ец водит машину быстро, так быстро по местным узеньким дорогам ездить запрещено, но каждый раз, когда навстречу им идет или едет на велосипеде какая-нибудь женщина, отец сбавляет скорость, чтобы Даниэль как следует посмотрел на нее – как она выглядит и как двигается.
Девочка сидит на заднем сиденье, она может раскинуть руки и махать ими, как птица крыльями, но на нее никто не обращает внимания, возможно, они вообще забыли, что она здесь. Девочки – это не то, что мальчики.
– ДЕВЯТЬ! – отец улыбается женщине, которая проходит или проезжает на велосипеде мимо. Женщина улыбается.
– ВОСЕМЬ! – Даниэль машет ей рукой.
Отец прибавляет скорости, быстрее, быстрее, так быстро, что машина фыркает, а из-под колес летит пыль, и девочка говорит: «Кар-кар-кар!» – потому что они мчатся с такой скоростью, будто вот-вот взлетят, с одной стороны мимо проносится лес, с другой – море, быстрее, быстрее, по дороге, мимо пустошей, пока вдали не появится очередная женщина. Отец сбавляет темп.
– Семь! – кричит Даниэль.
– Нет, ВОСЕМЬ!
Каждый четверг Ингрид готовила свежую треску. Рыбу девочка ненавидела больше всего. Сейчас в Балтийском море трески почти не осталось, но по дорогам по-прежнему ходят и разъезжают на велосипедах женщины.
ОНА
Не хочешь посидеть? Давай я тебя слегка приподниму, чтобы ты сел?ОН
Что-что?ОНА
Тебе как лучше – сидеть или лежать?ОН
Ты сама решай. Как тебе лучше, так и сделаем.Одна из записей сделана в его спальне. Он плохо себя чувствовал и не мог встать, но от работы отказываться не желал.
Она поднимается, подходит к окну и отдергивает занавески. Он прикрывает глаза ладонью. Она поворачивается и смотрит на него.
ОНА
Глаза режет?ОН
Да, наверное, немного режет.
Она задергивает занавески и снова садится на краешек кровати.
ОНА
Тебе как лучше – лежать или сидеть?ОН
Я лучше полежу…ОНА
Ты как?ОН
Не знаю… Последние три дня были тяжелые.ОНА
Правда?ОН
Три дня и три ночи были тяжелые.ОНА
Расскажи.ОН
Не отдернешь занавески?
Она поднимается и подходит к окну. Отдергивает занавески и поворачивается к нему.
ОНА
Хочешь на море посмотреть?ОН
Нет.ОНА
Хочешь, чтобы тут темно было?ОН
Да.ОНА
Совсем темно?
Она снова задергивает занавески, возвращается к кровати и садится.
ОН
(очень тихо). Мы же будем видеть друг друга, несмотря на темноту?III // В Мюнхен
Она жаждала не пейзажей, а духовных порывов.
Бабушкина квартира в Осло – две комнаты с кухней – обставлена так, будто на самом деле она жила в квартире более просторной. Стены увешаны большими и маленькими картинами и репродукциями. Мой взгляд прикован к портрету в голубых тонах – дедушка в офицерской форме. Портрет висит на стене над голубым бидермайеровским диваном, но больше всего мне интересна маленькая репродукция, почти спрятанная за темно-красным китайским шкафом. Женщина на картине стоит на синем пляже лицом к синему морю. Лица ее не видно, только длинное белое платье, длинные светлые волосы, такие длинные, ниже талии, и, чтобы волосы не разметались, женщина повязала поверх них пояс. Картина со светловолосой женщиной висит на бабушкиной стене уже много лет, и женщина все смотрит на море и ни разу не обернулась и не показала лица, она смотрит, тоскует и ждет. Мне известно, что на этой картине изображена моя мать.
– Нет, это не она, – говорит бабушка, – Мунк умер, когда твоя мама была совсем маленькой.
Я пожимаю плечами. Я знаю то, что знаю.
На журнальном столике лежат книги, а возле окна, выходящего на трамвайные рельсы и остановку «Скарпсну», стоят два изящных кресла, обтянутых насыщенной красно-черной материей. Это самое светлое место во всей квартире, и мне нравится здесь сидеть. На окне расставлены горшки с растениями, и по подоконнику ползут зеленые ветви, а между горшками стоят самые красивые и дорогие шарманки. Когда заводишь их, главное – крутить ручку медленно и в нужном направлении, по часовой стрелке, как если заводишь будильник. Если же нетерпеливо дергать, крутить в противоположную сторону или чересчур быстро, легко сломать механизм, и тогда шарманка играть не будет. Многие шарманки сделаны в форме шкатулки для драгоценностей, самые красивые – из красного дерева и с инкрустацией на крышке. Любимая бабушкина шарманка похожа на шкатулочку из светлого дерева с красной бархатной подкладкой. В красных недрах шарманки живут две крошечные фарфоровые фигурки, девушка в розовом платье и мужчина в голубом костюме принца. Каждый раз, когда открываешь шкатулку, они танцуют один и тот же танец под песню «Эдельвейс». Бабушка знает эту песню наизусть и часто так громко подпевает, что заглушает тихое пиликанье шарманки.
Рядом с одним из кресел покачивается на трех тонких светло-коричневых ножках бабушкин сундучок с шитьем. В сундучке бабушка хранит двадцать три наперстка, а если вытащить верхний ярус, тот, что состоит из множества ячеек с катушками, иглами и кнопками, то открывается нижний ярус, куда складываются клубки пряжи, вязальные спицы и крючки. В столовой мебель темная и блестящая, и когда мы едим, бабушка просит меня разложить на столе подставки тех же цветов, что и кресла. Я зажигаю белые свечки, приношу зеленые тарелки, светло-зеленые тканевые салфетки и тяжелые столовые приборы. В спальне стоит небольшая двуспальная кровать, накрытая лоскутным одеялом собственного изготовления. На первое причастие бабушка мне тоже подарит такое лоскутное одеяло. Бабушка говорит, что на изготовление самых красивых лоскутных одеял уходит много лет. Каждый вечер перед сном она складывает одеяло и убирает его в ящик под книжным шкафом. Ей хочется, чтобы я спала вместе с ней, как в детстве, но мне больше нравится спать на раскладушке. Бабушка хочет, чтобы я лежала у нее на руке, но мне этого уже не хочется. Рука у нее худая и костлявая, и лежать на ней больно, а на простыне иногда появляются какие-то пятна. На стене над кроватью висит рисунок – я нарисовала его много лет назад. На нем изображена девочка, которая стоит под деревом. Внизу толстыми серо-черными буквами написано: БАБУШКА И ДЕРЕВО. Вдоль длинной стены тянутся полки с книгами, а на самой широкой полке притулился небольшой проигрыватель.
Когда у бабушки гости, я лежу на кровати и читаю или слушаю пластинки – тихо, чтобы в гостиной никто не слышал. Иногда кто-нибудь из бабушкиных подружек открывает дверь и заглядывает внутрь. В ванную можно пройти только через спальню. У одной подружки большие очки и пухлые напомаженные губы. Она так тихо крадется мимо кровати, будто хочет сказать: «Не обращай на меня внимания, я пробегусь тихо, как мышка, смотри, я тебе не мешаю, я почти невидимка». Она машет мне рукой, и я машу в ответ. Другая подружка высокая, худая и седовласая, похожая на березу. Голос у нее низкий, и я даже через стенку его узнаю. Бабушка говорит, что эта подружка злоупотребляет сигаретами и жизнь у нее была непростая. Когда она идет через спальню в ванную, она останавливается и смотрит сперва в пол, а потом на меня. Я откладываю в сторону книгу и вжимаю голову в плечи. Скрестив на груди руки, она спрашивает, в каком я классе и нравится ли мне в школе. Я отвечаю, что в четвертом и что да, в школе мне нравится. Третья подружка, куклообразная старушка с высокой прической, в красивых выглаженных платьях и окутанная ароматом мыла, непременно подсаживается ко мне и гладит меня по голове. Она ничего не говорит, и я тоже. Сидит она долго, и я уже боюсь – а вдруг она забыла, что собиралась в туалет.
Одна я жить не могу, и когда мама в отъезде, то или я живу у бабушки, или бабушка переезжает к нам. Если у бабушки нет времени («У бабушки нет времени! – кричит мама и встряхивает головой, – у бабушки нет времени! Бабушка вообще знает, что такое время? Знает, что значит – нет времени?»), то я остаюсь в нашей с мамой квартире с няней. Мама называет их нянями, хотя я давно уже не младенец. Мне десять лет, и я пошла в четвертый класс. Когда приезжает новая няня, прежняя уступает ей место и съезжает.
Фру Берг играет на пианино, и вкусно готовит, и ходит в просторной одежде, и плачет, потому что ей кажется, что как няня она никуда не годится.
– Мне просто хочется, чтобы тебе было весело и хорошо.
Шмыгая, она садится на табуретку. На столе – нетронутая чашка чая. Я стою перед фру Берг, похлопываю ее по руке и говорю, что у меня все хорошо.
– Но я-то знаю, – всхлипывает она, – знаю, что ты тоскуешь по маме, что тебе хочется, чтобы она сейчас была с тобой.
По маме я не тоскую, но этого не говорю.
Она сморкается и смотрит на меня мокрыми от слез глазами.
– А меня ты тоже любишь?
Она прижимает меня к себе. Изо рта у нее неприятно пахнет – капустой. Интересно, можно как-то не дышать, но при этом нос не зажимать? Единственный вариант – это задержать дыхание.
– Да, вас я тоже люблю.
Я говорю это так, чтобы она поняла: я вру. Ей же хочется услышать слова, хоть она и знает, что это неправда.
Я рисую карты, черчу таблички и составляю списки. Я худенькая и светловолосая, занимаюсь балетом и улыбаюсь, и мне больше не хочется видеть всех этих нянь, я хочу, чтобы няни заболели и умерли или чтобы им предложили работу еще где-нибудь, например в Австралии, потому что дальше просто некуда. Я хочу, чтобы мама вернулась домой, прижала меня к себе и больше никогда не уезжала.