Как ты себя сегодня чувствуешь?ОН
Я только что проснулся от чудесного сна… Я сидел в кабинете и слушал музыку, на меня навалилась усталость, и я спросил девушек… тех, что здесь работают, они приходят и уходят, ты же знаешь… спросил, где мне можно прилечь, и они сказали, что я могу прилечь на кровать. Они сняли с меня обувь, укрыли пледом и задернули шторы. Я в одночасье заснул. А сейчас я здесь.ОНА
Судя по тебе, ты выспался.ОН
Что-что?ОНА
Ты, похоже, неплохо отдохнул.ОН
Да, я и чувствую себя неплохо…ОНА
Готов к вечеринке?
Оба смеются.
ОН
Нет, но, по-моему, у нас с тобой выходят довольно милые беседы… Хочешь пастилку?
Он встряхивает коробочкой пастилок.
ОН
(неуверенно). Ничего, что мы тут сидим и…ОНА
Сидим тут и что?ОН
Сидим и жуем пастилки?ОНА
Но мы же можем поступать, как нам заблагорассудится.ОН
Нет, так нельзя.ОНА
Ты считаешь, что нельзя нам поступать так, как мы захотим?ОН
Тебе можно, а мне нет.ОНА
Тебе нельзя делать то, что захочется?ОН
Нет, я должен… Я должен вести себя правильно. Я же объект интервью.ОНА
Да, это верно. Тебе надо вести себя подобающим образом.ОН
(берет ее за руку). У тебя холодная рука.ОНА
Да, рука у меня холодная.ОН
Ты не заболела?ОНА
Нет, конечно! Я просто только что помыла руки холодной водой.
Тишина.
ОНА
И к тому же при простуде руки горячие – в смысле если заболел.ОН
Бывает, что когда болеешь, руки холодные.ОНА
Да, разумеется.ОН
Хм.ОНА
Но я не заболела.
Он наклоняется и прижимается лбом к ее лбу.
ОН
У тебя нос горячий.ОНА
А у тебя вчера нос был холодный.ОН
О чем уж мы говорили?ОНА
О том, каково это – стареть. Я хотела спросить тебя, есть ли какие-нибудь преимущества у…ОН
Старости?ОНА
Да, старости.
Он смеется.
ОНА
Стоит ли ее ждать?ОН
Нет, этого я бы не сказал. Ничего в голову не приходит.ОНА
Ты замерз? Свитер наденешь?ОН
Нет, нисколько, здесь совершенно не холодно. Нет, по-моему, в жизни бывали и совсем невыносимые периоды, и когда стареешь, это невыносимое – или то, что ты считал невыносимым, – слегка отпускает тебя. Оно, как мокрые тряпки, падает на землю и разлагается, и ты в каком-то смысле освобождаешься от этих лохмотьев, которые прежде сковывали тебя. Но в старости ты многое упускаешь – да, тут сомневаться не приходится. Я думал, что буду тяжелее переживать эти утраты, но нет, мне не жаль упущенного, хоть прежде я и считал все это важным. Например, исчезает сексу… сексу… (он издает звук, похожий на гуденье трубы) сексуальность. Вообще, напрочь. И от этого даже не обидно. Она просто покидает тебя. Время от времени девушки – красивые, привлекательные – могут проявлять к тебе интерес, и тогда ты думаешь: ну да, из этого что-нибудь да выйдет, но потом, по здравом размышлении, да, понимаешь: о нет, упаси Господь, что это я такое творю, нет-нет-нет… хотя помечтать бывает забавно… Да, сексуальность – это наподобие отдельного мира. Различные цвета и формы. И девушки, женщины – они такие привлекательные. Как это все описать? Когда стареешь, уходит некое единство, оно исчезает тихо и спокойно, и ты даже не оплакиваешь его исчезновение. Нет, не оплакиваешь, во всяком случае, я… А ведь женщины меня очень интересовали. Не хвастовства ради, но… Ой, я же без кофты сижу. Где моя вязаная кофта?ОНА
Наденешь ее?ОН
Нет, накинь вот так, на плечи.ОНА
Так?ОН
Да, так. Продолжай. О чем мы говорили?ОНА
О женщинах.ОН
Что-что?ОНА
Мы говорили о женщинах, о том, как сильно ты увлечен женщинами.ОН
По-моему, почти вся моя профессиональная деятельность была завязана на увлечении женщинами.ОНА
А как женщины повлияли…
Он перебивает ее и наклоняется вперед.
ОН
Всеми мыслимыми способами, сердечко мое.Моя бабушка Карин – папина мама – долго тревожилась за брак ее сына с Кяби, четвертой по счету женой. Его романам не было конца, и однажды вечером подтвердились ее худшие подозрения. Новая женщина, да еще и ребенок на подходе, девятый!
В бабушкином дневнике я нахожу первое свидетельство своего существования:
8.3.1966
Ингмар позвонил вечером – он был в театре и попросил меня зайти. Мы пару часов поговорили обо всем, обо всех моих подозрениях. Только бы они выдержали все это! Помоги им Господь!
Эта новая женщина беременна, ребенку у нее во чреве уже почти четыре месяца. И ничего хорошего в этом нет. У Карин слабое сердце, и ей больно, сердце пронзает внезапная резь. Она умирает спустя пять дней от инфаркта. Эрик, ее муж, лежит в больнице, и хотя опухоль у него признана доброкачественной, все почему-то были уверены, что он умрет первым. Так что в эти последние дни жизни забот у бабушки хватает. Она знает, что сердце у нее слабое, но собирается еще немного прожить. Слишком много пока неясностей, хоть она и устала. И вот будто мало ей всего остального – ее младший сын заявляет, что обрюхатил еще одну женщину.
Судя по заметке, сделанной Карин в дневнике 8 марта 1966 года, она узнала обо мне, когда папа попросил ее прийти в театр. Он сообщил ей о моем предстоящем рождении. О том, что я – четырехмесячный плод – существую. В этом возрасте уже отчетливо слышно сердцебиение. Папа и бабушка Карин несколько часов разговаривали, и все, все ее подозрения оправдались – так она пишет в дневнике.
Я нахожу в этом определенное утешение. Голос в темноте. Все. Все. Подозрения. Оправдались. Я – нечто или некто существующий и растущий. Тот, о ком они подозревали.
Однако новость о моем предстоящем появлении не успокаивает сердце Карин. Она не находит утешения в том, что сын рассказал ей в тот вечер. Ведь у него уже имеются восемь детей от четырех жен. И ко всему прочему – алименты жене и детям. Доходы и расходы сами по себе уже отдельная тема для разговора, и не сказать, чтоб неважная.
Мне хочется надеяться, что, когда Карин пишет: «Помоги им Господь!», она и про нас с мамой думает.
На следующий день, 9 марта, за четыре дня до смерти, она пишет:
«Сегодня вечером Ингмар прислал мне с Ленном удивительную большую азалию. И сам Ингмар тоже звонил, благодарил за вчерашний разговор. Правильно ли я поступила, молча слушая его рассказ? Но я же понимала, что попытайся я вразумить его – и он закроется от меня. И ему известно, что в молитвах и в сердце я прошу его поступать правильно».
Азалия (Rhododendron simsii) – многолетний вечнозеленый кустарник, в высоту достигающий до полутора метров. Листья у него темно-зеленые. Цветы бывают крупные или мелкие, одиночные или в соцветиях, красные, розовые, телесного цвета, фиолетовые, белые, некоторые двуцветные. Лучше всего растут в затененных местах. Ядовиты. Азалию, как и ель, воспел в своих стихах китайский поэт Ду Фу.
Карин пишет: «И ему известно, что в молитвах и в сердце я прошу его поступать правильно». Ее сердцу суждено было биться еще четыре дня после того, как она это написала. Бабушка верила в Бога, поэтому надеюсь, что ее молитвы оказались более долговечными, чем сердце.
Искусство поступать правильно… Интересно, о чем думала бабушка? Что значит «поступать правильно»? Она считала, что папа должен остаться с Кяби и Даниэлем? Вероятно, так. Но в то же время она наверняка считала, что поступить правильно – это взять на себя ответственность за эту новую женщину и ее пока не рожденного ребенка? Ее сын (как она сама считала) оказался в безвыходной ситуации. С одной стороны – Кяби и Даниэль, с другой – моя мама и ее нерожденный ребенок. А ведь существовали и другие жены с другими детьми, и алименты им. Вспомнила ли она и о них тоже? Даниэлю было всего три года, когда эта новая женщина забеременела. Карин приходила в гости к сыну и невестке, Кяби играла на пианино и радостно рассказывала о музыке. Карин восхищалась их красивым домом, большим садом, светлыми комнатами.
26 декабря 1962 года, за несколько лет до того, как девочку зачали, ее бабушка со стороны отца пишет:
Сегодня были у Ингмара – крестили малютку Даниэля Себастиана. Их музыкальный салон был так чудесно украшен – высокая ель, а рядом с ней купель. Эрик с бокалом шампанского в руках наклонился к Даниэлю, а тот смотрел на Эрика такими ясными глазами. Все было так красиво, и родители Кяби, ее сестра и муж сестры нам очень понравились, так что все прошло как нельзя лучше. Кяби выглядит поздоровевшей, и ее прекрасный дом ей очень к лицу. На улице повсюду лежит белый снег.