– Правильно! - поднял палец вверх Томах.- Что ж, выходит, разум не сразу выступает на арену деятельности природы? Значит, мы, люди, да и другие разумные существа, нужны природе не сейчас, а позднее? Когда?
– Теперь понятно, к чему ты клонишь,- заметил молчавший * Хомо габилис - человек умелый (лат.). до сих пор Романенко, эксперт технического сектора.- Ты хочешь сказать, что разум нужен природе тогда, когда по мощи, по крайней мере, сравняется с мертвой материей? Когда же это произойдет? Чтобы завоевать Вселенную, нужна вечность.
– Вечность…- поморщился Станислав.- И это речь инженера.
– Ответ пессимиста,- сказал Микульский.- Уже через двадцать лет мы овладеем энергией Солнца, ну, хотя бы близко подойдем к этому пределу. Еще через пару сотен лет - энергией всего Рукава Ориона. Через каких-то полтысячи лет вся Галактика будет у наших ног!
– А дальше?
– А дальше весь Космос! А он-то как раз и не вечен, и не бесконечен.
– Пока мы будем овладевать галактиками, Вселенная начнет сжиматься, и в конце концов все наши честолюбивые помыслы упрутся в черную дыру сингулярности!
– Наконец-то! - сказал Томах с удовлетворением.- Вот потому-то природе и понадобился разум, ибо только с его помощью она может предотвратить свой конец в черной дыре Биг Хоул! После цикла красного смещения наступит цикл фиолетового, Вселенная начнет сжиматься, тут и выйдет на арену Разум, чтобы спасти себя, а тем самым и Вселенную! Ту, что станет нашим домом.
В кают-компании наступила тишина. Спорщики сдержанно переваривали гипотезу Томаха, высказанную им в полушутливой форме, популярно. И, хотя все понимали, что в гипотезе этой почти нет науки и она, скорей, любопытный мысленный эксперимент, безопасников она заинтересовала.
– Но есть мнение ученых, что срок существования цивилизаций - всего лишь несколько десятков тысяч лет,- сообщил Микульский.- У нас же до "конца света" после фиолетового смещения - десятки миллиардов! Где же тут цель Разума, как главной защитной силы Вселенной? К тому времени во всем мире останется только "мертвая материя" - электронно-нейтринный газ.
– Миллиарды,- согласился Станислав.- Но кто может с уверенностью сказать (не знать, нет, знать и даже прогнозировать так далеко в будущее невозможно), что для той великой цели мы не должны развиваться непрерывно миллиарды лет? Или, с другой стороны, что если мы, люди,- тупиковая ветвь разума, возникшая слишком рано, но возникшая, как одна из бесчисленных попыток природы создать именно тот тип Разума, который способен достичь цели - сохранить Вселенную такой, какая она есть?
Снова молчание. Потом голос Романенко:
– Со всем согласен, кроме одного: что я тупиковая ветвь!
В кают-компании вспыхнул смех.
Потом вдруг ожил динамик общих команд под потолком каюткомпании, пискнул, глубокомысленно прокашлялся и продекламировал:
– "Поскольку Ничто не есть Нечто, все, что не Нечто, есть Ничто; а тот факт, что Нечто не есть Ничто, является чрезвычайно веским доводом в пользу Ничто, особенно для людей, искушенных в житейских делах".
Видимо, в рубке прислушивались к разговору в кают-компании, и теперь кто-то из экипажа высказывал свое мнение по этому вопросу.
Смех вспыхнул с новой силой.
– Интересно, зачем тебе понадобилось затевать дискуссию о миссии разума? - спросил Богданов Томаха, когда они шли по коридору к каютам пассажиров. Филипп шел сзади, и у него вертелся на языке тот же вопрос.
– Во-первых, потому что он меня интересует,- лукаво усмехнулся Станислав.- А во-вторых, проблема "миссии разума", как ты назвал, тесно смыкается с нашей проблемой Наблюдателя.
– Это каким же образом?
– А таким, что единственное, ради чего стоило бы сохранить Вселенную любой ценой,- ее красота и гармоничность! От атома до пейзажей, радующих нас, людей, и до невиданных еще красот, которыми любуются другие разумные существа, опередившие нас в развитии.
– Наблюдатель?
– И он тоже. Мы же, к сожалению, часто выносим в космос пагубный опыт земной практики хищников! Вот и приходится Наблюдателю вмешиваться.
– Сильно! Долго думал?
– Иронизируешь, несчастный? - рассердился Станислав.- Думал я долго, да и фактов у нас немало. Кстати, я развил свою гипотезу о "галактической службе УАСС". Судя по всему, Наблюдатель то же самое, что и погрансектор, а может быть, и еще уже - выполняет функции нашего отдела безопасности, только в галактическом масштабе. Годится? Уверен, что факт исчезновения грузов - это предупреждение не применять технику, способную глобально изменить облик и климат тех планет.
Богданов замедлил шаг.
– Меня убеждать не надо, я давно это понял. Но почему "зеркала" появились у разведчиков? Они-то не полномочны применять подобную технику, да и нет ее у них.
– Прилетим на место, разберемся. * Г. Фильдинг.
Никита вздохнул.
– Твоими б устами да мед пить. Договорим после финиша, спокойного старта.
Он скрылся за дверью каюты, куда уже вошел Бруно.
Томах шагнул в соседнюю дверь, остановился на пороге, Филипп попробовал сдвинуть его с места, и они с минуту молча боролись, пока Филиппу не удалось двумя рывками нарушить равновесие друга.
– Старею,- грустно сказал Станислав, поднимаясь с ковра на полу каюты.- А?
– Много болтаешь,- в тон ему ответил Филипп.- Вся энергия уходит на разговоры.
Томах включил автоматику каюты и вырастил из стены кровать, сел, глядя в пол перед собой.
– Ты знаешь, что Никита перед нашим полетом был на Шемали?
– Слышал краем уха, но подробностей не знаю, вы же все засекретили.
– Так вот, "зеркала" появились там сразу же после того, как мы послали туда грузы с Таймыра.
– После проверочных посылов?
– Да. Снова послали технику терраформистов для планетарной реконструкции. Похоже, мы правы, и наш Наблюдатель не хочет, чтобы люди слишком активно перекраивали космос по своим меркам.
Филипп сел на свою кровать.
– Но если так, то, следовательно, мы не должны разрабатывать Шемали.
Томах кивнул.
– Никита предложил начальству выйти с этим предложением в ВКС, то есть прекратить терраформистскую работу на Шемали, Истории и на планетах Суинберна.
– Ну, и?..
– И Генри Бассард нас не поддержал.
– Чем он мотивировал отказ?
– По словам Никиты,- Томах слегка поморщился,- Бассард говорил о том, будто Шемали и Суинберн - редкие жемчужины среди сотен других планет, имеющие не просто атмосферу и жизнь, а земноподобные атмосферу и жизнь, причем жизнь создана там природой на белково-органической основе. Словно специально для людей. Разве можно упускать такой случай и не присоединить к земным владениям еще несколько? Это основные аргументы Бассарда.
– Но он прав.
– Конечно, прав. Только как подумаешь, что не всегда мы хозяева в космосе, а иногда хозяйчики, заботящиеся лишь о временных благах, не желающие думать о последствиях…- он остановился.
Филипп молча смотрел на него.
– Что, повторяюсь? Потому что не равнодушен к тому, как оценит нас, человечество в целом, тот же Наблюдатель.
– Знаешь, Слава,- тихо сказал Филипп,- может, вовсе и нет никакого Наблюдателя? А все эти "зеркальные перевертыши", "звезды", случаи с грузами - просто проявления какой-то глобальной, всегалактической совести Природы? Так сказать, обратная связь между будущими исканиями человечества и сегодняшними надеждами?
Томах скептически хмыкнул, оперся спиной о стену.
– Всегалактическая совесть Природы? Но при чем тут тогда мы, люди?
– При том, что Природа - это мы, а мы прежде всего - Природа.
– Фраза.
– Истина.
Станислав засмеялся.
– Сдаюсь, философ! Что ж, может, ты и прав в какой-то мере, но все же Наблюдатель реален и материален, а все перечисленные тобой факты, скорее всего, не что иное, как призыв к нашей, человеческой совести, следствие, а не причина событий.
– Внимание! - раздался из стены тихий вежливый голос.Просим пассажиров лечь и заблокироваться по формуле штатного старта. Старт - в десять ноль-ноль по зависимому времени.
– У нас всего двадцать минут на подготовку,- спохватился Томах.- Надевай компенсатор и ложись. Штатный режим довольно приятен, если к нему подготовиться.
Они быстро принялись укладываться согласно строгой формуле нормального ТФ-старта: пассажиры космолета должны были превратить кровати в защитные камеры, лечь в горизонтальное положение и погрузиться в сон.
– Кстати,- сказал Томах, придерживая рукой крышку своей камеры-кровати.- Ты слышал, что готовится первый межгалактический полет к Магеллановым Облакам? Не хочешь попасть в состав экспедиции? Могу посодействовать.
– Странно.
– Что странно? Боишься, что хочу от тебя избавиться?
– Нет, в конце двадцать третьего века - первый полет за пределы Галактики. Почему так поздно? Разве ТФ-кораблям это было не под силу хотя бы полвека назад?
– Все не так просто, как ты думаешь. К твоему сведению, полеты ТФ-кораблей на дальность свыше тысячи парсеков требуют на порядок больше энергозатрат, чем мы себе можем позволить. А до Большого Магелланова Облака, между прочим, тридцать три тысячи световых лет! Или десять тысяч парсеков! Уразумел разницу?
– Но если полеты на такое расстояние слишком дороги, что же заставило готовить экспедицию в Облако?
– Астрономы открыли там совершенно уникальное явление - мост между белой и черной дырами. Что ты меня сбиваешь с толку? - внезапно рассердился Станислав.- Не хочешь участвовать в экспедиции, так и скажи.
– Я подумаю.- Филипп засмеялся и захлопнул над собой прозрачную крышку камеры.
До того, как заснуть запеленутым в кокон защитного поля, он увидел, как ожил виом на стене, в каюту заглянул один Из пилотов корабля, что-то весело сказал товарищам рядом, и на его месте вспыхнула исполинская звездная река Млечного Пути…
"Искатель" вышел из ТФ-канала в двух астрономических единицах от Этамина, гаммы Дракона. Определившись в пространстве и запеленговав маяк "Парящего орла", он начал разгон с помощью планетарных двигателей, направляясь к маленькой оранжевой звездочке, почти не выделявшейся на звездном фоне с расстояния в триста миллионов километров.