Он повернулся ко мне лицом и наклонился близко-близко, взял меня за руку и попытался меня обнять. Но остановился.
– А мы можем убрать отсюда эту бесценную сумку? – спросил он, подталкивая сумку, которая лежала у меня на коленях. И ямочки… снова появились ямочки.
– Конечно, – ответила я хрипло, поскольку была почти не в состоянии говорить. – Я положу ее на пол.
Но он уже потянул ее вверх. Вот только ухватил он ее неудачно, как-то боком, и неожиданно все содержимое сумки посыпалось из нее. Губная помада и карандаши разбежались по полу в разные стороны. Мой мобильник и целая куча мелочи вывалились на сиденье, а кошелек и айпод вместе с долларовыми купюрами полетели под ноги. И наконец, конверт с логотипом «Уинстон Рейд», на котором было написано «Мистеру Каммингсу», с письмом моей бабушки внутри – плавно спланировал на пол.
– Прости, – Рой начал торопливо собирать всю эту мелочевку. – Похоже, я совершенно не умею управляться с женскими сумками.
Я расхохоталась. И тут он поднял конверт с письмом бабушки – и я увидела, как улыбка сползает с его лица, сменяясь выражением тревоги.
– А это что? «Уинстон Рейд Дженнингс, адвокатская контора»?
– Ну да. Юридическая фирма, в которой я работаю, – я подняла айпод.
– Твоя юридическая фирма…
Он злился. А ведь он только что рисовал пальцами созвездие Ориона у меня на руке. И я не могла понять, в чем дело.
– Что случилось?
– Я понял, что ты делаешь, – глаза у него стали просто ледяные. – Мне следовало понять это с самого начала.
Я убрала в сумку телефон и помаду.
– Понять с самого начала? О чем ты говоришь?
Он помахал передо мной конвертом.
– Вот о чем я говорю. Засудить меня из-за причала – свалившись с него.
Причал. Засудить его. Что-то я явно не понимала.
– Я не понимаю, – сказала я. – Зачем мне тебя засуживать? Я упала, ты меня спас, – я хотела было добавить, что если бы уж я и хотела бы кого-то засудить, то имела бы дело с собственником причала и хозяином строительной компании, а уж никак не с ним, наемным работником. Но он не дал мне возможности это сказать.
– Вы, юристы из больших городов, – он презрительно покачал головой. – Вы все одинаковые. Никто не хочет больше брать на себя ответственность. Потому что ответственность подразумевает возможность ошибки. И вы тут как тут. Это все вы виноваты.
Мы все одинаковые? Мы во всем виноваты? Чего это он нападает на меня и на мою профессию?!
– Я все равно не могу понять, почему ты сердишься, – сказала я. – И мне крайне неприятен твой критический настрой в отношении меня и того, чем я занимаюсь.
Он показал на конверт.
– Ты адвокат. Адвокаты выдвигают иски. И ты сама сказала, что кто-нибудь может предъявить иск по поводу причала.
– Причала? – переспросила я. – О господи! Да я имела в виду только то, что его надо починить и укрепить!
Он покачал головой.
– Да нет, не это ты имела в виду.
Я почувствовала, как кровь бросилась мне в лицо. Он что, лучше меня знает, что я хотела сказать?! Да что он о себе вообще возомнил?
– Ты в корне не прав, – объявила я. – И то, что в этом конверте, не имеет к тебе ни малейшего отношения.
Рой прищурился.
– Ой, правда? Тогда почему же на нем мое имя, позвольте поинтересоваться?
– Твое имя?
– Да, мое имя. Каммингс.
Каммингс? Его что, зовут Рой Каммингс? О господи, у него та же фамилия… Теперь я начинала понимать. И теперь мне нужно было только объяснить ему, что он вовсе не тот «мистер Каммингс» с конверта. Не тот, которого я искала. И что я вовсе не собираюсь ни с кем судиться, а просто хочу выполнить предсмертную волю своей родной бабушки. Именно это мне и надо было сделать – просто объяснить. Но…
Я была слишком зла. Слишком зла. Поэтому я схватила свою сумку и выскочила из машины.
– Ты ничегошеньки не понимаешь! – крикнула я, стоя у дверцы машины, и голос у меня дрогнул. – Не знаешь ничего ни про юристов, ни про иски, а особенно – про меня. А я скажу тебе вот что: уж лучше быть адвокатом из Нью-Йорка, чем ограниченным придурком из Мэна, который делает поспешные выводы, не разобравшись в сути дела! – И я с силой хлопнула дверцей. – Увидимся в суде!
По дороге в «Виктори Инн» я просто кипела от злости. Надеюсь, он поверил, что я собираюсь подать против него иск! Надеюсь, это станет для него ночным кошмаром! Что за самовлюбленный ублюдок! Господи, какое счастье, что я не позволила ему себя поцеловать. О чем я только думала!
Дверь слегка скрипнула, когда я входила внутрь. В лобби было пусто, только мягко горели два светильника и светился голубым призрачным светом монитор Паулы. Я глубоко вздохнула и стала медленно выдыхать, стараясь успокоиться и привести себя в порядок.
И тут меня стукнуло: а что это за «не позволила ему поцеловать себя»? Подождите-ка минуточку. Я и не собиралась ему этого позволять! Этого и так никогда бы не случилось! Я бы остановила его, уже почти его остановила! Вообще-то я помолвлена, слава Богу. Мое кольцо лежит в комнате десять – или восемь? – какая разница, и у меня есть жених! Которого я люблю и который ждет меня в Нью-Йорке! Да-да, и он просто идеален: нет проблемы, которую он не мог бы решить, и он всегда великолепно одет, и он красивый, и он восходящая звезда в мире большой политики.
У меня перед глазами вдруг появился образ Хайдена, сидящего за своим письменным столом в костюме от Севиль Роу – возможно, в том сером, в тонкую полоску, в белой отглаженной рубашке и галстуке от «Гермес», том, голубом, с маленькими буковками по всей поверхности, такими малюсенькими, что их почти и не видно.
Никакого поцелуя бы не было.
Глава 7. Дом на Комсток Драйв
Снаружи что-то гудело… два длинных гудка. Потом тишина. И снова – длинный гудок.
Я с трудом разлепила веки и приоткрыла глаза. В комнате было темно, только слабые проблески света уличных фонарей чуть разгоняли ночные тени. Я повернулась на другой бок и попыталась снова уснуть, но у меня болела каждая клеточка, а голова просто раскалывалась от боли.
«Маргарита».
Я попыталась глотнуть, но во рту было слишком сухо.
«Маргарита».
Волосы прилипли у меня ко лбу, а пара склеившихся волосков каким-то образом оказались у меня во рту.
«Маргарита».
Стул. Кто-то стоял на стуле и орал.
Я пнула стул ногой.
Это же я стою на стуле и ору! О боже.
Люди хохочут. Люди поднимают бокалы. За меня. А я стою на стуле, тыкаю пальцем в кого-то из игроков в дартс. Несколько парней играют в дартс…
О-о-о-о-о-о-о-о.
Мой желудок совершил довольно болезненный поворот вокруг своей оси.
Там еще были сто долларов, и дырка в носу Бена Франклина, и спор, и я метала дротики, и Рой метал дротики, и…
Рой.
Там был Рой. Теперь я вспомнила. Мы бросали дротики, а потом мы танцевали тустеп и разговаривали о Тримми Тейлор и ее подтяжках лица, и мы ели мясной хлеб, и Скип все подносил нам коктейли, а потом Рой отвез меня домой и поцеловал…
Минуточку.
Я тут же открыла глаза, как только вспомнила: вот моя сумочка падает и из нее высыпаются всякие мелочи, летят на пол машины Роя. А потом он махал конвертом у меня перед носом – конвертом с письмом моей бабушки. Он решил, что я собираюсь с ним судиться. И его зовут Каммингс. И он пытался меня поцеловать.
Снаружи снова кто-то оглушительно загудел, мне захотелось высунуться в окно и заорать. А еще говорят, что в Нью-Йорке шумно и живут одни грубияны! Но орать я не стала – нужно было затратить слишком много сил для этого.
Я накрылась с головой подушкой и застонала. Господи, спасибо, что этого не произошло. Я, наверно, ужасно напилась. Что меня вообще в нем так обольстило – умение обращаться со строительным пистолетом или управляться с трубами ПВХ?! Он же вел себя со мной просто ужасно. Он такой грубиян. С чего вообще ему в голову могла прийти мысль, что я собираюсь подавать на него в суд?! И все эти разговоры о беспринципных адвокатах из больших городов… Ой, я вас умоляю…
Я повернулась и посмотрела на часы: стрелки безо всякого снисхождения указывали на десять тридцать. Как это?! Как может быть сейчас пол-одиннадцатого утра? И какой вообще сегодня день? Мне понадобилось некоторое время, чтобы вспомнить, что сегодня четверг. И что я планировала встать в семь утра.
Голова у меня была как чугунный котел, я с трудом приняла сидячее положение, посидела минуточку, а потом побрела в ванную. Отражение в зеркале меня не порадовало, особенно в свете желто-зеленых потолочных лампочек. Эффект панды налицо – под глазами потеки от косметики и припухлости, а самих глаз практически не видно, лицо мятое. Интересно, вечером я выглядела так же?
Я сняла остатки вечернего макияжа с лица, попутно обещая себе, что больше никогда не буду пить, приняла душ, а потом оделась. Захватив с собой в туалет мобильник, я уже привычно опустилась на унитаз и набрала номер офиса Хайдена. Его секретарша, Дженис, сказала мне, что он на совещании, которое продлится долго. Расстроившись, я попрощалась и прослушала два пропущенных голосовых сообщения от моей матери – она звонила, когда я была в «Оленьем роге»: «Ты что, все еще не доставила письмо?!» и «Что происходит? Когда ты возвращаешься?»
Я начала было набирать домашний номер – но потом придумала вариант получше. Я не была сейчас способна вести долгий разговор с ней, а кроме того – ее шестое чувство ее никогда не подводило, и если вчера я лишь слегка была этим обеспокоена, то сегодня у меня были все основания для беспокойства. Она бы еще до того, как я поздоровалась, поняла, что со мной что-то не так. Поэтому я просто написала ей смс-сообщение: «Все хорошо. Пока не удалось встретиться с мистером К., но собираюсь сегодня. Сегодня точно уеду. Скоро позвоню. Люблю-целую!»
Надеюсь, это ее пока устроит, подумала я, забирая со столика свою сумку и ключи от машины. Совсем скоро я уже смогу дать ей полный отчет. Но не сейчас.
Я спустилась по лестнице на два пролета и прошла через лобби, где Паула была очень увлечена беседой с мужчиной, держащим в руках кусок трубы и гаечный ключ. Она едва заметно кивнула мне, когда я выходила.