но выбора. К моему удивлению, здесь обнаружилось несколько очень неплохих марок «бордо», включая «Шато Бушвилль» 2000 года – одномачтовый парусник на этикетке показался мне старым добрым другом. В дальнем углу магазина стоял длинный прилавок, так гладко отполированный, что любая дорожка для боулинга сгорела бы со стыда рядом с ним за свое несовершенство. За прилавком стоял мужчина с круглым загорелым лицом и читал. Я подошла и поставила бутылку на прилавок.
– И еще дайте мне, пожалуйста, штопор.
– Это хорошее вино, – сказал мужчина, глядя на этикетку. – Вы его уже пробовали?
Я ответила, что приходилось.
– Да… очень хорошее, – он достал пластиковый штопор и бумажный пакет. – Мне нравятся в нем нотки лакрицы и черной смородины.
Я вытащила мятую двадцатку из дальнего кармашка кошелька и положила ее на прилавок.
– Да, – согласилась я, – мне тоже.
– Не часто у меня его покупают, – признался продавец, укладывая бутылку и штопор в пакет. – Разве что какой-нибудь заезжий турист купит, а еще есть один парень в городе, который заказывает сразу пару ящиков время от времени, – он протянул мне пакет.
Наверно, хороший покупатель, подумала я, зная, что вино не из дешевых. Поблагодарив, я направилась к двери.
– Мисс! Хм… мисс! – позвал он меня, и я обернулась. Он махнул чем-то в воздухе: – Это не ваше?
Я вернулась и посмотрела, чем он там машет: это была записка, которую дала мне Паула. С сообщением от Роя.
– Выпало, когда вы деньги доставали, – пояснил продавец.
Я снова взглянула на каракули Паулы:
«2:15. Для Эллен Брэндфорд. Звонил Рой. Говорит, что он извиняется».
Я поблагодарила продавца и вышла.
На улице я снова посмотрела на записку и стала думать, за что же, собственно, Рой извиняется. За то, что так резко ушел, не попрощавшись? За лекцию о застройщиках и их разрушительном влиянии на маленькие городки? Мне показалось, что он как-то уж слишком болезненно относится к любым переменам в Бейконе. И непонятно было, чего он вообще так завелся – Хайден всего-навсего пошутил про это поле для гольфа. И я пыталась ему об этом сказать.
Я села в машину и поехала по городу. Проехала мимо указателя на Прескотт-Лейн, которая привела бы меня прямиком к гостинице, а направилась к Дорсет-Лейн, где стоял дом Роя, убеждая себя, что еду туда сказать ему, что получила его сообщение и что я на него не сержусь.
Еще на подъезде к дому я увидела «Ауди», которая стояла посреди подъездной дорожки, зеленая, словно сигнал светофора на перекрестке. Припарковав машину за ней, я поднялась на крыльцо и трижды постучала. Ничего.
Я поехала обратно в город, мимо торгового центра, вдоль пляжа, к тому месту, где строился новый дом. Там, на грязной парковке, стоял синий пикап Роя, яркое послеполуденное солнце запускало на его крыше солнечных зайчиков.
Обходя дом кругом, я ожидала увидеть открытую дверь и услышать звуки работающей пилы или молотка, увидеть Роя с поясом для инструментов вокруг бедер – но дом был пуст и тих, и тут я вспомнила, что сегодня воскресенье.
Посмотрев в сторону океана, я увидела, что кто-то стоит на скале, кидая камешки в волны. И хотя человек стоял ко мне спиной – я сразу узнала Роя. Окликнула его по имени, но он не услышал. Тогда я пошла к нему, туда, где в воздух летели соленые брызги прибоя, и снова окликнула его.
Он обернулся, несколько камушков выпало у него из рук.
– Эллен! Что ты здесь делаешь? – волосы у него кудрявились от влаги и спутались от ветра, а лицо чуть обгорело, словно он плавал на лодке под палящим полуденным солнцем. Взгляд у него был усталый или, может быть, раздраженный. Я не могла определить.
О нет, подумала я. Это была плохая идея.
Я сунула руки в карманы.
– Я… получила твое сообщение. – Волна разбилась о скалы, и я невольно сделала шаг назад, чтобы брызги не попали в меня.
Он поднял с земли серый камешек и повертел его в пальцах.
– Ага, хорошо. Рад, что ты его получила, – произнес он, прицеливаясь и кидая камешек в океан.
Повисло неловкое молчание.
– У меня не было твоего телефона, – решилась я его нарушить. – А мне хотелось, чтобы ты знал, что я его получила. Сообщение. Спасибо тебе за извинения.
Я взяла одну из синих мидий, валяющихся у меня под ногами – раковина была темная и гладкая. Волны бились о скалы и рассыпались миллионами сверкающих брызг, а я думала о том, как Рой обнимал меня и как менялось выражение его глаз в тот день, когда я свалилась с причала.
– Что ж… отлично, о'кей, – он снова прицелился и бросил следующий камень. Тот пролетел по изящной дуге, сверкнул на мгновение в лучах солнца – и пропал.
– Я ездила к твоему дому, – продолжала я. – Но тебя там не было.
Ветер пронизывал меня насквозь, забирался под рубашку – и я вздрогнула.
– Я позвонил, – сказал Рой, – потому что хотел сказать тебе, что прошу прощения. Я знаю, что слегка перегнул палку.
– Да уж, мы даже не поняли, что случилось.
– Я просто немного расстроился… ну, меня расстроило то, что сказал твой жених.
Я снова вздрогнула и потерла руки, чтобы согреться.
– Он не имел в виду ничего такого.
– Он застройщик? Такой из этих – из дельцов, да?
– Хайден?! – я начала хихикать. – Делец?
Тут я вспомнила о его работе, об участии в благотворительности, о том, что в следующем году он будет баллотироваться в городской совет, о «Нью-Йорк таймс» и репортерах, которые должны приехать сюда через два дня… Ладно, он был делец.
– Он адвокат. Юрист.
– Это одно и то же, разве нет?
Я вздохнула.
Над головой у меня пролетела чайка, сделала круг и улетела прочь. Рой повернулся ко мне.
– Я хочу тебе кое-что показать. У тебя есть пара минут?
Я взглянула на часы. Было пять пятнадцать. Хайден, наверно, ждет меня, ждет свой эластичный бинт, «Смекту»… и «Алка-зельтцер». Мне нужно вернуться как можно скорее.
В руке Роя звякнули ключи от машины.
– Да, – сказала я. – У меня есть пара минут.
Мы поехали по дороге, которая была мне уже знакома. Рой обогнал грузовик и стал крутить колесико радиоприемника, пытаясь настроить его. Мы доехали до каменной стены, которую я проезжала три дня назад, и свернули на дорогу, идущую параллельно ей. Солнце желтым шаром повисло над горизонтом, вокруг уже начинали сгущаться сумерки. Наконец стена кончилась – вернее, в ней появился достаточно узкий проем, в который мы и свернули, выехав на грязную проселочную дорогу.
– Это Кенлин Фарм, – сказал Рой. Грузовичок подпрыгивал на ухабистой дороге.
– Да, я тут проезжала несколько раз, – заметила я.
– Мои бабушка и дедушка были владельцами этой земли.
– Да? Владельцами? – я впервые могла посмотреть на то, что скрывалось за этой каменной стеной.
Высунув голову в окно машины, я глазела на анютины глазки, лютики, люпин и золотарник, которыми были покрыты холмы сверху донизу. Я вдруг гораздо лучше стала понимать Роя – мне стало понятно, почему это место вызывает у него такие трепетные чувства.
– Оно уже давно не принадлежит нашей семье, – сказал Рой.
– Тут просто великолепно, – прошептала я, боясь, что могу своим голосом нарушить очарование этого места. – А ничего, что мы сюда заехали?
Он только пожал плечами, не отвечая на мой вопрос.
– Я покажу тебе самый красивый вид. Это вот там, на вершине косогора.
Он показал на склон перед нами, и мы поехали туда, шурша шинами грузовика, под колесами которого трещали и ломались какие-то веточки. Остановив машину в нескольких ярдах от стены, Рой вышел из машины, обошел ее кругом и открыл мою дверцу.
– Осторожнее.
Подав мне руку, он помог мне выйти. Трава и полевые цветы здесь росли густо, и я утонула в них почти до колен. Воздух был наполнен стрекотанием кузнечиков и жужжанием пчел и шмелей.
– А раньше здесь действительно кругом была черника? – спросила я, оглядываясь по сторонам.
– Да. Сплошная черника, – ответил Рой.
Мы пошли к стене, которая была примерно фута три в самом высоком месте. Но в основном она была гораздо ниже – время делало свое дело, да и отсутствие хозяина не пошло ей на пользу. Камешки и булыжники валялись около стены в большом количестве, как будто выпрыгнув на свободу и не решив, что же с этой свободой делать.
Рой нашел выступ и взобрался вверх по стене, потом протянул мне руку – и я вскарабкалась за ним и уселась на большой плоский камень, свесив ноги, рядом с Роем.
Я смотрела на поле, которое шло чуть под уклон по направлению к растущим в самом низу соснам.
– Ты был прав, вид действительно невероятный.
Хотела бы я сделать сейчас фотографию – вот именно в этом свете вечернего солнца.
Рой стал поглубже запихивать высовывающиеся камни в трещины стены.
– Есть одно стихотворение… что-то про то, как исправляют стены, – сказала я.
Он кивнул.
– Роберт Фрост. «Починка стены».
Я подняла упавший камешек.
– Есть нечто, что не любит стен в природе…
Рой посмотрел вниз, на стену, покрытую лишайниками, с торчащими тут и там пучками сорняков, проросших сквозь щели между булыжниками.
– «Оно под ними в стужу пучит землю… – продолжил он стихотворение. – «Крошит на солнце верхний ряд камней и пробивает в них такие бреши, что и вдвоем бок о бок там пройдешь…»
Я сидела с открытым ртом.
– Ты что, знаешь его все наизусть?
Он застенчиво улыбнулся.
– Пришлось выучить – в школе как-то задали.
Наверно, смог бы прочитать целиком, если бы было нужно.
– Впечатляюще, – признала я. Над моей ногой лениво кружила пчела.
Рой уставился на поле.
– Я подумал… если ты увидишь все это своими глазами – может быть, ты поймешь, почему я был так расстроен сегодня днем.
– О… ты про эту лекцию о застройщиках?
Он кивнул.
– Я думаю, что понимаю. Я знаю, что застройщики бывают очень бесцеремонными и рубят сплеча.
– Не пойми меня неправильно, – сказал он. – Я не один из тех безумный активистов, который отрицают любые новые начинания и идеи. И я не считаю всех застройщиков плохими. Но… я не раз видел очень неприятные последствия того, что называли прогрессивным и продвинутым. А еще я же Каммингс… Каммингсы из Мэна отличаются упрямством и постоянством.