– Согласен, но в том аспекте, что принцип оптимизма есть принцип внешнего дополнения, исходящий из разрешимости в конечном счете любых ненадуманных противоречий. Думаю, у вас есть свои противоречия, мешающие вам не только в спорте.
– Не замечал.
– А кто из нас способен заметить их своевременно? Я, например, в ваши годы тоже конфликтовал с самим собой. Что касается вас - желание играть с полной отдачей есть, вижу, но в то же время оно блокируется не менее сильным желанием… каким - вам лучше знать, я могу лишь догадываться. И не огорчайтесь, Филипп, право слово, у нас с вами все впереди.
Филипп с облегчением проводил взглядом Реброва, встретил насмешливый взгляд Леона Хрусталева, но не придал ему значения. Мысли его были заняты другим.
На другой день он позвонил. Аларике утром, но дома ее не застал, а домашний координатор не знал ее местонахождения. Не было ее и в Институте видеопластики, видимо, дежурила в патруле спасателей. Поразмыслив, Филипп направил стопы на работу. В лаборатории его встретил Травицкий. Он сидел в кресле и разглядывал экран мыслепроектора, отражающий рожденную Филиппом конструкцию ТФ-антенны. Лицо у начальника было какое-то странное, будто он хотел.засмеяться и заплакать одновременно. Заметив вошедшего конструктора, он кивком приветствовал его и рассматривал так долго, что у Филиппа появилось ощущение невосполнимой потери, вернее, трагедии, происшедшей перед его приходом.
Однако ничего страшного не произошло. Травицкий стер изображение на экране, воспроизвел выведенную Филиппом формулу ТФ-трансгрессии и с минуту разглядывал ее все с тем же недоумением на лице. Потом сказал:
– Мальчик мой, я не люблю громких слов, как ты знаешь… Сядь на минуту и послушай.
Филипп, обеспокоенный таким вступлением, с тревогой посмотрел на изящную вязь цифр и знаков формулы и осторожно присел на краешек "гостевого" дивана.
– Я знал, что ты хороший конструктор, что ты овладел несколькими видами синектических аналогий в конструировании, но… прости меня, я не заметил, как ты вырос в синектора высшего класса! Ведь то, что ты сделал, возможно только при использовании всех синектических элементов и, главное, аналогии четвертого вида! Кстати, а сам ты понял, к каким последствиям ведет твое открытие?
Филипп кивнул.
– Понял, наставник.
Травицкий разом погрустнел, стал похож на обычного Травицкого, носящего в себе чью-то боль, или тоску, или вину.
– Да, признаюсь, это достаточно великое открытие…- Говорил он теперь совсем тихо.- Достаточно великое, чтобы быть единственным. Но дай бог, чтобы я ошибался!
Он внезапно встал и увлек Филиппа за собой.
– Пойдем-ка со мной.
Они вышли в коридор, спустились на нижний, подземный этаж института, где царили холод и синий свет, и подошли к двери с надписью: "Запасник". Дверь свернулась в трубку, недоумевающий Филипп переступил порог вслед за Травицким.
В помещении вспыхнул неяркий желтый свет, вскрыв чистый серый пол и громады ящиков по сторонам прохода. Травицкий направился куда-то в глубину лабиринта, пролез между штабелями баллонов древних вакуумных экранов и остановился в углу возле странного сооружения. Сооружение состояло из плоской четырехугольной пластмассовой доски, опирающейся на массивную металлическую станину с противовесом, и длинного суставчатого рычага с лимбом и рассохшимися линейками, составлявшими некогда прямой угол.
– Что это за хлам? - полюбопытствовал Филипп, рассмотрев сооружение.
– Так называемый кульман,- сказал Травицкий с благоговением.- Устройство для вычеркивания на бумаге различных чертежей конструкций. Такими устройствами пользовались наши прадеды около двухсот лет назад.
– Но бумага… это же двумерный лист… плоскость. Как же они видели объем?
– Они чертили конструкции в изометрии, а также в нескольких проекциях: спереди, сверху, сбоку. Делали разрезы для пояснения.
– Так просто?!
– Просто и достаточно мудро для своего времени, но… простота метода или конструкции не всегда есть достоинство. Уразумел?
Филипп поразмышлял и признался:
– Не совсем, наставник.
Травицкий повернулся и пошел к выходу. У поворота оглянулся на покинутый временем кульман и сказал:
– Подумай, зачем мы сохранили у себя этот "хлам". Может быть, поймешь не сразу, не огорчайся. В свое время мне тоже задавали эту задачу, а понял я только годы спустя.
В лаборатории Филипп долго дивился на свое умеренно надоевшее отражение в стеклопанели проектора и думал над словами Травицкого, и снова к нему пришло ощущение вины, будто он чем-то обидел своего последнего учителя, а потом в сознание из хаоса мыслей пробилась одна - все ли он учел в своем открытии, и он ухватился за эту мысль, она позволяла отвлечь совесть и второе "я", противного скептика, и Филипп достал из ниши корону эмкана и включил аппаратуру…
Открытие Филиппа, найденное им на стыке многих наук физики пространства, обсуждалось на очередном заседании Технического Совета Земли, породив лавину восторженных откликов со стороны несведущих и волну замечаний и экспериментальных проверок формулы всеми специалистами по ТФ-связи.
Травицкого вызывал к себе председатель Технического Совета Хейдо Уессон по поводу присвоения Филиппу Ромашину звания магистра технических наук. Против звания Травицкий не возражал, но просил подождать с присвоением месяц-два. Уессон не стал расспрашивать начальника бюро о мотивах его просьбы, само собой разумелось, что они достаточно серьезны.
– Этот Ромашин - теоретик таймфага? - спросил он.
– Нет, конструктор ТФ-аппаратуры,- ответил Травицкий.
– Странное явление! Для вывода формулы локальной трансгрессии, как это сделал он, нужны глубокие познания в области структуры пространства, вакуума и ТФ-поля.
– Вы правы, случай оригинальный. Ромашин подошел к чисто теоретическому, математическому, умозрительному открытию с противоположной стороны, от конструкции, в то время как нормальным считается обратное, от теории к конструкции. Что ж, еще по учебному институту он был известен как неплохой математик, автор трех оригинальных работ по повышению информационной емкости ТФ-канала.
– Тогда это скрытый гений.
– Не гений, но рядовой талантливый творец.- Травицкий улыбнулся.- Один мой знакомый сказал бы: не гений, но уже достаточно близок к сумасшествию. К сожалению, Ромашин неуравновешен, разбрасывается, он отличный спортсмен, и, возможно, это обстоятельство мешает ему быть… гением.
Уессон поднял на собеседника спокойные прозрачные глаза.
– А может, наоборот? Я думаю иначе: спорт никоим образом не мешает гению, если это, конечно, гений. Спорт воспитывает человеческое в человеке, пожалуй, больше, чем любая научная дисциплина.
Травицкий, не желая возражать, только пожал плечами, у него было свое мнение.
По возвращении из Твери, где находился управленческий аппарат Технического Совета, Травицкий собрал всех работников бюро и сообщил:
– Наш институт будет головным разработчиком нового типа ТФ-аппаратуры. Но не торопите время: эта формула пока рай только для теоретиков, для экспериментаторов и практиков же она является адом. Поэтому лучшие наши математические умы - Ильга, Филипп, Денис - займутся "частными" выводами и поиском возможных отрицательных эффектов, а остальные примутся за деталировку и узловую проработку антенны и блока управления. Это сейчас главное. Осознаете, какая на нас теперь ответственность?
Все осознавали.
– Тогда за работу,- вздохнул Травицкий. Он-то знал, с какими трудностями придется столкнуться работникам бюро.
Филиппу досталось продолжение поиска оптимального объема ТФ-передачи, дающего каждому человеку возможность перемещаться по ТФ-каналу из любой точки пространства, не прибегая к услугам транспорта. Остальные конструкторы начали работать с энергетикой и автоматикой новых микростанций.
К концу августа восторги вокруг открытия поутихли, природа не хотела сдавать свои позиции без боя. Всем было известно, что механика мгновенного перемещения в пространстве наталкивается на издавна известный в физике принцип неопределенности, согласно которому в применении к ТФ-связи невозможно с конечной точностью определить одновременно энергию тела, импульс и координаты. Стационарная ТФ-связь обходила этот закон тем, что перемещаемые тела жестко "привязывались" к таймфаговым линиям и, покидая передатчик, финишировали в приемнике. Для индивидуального же использования векторная связь не годилась, потому что, образно говоря, путешественник, исчезая в одном месте, не знал точно, когда и где он "вынырнет" в другом: в воздухе, на земле или под землей, плюс неизбежная неопределенность в скоростях движения субъекта и выбранной финишной зоны. - Филипп работал чуть ли не до изнеможения, по шесть-семь часов в день, яростно гоняя мозг мыслерапидом, и дважды пропустил тренировки, из-за чего имел не совсем приятный разговор с Ребровым, хотя и не мог не признать, что тренер прав. С Аларикой он виделся за это время всего один раз, да и то случайно - в театре миниатюр, где она была вдвоем с Леоном Хрусталевым, игроком сборной. Женщина выглядела веселой, но самодовольная физиономия Хрусталева отбила все желание подойти, и Филипп ушел из театра, даже не досмотрев спектакль. Не думать об Аларике он не мог, но странная апатия и сосущая пустота в груди после встречи надолго омрачила его настроение, заставляя заполнять пробел в сердечной сфере работой и тренировками.
Однажды после работы, когда Филипп полулежал в кресле с эмканом на голове, рисуя в объеме экрана тонкий девичий профиль "идеальной подруги", в лабораторию зашел Травицкий, как всегда бесшумно и неожиданно, и, посмотрев на его "художество", обронил:
– Мне звонил Май Ребров…
Филипп поспешно стер изображение, выключил машину и снял эмкан. Травицкий мелкими шажками измерил расстояние от двери до пульта комбайна и остановился напротив. Глаза у него были усталые и запавшие, работал начальник бюро много и уставал, наверное, не меньше Филиппа.