.
Хайден исследовал картину очень внимательно, буквально каждый мазок. Я подошла к нему и встала рядом.
Он наклонился ко мне:
– Это отличная техника, – прошептал он. – Очень здорово сделано, – он повернулся к холсту с мальчиками около лужи и снова шепнул мне: – Просто потрясающе. Мне напоминает работы американского импрессиониста Чайлда Хассама.
– Я о нем слышала, – шепнула я в ответ. – Но не видела его работ.
– Некоторые считают его величайшим художником-импрессионистом Америки, – сказал Хайден. – Его солнечный свет – это что-то потрясающее. И он рисовал сценки из повседневной жизни – вот как эти.
Я кивнула, а потом посмотрела на остальные картины, не в силах поверить, что моя бабушка нарисовала все это.
– Боже мой, да тут же штук двадцать картин!.
– Двадцать пять, – поправила меня Шугар.
И все прекрасные, подумала я. Руки у меня тряслись, когда я поворачивала картину, на которой были нарисованы шесть лошадей, а потом следующую – где три мальчика рыбачат на берегу тихой речки. Мы посмотрели на оставшиеся холсты.
– Просто не могу поверить, – сказала я, поворачиваясь к Хайдену. – Все эти картины… в одном месте… Теперь нужно только придумать, как их отсюда вывезти, чтобы все разом, – я стала мысленно подсчитывать, какой мне нужен транспорт, чтобы отвезти картины в дом моей матери. – Наверно, надо нанять грузовик или что-то в этом роде…
Шугар, которая все это время так и стояла на пороге, зашевелилась.
– Что это еще за «вывезти»? Какой еще грузовик? – она шлепнула ладонью по стене, прихлопнув паука.
– Чтобы забрать картины, – пояснила я.
Глаза Шугар превратились в щелочки.
– Никуда вы эти картины не заберете.
Я окаменела.
– Что вы имеете в виду?
– Я их не отдам. Вот что я имею в виду.
– Но почему?! Они же принадлежат моей семье, моей маме наконец!
Я беспомощно посмотрела на Хайдена. Свет мигнул, в комнате сразу стало темно, а за окном прокатился раскат грома.
– Потому что я их продала, – заявила Шугар.
Я почувствовала, как земля уходит у меня из-под ног.
– Вы… что?
Она медленно повторила свои слова – по слогам:
– Я. Их. Про-да-ла.
– Но как же вы могли?! Они же принадлежат моей семье!
– Ха, – Шугар воинственно тряхнула головой. – А где была ваша семья последние шестьдесят лет, а? Что ж это вы не спешили забрать это барахло, все не шли да не шли, а?
Хайден вмешался:
– О чем вы говорите? Ее семья даже не знала о том, что эти картины находятся здесь!
Шугар ткнула в меня пальцем:
– Ее бабка отдала их моей матери. Подарила.
Я подошла к Шугар на шаг ближе:
– Послушайте, – сказала я, – я уверена, что моя бабушка не дарила их вашей маме. Это какая-то чудовищная ошибка.
– Ой, да нет тут никакой ошибки, – поморщилась Шугар. – Вашей бабушке они были не нужны. Она хотела от них избавиться.
– Это ложь, – возразила я. – Не верю в это ни на йоту.
Шугар улыбнулась, вновь показав свой гнилой зуб.
– Шугар не врет. И да – я их продала. За всю кучу я получу десять штук баксов, – она обвела рукой стопку полотен. Потом уперла руки в бедра и подняла палец: – Если только… хмм…
– Десять ты… – я даже не смогла закончить слово. Как она могла продать все это всего за десять тысяч долларов? Это было возмутительно. Это было просто какое-то безумие! – Ради всего святого, вы сказали, что здесь двадцать пять картин и…
Хайден взял меня за руку – это был его сигнал мне, чтобы я успокоилась.
– Прости меня, Эллен, – сказал он и повернулся к Шугар, – «Если только… хммм…» что?
– Ну, Мэйфлауэр… – она уставила указательный палец на него, так, что почти уперлась ему в грудь, и Хайдену пришлось сделать шаг назад. – Я просто подумала, что вы двое могли бы сделать мне более привлекательное предложение, в таком случае…
– Сколько? Сколько вы хотите? – я снова полезла за чековой книжкой.
– Подожди минутку, милая, – остановил меня Хайден и повернулся к Шугар: – Мы пока не собираемся выписывать вам чек.
Я с недоумением посмотрела на Хайдена:
– Он имеет в виду, что сумма должна быть… эээ… ну, приемлемой. И все. Что вы об этом думаете?
Хайден махнул рукой.
– Подождите, подождите. Вы сказали, что уже кому-то продали эти картины?
– Ну да, – ответила Шугар. – Он все картины разом забрал и заплатил.
– Кто? Кто забрал картины? – спросила я.
Шугар пожала плечами.
– Ну этот… торговец-то картинами из Бостона.
– И вы что-нибудь подписывали? – продолжал Хайден задавать вопросы. – Какой-нибудь договор? Бумаги какие-нибудь?
Я затаила дыхание.
– Конечно. Подписала бумажку, которую он мне сунул.
– Бумажку, – повторил Хайден. – А она у вас есть? Мы можем на нее взглянуть?
Шугар вышла из комнаты и вернулась с листком бумаги, сложенным втрое.
Хайден прочитал его – и посмотрел на меня.
– Она продала картины в некую «Галерею Миллбэнк» в Бостоне, – он снова повернулся к Шугар: – Мы юристы. И как юристы, мы можем доказать, что у вас не было права продавать эти картины, потому что они вам не принадлежали. Они были привезены сюда вашей матерью, а она хотела, что мисс Брэндфорд их забрала. Мы приостановим вашу так называемую «сделку по продаже» этих картин в «Галерею Миллбэнк».
Шугар скрестила руки на груди и поджала губы:
– Что ж, посмотрим кто кого, да?
В комнату вошел кот Шугар, направляясь прямо к высоченной, фута в три, пирамиде из пустых банок от желе в углу. Выглядело это так, будто он собирался взобраться на самый верх этой пирамиды.
– Пойдем отсюда, – шепнул Хайден. – Сегодня мы все равно не сможем забрать картины, но я их добуду для тебя, не беспокойся.
Он поковылял по коридору, держась одной рукой за стену, чтобы не упасть. Уже у самой двери он последний раз обернулся к Шугар:
– Миссис Хоули, я полагаю, вы понимаете, что картины должны оставаться на месте, если вы не хотите очень серьезных и очень дорогостоящих судебных разбирательств.
Шугар замерла на пороге, рот ее слегка открылся.
– Вам меня не запугать, Мэйфлауэр. Никто не разговаривает с Шугар таким тоном.
– Надеюсь, вы нас услышали, – ответил Хайден, пока я открывала дверь.
Снаружи все еще лил дождь, холодные капли прыгали по серой подъездной дорожке, из двора Шугар на улицу текли потоки грязи. Мы постояли под навесом, а потом помчались к машине так быстро, как позволяла травмированная лодыжка Хайдена – Хайден волочил свою больную ногу, словно тяжелый мешок с пожитками. Последнее, что мы слышали, уже сбегая с крыльца – это грохот, несущийся из дома, как будто сотни пустых банок из-под желе раскатились по полу…
Глава 16. Как Сиси Бейкер?
Итак, Хайден был прав, думала я, сидя на постели в нашей номере на следующее утро. Шугар Хоули сумасшедшая. И поэтому, несмотря на все уверения Хайдена, что он добудет для меня эти картины, я чувствовала, что сделать это будет совсем не так легко.
Оглядев комнату, я задержала взгляд на трещине на потолке, слушая, как мой жених разговаривает по сотовому телефону в туалете:
– Я думаю, у нас неплохие шансы на победу, – говорил он кому-то из наших коллег в офисе. – Именно это я и сказал Элизабет. Она понимает, но у них там какой-то новый режим и всем все доступно…
Я повернула голову в сторону ванной и показала на часы: было одиннадцать пятнадцать. Мы собирались быть у Портеров в одиннадцать тридцать – я хотела показать Хайдену картину на чердаке и сделать несколько снимков.
Он зажал рукой телефон и шепнул:
– Езжай без меня. «Эштон Фармасьютиклс» – опять какая-то путаница.
– Ты уверен? – тоже шепотом спросила я, очень расстроившись.
Он кивнул.
– Сделай побольше фотографий. Ребята из «Таймс» тоже наверняка захотят на них посмотреть.
Ребята из «Таймс». О господи, они же приедут сегодня вечером и будут мучить меня и Хайдена интервью и фотосессиями завтра утром!
Я взяла камеру и пошла вниз, стараясь думать о чем-нибудь другом. Посидела пару минут в машине, глядя на приборную доску, а потом стала рыться в своих дисках, ища что-нибудь, что могло бы меня успокоить. Наконец я выбрала песню Эллы Фитцджеральд «Жаворонок», и песня неслась из открытых окон моей машины, пока я ехала к дому Портеров. Бабушка любила Эллу – и я тоже любила Эллу. Ее голос и прекрасная музыка в исполнении оркестра Нельсона Риддла всегда очень благотворно влияли на мою нервную систему.
Примерно полчаса я провела у Портеров, сначала разговаривая со Сьюзан и ее мужем, а потом фотографируя картину. Она была точно такая, какой я ее запомнила: яркая и почти сказочная, с любовно выписанными девушкой и юношей, дубами и сарайчиком. Когда я уходила от Портеров, настроение у меня было куда лучше.
На обратном пути в гостиницу я ехала мимо Кенлин Фарм. И увидев проем в стене и грязную дорогу, ведущую внутрь, не удержалась и свернула туда. Солнце светило мне в глаза, пока колеса моей машины ехали по проложенной грузовиком Роя колее. Припарковавшись у стены, я пошла по следам, оставленным двумя днями ранее, и забралась на склон, где мы сидели. На его вершине я приставила к глазам видоискатель камеры и медленно повела ее в сторону, как учила меня бабушка. Снимать можно было бесконечно – с каждой точки обзора картинка получалась изумительная и неповторимая: заросли дикого красного винограда, упавшие валуны, из которых выстраиваются удивительные геометрические фигуры, зеленый лишайник, покрывающий камни, балтиморская иволга, похожая на чуть подсохший апельсин, а внизу, у самых моих ног – кузнечик, зацепившийся за стебелек фиолетовой астры. Я могла бы провести здесь целый день – и все равно увидела бы лишь малую часть здешней красоты, только то, что лежит на поверхности. И то далеко не все.
Солнце ласковым теплом окутывало мне плечи, когда я наклонялась, чтобы снять бутоны желтого болотника, перистые лепестки василька и невесомые, кружевные крылышки двух ос, кружащих над крохотными белыми цветочками багульника. Когда я закончила фотографировать бабочку-монарха, отдыхающую на молочае, я вдруг обнаружила, что с момента мо