде бы, выспался — чего еще нужно для полного счастья?
Позади святилища за оградой нашлась ровная полянка с парой спиленных бревен, на которых было удобно сидеть и наблюдать за деревней. Судя по положению солнца, у меня есть еще около часа до выхода, так что можно никуда не спешить.
Деревня, на краю которой стояло святилище Каннон, называлась Оми, и навскидку тут проживало больше трехсот человек. Около сотни небольших домов вытянулись вдоль четырех улиц, отгородившись друг от друга заборами. Метрах в пятидесяти от противоположного края деревни протекала небольшая река, через которую перекинули широкий каменный мост. Чуть левее, неподалеку от леса, паслось стадо коров. Людей на улицах практически не было, все местные вкалывали на рисовых полях, которые протянулись от реки до самого замка.
Я не большой знаток деревень, но при взгляде на эту меня не покидало ощущение какой-то мультяшности. Слишком уж все ровно и аккуратно для Средневековья. Не зря же я в первые минуты своего появления здесь подумал о съемках какого-то фильма? С другой стороны, японцы — трудолюбивый народ, может быть, у них так и было?
Впрочем, плевать на все эти ощущения, меня сейчас гораздо больше занимает другое. Примерно через час после завтрака я на этой же лужайке провёл три разминочных комплекса и пришёл к очень интересным выводам. Мое тело стало гораздо пластичнее, и серьезно подросла скорость реакции. Сложно определить насколько, но, судя по ощущениям, парень, в которого я вселился, был неплохим боксером и акробатом одновременно.
Не знаю, с чем это ещё может быть связано, но, скорее всего, причина в изменившихся пропорциях тела, на которые наложились все мои умения и навыки. Вешу я сейчас меньше килограммов на двадцать, но рост по ощущениям остался таким же. На Земле он был метр восемьдесят шесть, здесь — никак не ниже метра восьмидесяти. Возможно, я ошибаюсь, но все, с кем мне тут довелось пообщаться, были ниже меня как минимум сантиметров на пять.
Погруженный в раздумья, я вдруг почувствовал на себе чей-то взгляд и, повернув голову, увидел совсем ещё юную девушку. Она вышла из задней калитки святилища и, сделав пару шагов в мою сторону, нерешительно замерла.
Невысокая, темноволосая, с довольно симпатичным лицом и аккуратной прической, девушка была одета в бежевое кимоно и сандалии на деревянной платформе. В глазах — радость и легкий испуг. В руках — небольшой узелок из цветастой материи.
— Привет! — осторожно поздоровался я, стараясь не напугать её ещё больше.
На вид девушке я бы дал лет пятнадцать-семнадцать, и она, скорее всего, хорошо знала того пацана, чьё тело досталось мне после смерти. Интуиция подсказывала, что близки они не были, но в любом случае какой-то информацией она точно владеет, а значит, знакомство лучше продолжить. Слишком мало я знаю о том пареньке.
По дороге сюда Кенджи рассказал мне, что мальчишку семь лет назад в деревню привел отшельник — ямабуси, о котором монах говорил самураю в первые минуты моего появления здесь. Парень потерял рассудок и бесцельно шлялся по склону горы Ума — той самой, куда мы пойдём сегодня с енотом.
Асура, к слову, тоже убили семь лет назад, и не нужно быть Шерлоком Холмсом, чтобы провести параллели.
Едва только Кенджи рассказал эту историю, сегодняшнее мероприятие резко мне разонравилось. Иоши не зря говорил о судьбе, и что это, как не она? Семь лет назад на склоне горы Ума произошло то, отчего этот парень конкретно съехал с катушек. В том происшествии как-то поучаствовал асур за компанию с Духом горы, и, может быть, даже хорошо, что последний куда-то там отлучился? Черт их знает, кто тут друг, а кто враг. Может быть, парень сошёл с ума из-за этого духа?
Очевидно, у меня на лице что-то мелькнуло. Девушка отшатнулась, лицо её стало жалобным.
— Таро? — негромко произнесла она. — Тебя сейчас зовут Таро?
— Да, — кивнул я и сделал приглашающий жест, — мне это сказали монахи. К сожалению, я не помню, что происходило со мной до вчерашнего дня. И твоё имя тоже не могу вспомнить…
— Главное, что ты жив! — воскликнула девушка и, подойдя, присела в двух метрах от меня на край бревна. — Я молилась за тебя Каннон, но и подумать не могла, что Светлая Госпожа услышит мои молитвы.
— А тебя как зовут? — немного смутившись от этих слов, уточнил я. — Прости, но…
— Аки! — не дав мне договорить, улыбнулась девушка. — Меня зовут Аки! Я дочь помощника старосты, и мы знакомы с тобой семь лет. Все эти годы я верила, что твой разум вернётся, а когда узнала, что тебя кто-то убил… — в глазах у Аки мелькнули слёзы. — Я подумала, что это сделал Нобу, но, выходит, ты был прав…
— Погоди, — поморщился я. — Мне не хотелось бы тебя расстраивать, но я не тот, кто был знаком с тобой последние семь лет. Монахи считают меня ками, а сам я не могу ничего вспомнить.
— Да, все правильно, — снова улыбнулась девушка. — Кайоши как-то сказал мне, что его тело является сосудом для духа героя. Я хорошо это помню. В тот день была очень сильная гроза и в небе громыхало так, что я едва не оглохла. Его разум в такие минуты прояснялся.
— Кайоши — это…
— Под этим именем я знала тебя последние годы, — пожала плечами Аки. — Кайоши — «тихий»[42]… Так назвал тебя Мокомото-гэндзя.
— Это тот отшельник, который живет где-то в горах? — глядя в глаза девушке, на всякий случай уточнил я.
— Да, — покивала она. — Ямабуси нашел тебя на горе Ума и привел в нашу деревню. Кенджи, Кио и Мичи присматривали за тобой все эти годы, а я иногда приносила сладости. — Девушка встрепенулась, развязала лежащий у нее на коленях узелок и, вытащив из него деревянную чашку, протянула ее мне. — Вот, возьми — это карукан[43], он тебе всегда нравился.
— Спасибо, — я взял протянутую чашку и со вздохом опустил взгляд.
Хрень какая-то, да и только! И как же задрали эти японские имена с названиями, от которых у меня башка уже идет кругом! Ямабуси, гэндзя, Кайоши, Таро… Нет, все это вполне вписывается в местный колорит, но как же оно дико звучит! С другой стороны, Мика — ничем не хуже, чем Лена, а внешне так и вообще не сравнить, но хрен бы с ними, с этими именами, тут бы с самим собой разобраться! Сосуд для духа героя… Выходит, парень знал, что умрет и я вселюсь в его тело?! Но как?! Просветления у него случались в период грозы, но что мне дает это знание? Какая тут вообще может быть связь?
В чашке лежали два больших рисовых шарика. Очень аппетитные на вид, но мне сейчас было не до еды. Да и какая тут еда, когда в голове полная каша?
— Слушай, — поставив чашку рядом с собой на бревно, я посмотрел на девушку и, не особо веря в удачу, поинтересовался: — Кайоши не говорил, что за герой должен занять его место?