.
– Это так красиво, – мои глаза наполнились слезами.
Почему, ну почему она их не читала?! Почему не могла написать ему в ответ? Мне было ужасно обидно за Чета. И страшно хотелось устроить им спиритический сеанс у медиума, чтобы они могли поговорить, могли сказать друг другу то, что не смогли, не успели сказать при жизни.
– Никогда не думал, что мой дядя может быть таким поэтичным, – задумчиво сказал Рой, покосившись на меня. – Он действительно очень любил твою бабушку.
Я кивнула, не зная, что сказать, и протянула ему следующее письмо, датированное январем 1951 года.
«Я искал тебя везде по городу всю Рождественскую неделю. Надеялся, что ты приедешь домой и я смогу хотя бы краем глаза увидеть тебя: например, как ты едешь в «Студебеккере» отца или катаешься на коньках. Но потом я узнал, что ты поехала в Калифорнию, чтобы провести праздники с родителями Генри. Сердце мое снова разбилось. И зима такая невыносимо долгая без тебя».
Через две недели он писал:
«Чапмэны повесили твою картину на стену в кафе. Так здорово видеть ее там! Люди смотрят и вспоминают, как ты победила в конкурсе. А я рад, что ты нарисовала эту картину летом – мне это помогает не забывать, что в этих местах не всегда лежит снег».
В феврале Чет пишет, что узнал о ее помолвке с моим дедушкой:
«Не понимаю, как мне жить дальше, – писал он – зная, что ты станешь его женой, что он займет то место, на котором должен был быть я».
В мае он написал письмо уже из Вермонта.
«Я переехал сюда, потому что не мог оставаться в Бейконе. Мой двоюродный брат Бен нашел для меня работу на пилораме. Хотя весна уже совсем близко, я не мог больше находиться рядом с фермой. Без тебя вся ее красота и прелесть исчезли без следа, оставив лишь горечь воспоминаний. Отец меня не понимает – он по-прежнему настаивает на том, чтобы я работал на ней. Говорит, что стареет и что пришло время мне брать бразды правления в руки. Но план никогда не был таков. Мы с тобой должны были сделать это вместе, а один я не хочу и не могу. Ты знаешь, как это бывает – когда то, что было для тебя таким важным, вдруг теряет всякий смысл?
Слышал, что вы уехали из Чикаго и что следующий год ты проведешь в колледже в Калифорнии. Мне очень грустно, что ты будешь еще дальше от меня. А еще я слышал, что ты перестала рисовать. Если это правда – это ужаснейшая ошибка. Ты невероятно талантлива, Рут. Никогда не бросай рисовать».
Когда Рой закончил читать, я была полна сочувствия и сострадания к Чету. Бабушка не отвечала на его письма, а он, в конце концов, бросил ферму и родной город именно из-за нее!
Взяв письмо у Роя, я прочитала его еще раз про себя. И поняла, что имела в виду моя бабушка, когда просила прощения и говорила, что очень виновата.
– Теперь понятно, о чем бабушка говорила в письме, – сказала я. – Ну, когда она писала, что из-за нее твой дядя лишился того, что любил больше всего в жизни, – я посмотрела на Роя. – Это же ферма.
Он кивнул.
– Ага, – тихо произнес он. – Думаю, ты права.
Мы посидели молча некоторое время, не сводя глаз со шкатулки, потом Рой достал последний конверт и распечатал его.
«Июль, 1951.
Дорогая Рут.
Я видел тебя на прошлой неделе в Бейконе. Правда, странно, что мы оба оказались в городе в одно и то же время? Я приезжал помочь матери с переездом. Не знаю, слышала ли ты, но они продали ферму.
Я видел тебя и Генри – вы сидели на набережной. Ты держала его за руку. Сначала я видел тебя только со спины, но я сразу тебя узнал: я же знаю каждый завиток твоих волос, знаю твой силуэт, знаю, как ты поворачиваешь голову. Я наблюдал за вами некоторое время. Видел, как ты смотрела на него и смеялась. Как положила голову ему на плечо. Как он показывал тебе на что-то вдалеке – думаю, это была летающая рыба. Я смотрел, смотрел на вас – а потом попрощался с той девушкой, которую когда-то знал.
В течение всех этих месяцев я думал, что если увижу Генри или тебя с Генри, то просто сойду с ума. Но нет, ничего такого не случилось. Может быть, потому, что ты выглядела очень счастливой. И я рад за тебя. Я хочу, чтобы ты была счастлива. А может быть, это потому, что я понял: то, что произошло, то, из-за чего ты покинула Бейкон – это действительно твоя судьба.
Чет».
Я расплакалась. Слезы градом катились по моим щекам.
– Ну почему она не прочитала это?! Как бы мне хотелось попросить у него прощения вместо нее!
Рой убрал письмо на место.
– Эллен, ты вовсе не должна просить прощения. Твоя бабушка уже сделала это – она же написала ему письмо. И отправила тебя сюда, чтобы ты это письмо доставила. Она хотела, чтобы все было правильно… – он придвинулся ко мне чуть ближе: – И если хочешь знать правду – мне ее очень жалко.
Я вытерла слезы ладонью:
– Жалко? Ее?! Почему?
– Да, – кивнул он. – Потому что она думала о моем дяде перед смертью. Понимаешь? Тебе это ни о чем не говорит? Она жалела об этом до самого конца. Она пронесла это через всю свою жизнь. И это ужасно.
В таком ключе я об этом не думала. Действительно: какое же огромное значение имело это для моей бабушки, если она помнила об этой истории через шестьдесят с лишним лет?
– Может быть, ты и прав, – сказала я, беря один из конвертов и разглаживая бумагу. – Но зачем было все так сильно усложнять?
Рой пожал плечами и покачал головой:
– Не знаю. Может быть, потому, что любовь вообще штука непростая, – он сложил письма обратно в шкатулку. – А вот что на самом деле было бы очень грустно… только подумай: а вдруг бы она сделала неправильный выбор? Вдруг бы она по каким-то причинам отказалась от своей настоящей любви?
Его синие глаза смотрели мне сейчас прямо в душу, они были похожи на две сияющие звезды.
Я отвела взгляд.
– Она полюбила другого, Эллен. Такое бывает. Я не говорю, что не сочувствую своему собственному дяде – но в жизни такое случается. Он смог это пережить. В конце концов, он женился на моей тете. И все получилось, как получилось. Все к лучшему.
Рой положил свою ладонь на мою.
– Не надо страдать за них слишком сильно – они простили друг друга.
– Ты прав, – ответила я, запоминая это ощущение: тепло его руки на моей ладони. – Они простили друг друга.
Я повернула ключ в замке зажигания и завела машину, но не нажимала на педаль газа. Так и сидела перед домом Роя несколько минут. О чем он говорил? «Она полюбила другого… такое бывает». Он говорил только о моей бабушке – или и обо мне тоже?
Я покосилась на его дом.
Может быть, Рой думает, что я в него влюбилась? Он что, действительно так думает?!
Что ж, я вовсе в него не влюбилась. Нет.
Или все-таки… влюбилась?
Глава 18. Возвращение в «Олений Рог»
Я сидела на постели в нашем номере с полотенцем, обернутым вокруг головы, чтобы не капала вода с вымытых волос. И все думала и думала о бабушке, о Чете, о письмах. Рой был прав – пришло время покончить с этим. Они заслужили покой и давно простили друг друга.
Часы на прикроватном столике показывали без десяти шесть. Хайден уже несколько часов пропадал где-то с этими ребятами из «Таймс», но недавно, когда я была в душе, он прислал сообщение, что скоро вернется.
Я достала флакончик лака для ногтей, встряхнула его и начала красить ногти на левой ноге, составляя план на сегодняшний вечер. Значит, так: мы с Хайденом выпьем по коктейлю с моей матерью в баре внизу, потом мы с ним поужинаем за уютным столиком в ресторане гостиницы, который я уже зарезервировала, а потом поднимемся в номер и откроем бутылку шампанского. Мне удалось раскрутить Паулу на пару свечек, а еще у меня была припасена бутылка «Дом Периньон», которая ждала своего часа в ведерке со льдом. Я бы, конечно, предпочла урожай девяносто шестого года, но пришлось довольствоваться девяносто восьмым, другого «Винный погребок» мне предложить не мог. Итак, мы поужинаем, откроем шампанское, пригубим его в романтичной обстановке. Это звучало очень заманчиво. Можно даже сказать, соблазни…
– О, отлично, рад, что ты уже собираешься.
Я подняла глаза и увидела, как Хайден входит в комнату.
– Мы встречаемся с Джимом и Талли за ужином, – пояснил он, глядя на часы. – В семь.
– С кем? – я опустила кисточку во флакончик.
Он бросил ключи от машины на стол.
– С репортером «Таймс» и фотографом. Я им обещал, что мы с ними поужинаем.
– Сегодня?
Ну нет, только не сегодня. Сегодня я хотела побыть с ним наедине. Нам необходимо было побыть наедине.
Хайден открыл дверцу шкафа.
– Милая, прости. Я знаю, что это неожиданно, но они очень хотят с тобой познакомиться и у них не было никаких других планов, поэтому… да, и кстати, Паула сообщила мне, что твоя мать здесь. Это сюрприз.
– Да, мама здесь. Она включила этот свой режим беспокойства, потому что я не перезвонила ей. Ты же знаешь, как она…
– Возьмем ее с собой, – решил Хайден, раскладывая на постели брюки и рубашку.
Я повернулась к нему:
– Слушай, Хайден, я думала, мы можем поужинать здесь сегодня. Знаешь, такой тихий спокойный ужин в здешнем ресторане… только ты и я. Мы же и так проведем с ними завтра полдня на фотосессии и интервью. И у меня есть бутылка «Дома».
Он присел рядом со мной на постель и обнял меня за плечи.
– Солнышко, мы должны это сделать. Я им обещал, что мы поужинаем вместе. Они хотят посмотреть город, – он провел рукой по моей щеке. – А шампанское мы выпьем, когда вернемся, – он начал переодеваться. – Да, и кстати – знаешь, откуда родом Талли, фотограф?
– Нет, не знаю, Хайден.
Не знаю и знать не хочу, думала я, встряхивая флакончик с лаком и начиная покрывать ногти вторым слоем. Почему вообще эти люди диктуют нам, как мы должны провести вечер?!
Хайден застегивая ремень, продолжал:
– Она выросла на соседней улице от моего дяди Грира в Локаст Велли, представляешь? И она знает мою кузину Дебби! – Он скрылся в ванной, прежде чем я успела что-либо ответить. Я видела, как он укладывает перед зеркалом волосы. – О, они тебе понравятся, Джим и Талли, – крикнул он, застегивая рубашку. – И это же всего один вечер! Они выбрали какое-то местечко под названием «Якорь».