Речь Сталина не прозвучала, и первое января угрюмо настроенные люди встретили работой. На всех снизошло что-то вроде отрезвления, и, как ведро холодной воды, подействовала на всех речь одного партийца на большом профсоюзном собрании нашего управления, созванного первого января после работы. Докладчик коротко подчеркнул огромные успехи промышленности во время первого пятилетнего плана и заявил далее, что с прогулами, наконец, должно быть покончено, а дисциплина с сегодняшнего дня должна быть надлежащим образом усилена. Комсомольцы установили, что такое-то количество людей сегодня утром опоздали на работу, и теперь все пойдет по-другому. Система ударных бригад должна теперь распространиться на все отделы, и все товарищи должны включиться в «социалистическое соревнование» друг с другом. Слегка усталое собрание постановило единогласно поднять дисциплину надежным методом ударных бригад. О повышении жизненного уровня и о пунктуальной выплате зарплаты не прозвучало ни слова.
Разочарование усиливалось тем, что в следующие дни на людей обрушился поток указов, только усиливших нищету и принуждение. Большие речи Сталина, Молотова и других вождей были произнесены десятью днями позже, чем ожидалось, и встречены без веры и воодушевления. По словам Сталина, новый год должен был стать годом передышки, отдыха. Но последние указы, которые предшествовали речи, говорили другим языком. Неудачи в сельском хозяйстве привели не к постепенному ослаблению нажима на страну, чего мы все ожидали, напротив, они привели к его ужесточению. Последняя, самая незначительная еще остававшаяся личная собственность в деревне должна была быть «ликвидирована».
Удар за ударом преследовали несчастных товарищей, и даже Володя, который всегда слепо доверял системе и ждал первого января с большим воодушевлением, стал тихим и повесил голову.
Для начала все зарплаты были урезаны где-то на 10 %, что было тем более плохо, что наступала инфляция и цены, особенно на продукты питания, все время ползли вверх.
Продовольственные нормы, и так сильно урезанные, были на этот раз радикально снижены. Если для нас, иностранцев, были хотя бы сохранены хлебные нормы, для русских они уменьшились наполовину, а именно до 400 г в день против прежних 800. Из всех ударов этот был самый тяжелый, потому что для русских хлеб — важнейший продукт питания. Даже обед, как минимум, наполовину состоит из хлеба. К тому же замужние неработающие женщины больше вообще не получали хлеба, которым раньше они обеспечивались так же, как и их мужья».
Вот так делалась сталинская индустриализация. Таковы были настроения людей в СССР. Так мог ли Гитлер, опираясь на эти настроения, победить?
На этот вопрос мы еще ответим. А пока не удержусь и приведу еще один отрывок из воспоминаний немецкого специалиста. Приведу потому, что хорошо помню: в СССР советские люди очень любили собирать буржуазные упаковки. Взрослые весьма ценили пустые пивные банки и бутылки с заграничными этикетками, а также полиэтиленовые пакеты с картинками, дети же самозабвенно собирали фантики от жвачек. Вспомнили? Теперь перенесемся в 1933 год:
«Часто гости приходили ко мне, в 10,11, иногда в 12 часов ночи. Все поражались в первую очередь европейским, «капиталистическим» вещам, которые я привез с собой. Мой шкаф-чемодан вызывал изумление и почитание, как нечто священное; робкое удивление вызывали обычный маленький будильник, фотоаппарат, ручка, заправляющаяся чернилами.
Вот, оказывается, какие вещи производят «капиталистические государства»!
Как-то я получил по случаю посылку из дому с кофе, шоколадом и сигаретами — вещами, которые иностранные специалисты могли по унизительным таможенным правилам провезти только в небольших количествах. Сигареты в упаковке из фольги были самым неслыханным из того, что мои друзья вообще могли себе представить. Каждый просил меня дать ему пустую упаковку, и я лишился дара речи, когда один высокий начальник однажды попросил меня с жадным взглядом: «Подарите мне эту красивую пачку, когда она опустеет».
Вскоре я осознал, что благодаря этим блестящим коробочкам меня всюду будут хорошо принимать, и в конце концов написал домой, чтобы мне присылали только пустые упаковки из фольги».
Вот как автор дневников описывает своих русских коллег:
«Мои сотрудники Юрий, Маруся и Нина были относительно хороши. В любом случае, других не было, а эти были достаточно прилежны. Мы хорошо понимали друг друга, и я обучал всех, особенно чертежницу, которой не хватало самых основ. К сожалению, я видел, что все трое страдали от голода, и я не мог подстегивать работу, когда зарплату задерживали на один, а то и два месяца. Юрий скручивал себе тогда вместо завтрака сигарету из газетной бумаги и выглядел озабоченным. Он был очень истощен, но слишком горд, чтобы принять от меня завтрак. Профсоюз молчал о трагическом положении с питанием, да он и не мог ничего сделать. Деньги просто не приходили, и люди голодали. Даже жалкий завтрак в получасовую паузу нашей службы, которая длилась от девяти до половины четвертого, не могли себе позволить эти бедные пролетарии. Горячую воду или иногда плохой чай можно было получить бесплатно. Вареная перловка без жира или селедка в нашем буфете стоили около одного рубля. Завтрак был очень плохой, и я часто говорил моим товарищам, что даже собаки в Германии не стали бы это жрать. Но мне никто не верил.
Никто не понимал, как это немецкий инженер мог из одной любви к работе приехать в Россию. Для них всех существовала только одна проблема: еда. Русские инженеры неприхотливы и вполне довольны, если на завтрак в 12 часов у них есть стакан горячей воды, ломоть черного хлеба и леденец или даже кусок сахара».
Это все — цена индустриализации. Той самой индустриализации, которой так гордятся сталинолюбы и совкофилы. Это их главная и единственная гордость: «Да, страдали и голодали. Зато индустриализацию провели!»
Но кто же на самом деле проводил эту индустриализацию? На какие деньги? И зачем?
Из исторического опыта известно, что плановый социализм — система неработоспособная и принципиально антиинновационная, в которой изобретения надо «внедрять». А также паразитическая — просто по своему генезису, который предполагает отъем ресурсов у того, кто их заработал, и передачу их тем, кто не заработал. Капитализм хорошо складывает и умножает. Социализм — отнимает и делит. Такая вот математика… Отсюда с неизбежностью следует, что социализм — и в большом и в малом масштабах — может существовать только за чей-то счет. В широком смысле — за счет капитализма. Поздний СССР существовал за счет капиталистических стран Запада, закупая у них зерно, финский сервелат, обувь, промышленное оборудование, листовой металл для штамповки кузовов на ВАЗе (потому что советский социалистический металл на штампах почему-то рвался) и так далее. А продавал ресурсы в виде газа и нефти, что позволило этой неэффективной системе протянуть лишних двадцать лет.
Сталинский же СССР существовал и руками иностранных специалистов делал индустриализацию за счет продажи царского золота, предметов искусства, леса-кругляка и других ресурсов, а также безвозмездно отнимаемого у крепостных крестьян зерна.
Дармовой труд крепостных колхозников и бесправных полуголодных рабочих, живших на нищенскую зарплату в совершенно скотских условиях (75 % строителей Магнитогорска, например, жили в бараках и землянках), был еще одним ресурсом индустриализации. Которую делали западные «капиталисты».
Про немцев, работавших в СССР и строивших вокзалы, железные дороги, города, электростанции, мы пару слов уже сказали. А про американцев еще нет. Между тем главным архитектором того проекта, который в исторической литературе получил название сталинской индустриализации, была американская фирма Albert
Kahn Inc, специализировавшаяся на промышленной архитектуре. Это было самое крупное проектное бюро в мире. Потому Кремль и обратился к его услугам. Его основатель Альберт Кан поставил проектирование заводов и городов на поток. Именно этому человеку и его сотрудникам мы обязаны появлением всей советской тяжелой и средней индустрии, а также целого ряда городов.
Славные названия, знакомые нам с детства, — Магнитка, танково-тракторные заводы Харькова и Челябинска, многочисленные автомобильные заводы, металлургия и металлообработка Москвы, Сталинграда, Сормова, Кузнецка, Нижнего Тагила, Днепродзержинска, Верхнего Тагила, Самары, Нижнего Новгорода, Новосибирска, Ленинграда — все это есть продукт американского гения… За подписанный в 1930 году контракт с фирмой Кана советское правительство заплатило два миллиарда долларов. По сегодняшним деньгам это эквивалентно примерно 200–250 миллиардам долларов.
Тут у нормального человека должен возникнуть резонный вопрос: нам говорили, что советская Россия была такая нищая страна, что без ограбления крестьянства и вообще всего народа осуществить индустриализацию было просто невозможно. И вдруг выплывают такие деньги, которые были выплачены только за один контракт и только американцам. Так почему бы тогда советскому правительству не накинуть этот денежный приводной ремень еще на один шкив — крестьянство? Вместо того, чтобы убивать в людях интерес к работе до нуля, почему бы не пробудить его до максимума, запустить частную инициативу через деньги? Ведь был же опыт НЭПа! И он был воистину чудесным. Всего за какой-то год страна, лежавшая в руинах после Гражданской войны, буквально воскресла. Зачем же было душить НЭП?
Тут словно бы кран сначала резко открыли, а потом столь же резко закрыли. Переводчик Сталина Валентин Бережков вспоминал этот «кран» и его повороты:
«Такое сочетание слов — голод на Украине — раньше казалось немыслимым. Богатейший край, располагающий плодородными землями, несметными природными богатствами, трудолюбивым народом, Украина, которая даже в годы Гражданской войны и «военного коммунизма» хотя и скудно, но все же оказалась способной прокормить себя, страна, где с началом нэпа потребовался всего один урожай, чтобы накормить людей, и вдруг — голод! Да еще в мирное время!