Неприкаянная. Исповедь внебрачной дочери Ингмара Бергмана — страница 30 из 48

ОН Не хочу.ОНА Ну тогда завтра сделаем перерыв.ОН Это же ничего, да?ОНА А послезавтра как – будем работать? В воскресенье?ОН Нет.ОНА Хочешь отдохнуть и в субботу, и в воскресенье?ОН Да.ОНА А в понедельник работаем?ОН Да, почему бы и нет.ОНА Отметим в ежедневнике?ОН Да, отметь.ОНА Тогда я так и запишу. В понедельник, в одиннадцать… Хорошо?ОН Хорошо.

Перед болезнью он имел обыкновение записывать что-нибудь на тумбочке, когда у него была бессонница. Не на листке бумаги, а на самой тумбочке. Он писал черными чернилами. А тумбочка была белой.

Он писал не только на тумбочке, но и на стене тоже. Например: «Выключи свет!» И на столах в кабинете и гостиной. Имена, номера телефонов, время встречи, о которой боялся забыть. Или, возможно, про концерт по радио.

Однако ночью для записей использовалась только тумбочка, сверху донизу исписанная разрозненными словами, фразами, заметками, пересказами снов. Издалека эта тумбочка напоминает карту Луны.

В одном месте виднеется нечто, похожее на стихотворение из трех строк:

Настоящий ночной кошмар
САРАБАНДА
Мерзкое бельмо на глазу разрастается

Однажды он сказал, что сарабанда в Сюите номер пять Баха для виолончели представляется ему как смертельный танец для двоих.

ОН Я больше не могу работать! Все, закончили.ОНА Нет, не закончили.ОН Нет, закончили.ОНА Мы c тобой беседуем уже целую неделю… и мне не кажется, что мы закончили.ОН Вон оно как… (Оживленно.) Может статься, что дар созидания, желание писать внезапно вернется, подобно ангелу Божьему, опустится мне на плечо и заговорит со мной. И тогда меня нестерпимо потянет сесть за стол и разложить перед собой мою пожелтевшую бумагу. Она по-прежнему лежит в ящике… Писать – это занятно… Это ошеломительно… Порой мне этого так хочется… но на следующий день… желание исчезает.ОНА Да, но ты же говорил мне, что это вопрос дисциплины.ОН Да, прежде так и было.ОНА Прежде, но не сейчас? Почему не сейчас?ОН Этого я не знаю. Это… эта игра больше не игра… Ох, нет, забудь все, что я сейчас наговорил. Это все чушь собачья.ОНА Что именно?ОН Вот это, про игру.ОНА Это чушь собачья?ОН Да, я скажу так: я играл в игру, которую считал важной, но потом она исчезла.ОНА Ты называешь игрой все, что связано с театром и кино?ОН Нет, мои записи. Работу. Я очень въедливый… Мои коллеги наверняка тебе об этом рассказывали.ОНА Ты и сам об этом говорил.ОН Да.ОНА Ты никогда не был склонен к импровизациям.ОН Да, это верно.

Он смеется.

ОНА Да уж!ОН (по-прежнему смеется). Точно. Ха-ха-ха. Это не в моем стиле. «Волшебная флейта» была игрой, каждый день музыка Моцарта в качестве декораций, но все это я тщательно продумал… Обстоятельность. Обстоятельность, сердечко мое.

Доктор Н. – пожилой, маленький и худой, в твидовом пиджаке. У доктора худые пальцы, маленькие зубы и длинные ресницы. Он приходит на дом, как врачи в былые времена, вот только происходит все это сейчас, нет, не совсем сейчас – это было семь лет назад. Впрочем, про то, что было семь лет назад, тоже, наверное, можно сказать «сейчас». Одна из шести присматривающих за папой женщин делает доктору Н. кофе на кухне, после чего доктора проводят в гостиную, где в инвалидном кресле ждет папа. Я сижу на диване. Когда доктор Н. поздоровался с нами – так церемонно, будто все происходит в светском салоне, – я поднимаюсь и выхожу. Бормочу – мол, оставляю мужчин наедине. Сделав несколько шагов, я слышу, как папа жалуется доктору Н. на чужих людей, которые окружают его. Папа тихо говорит:

– По-моему, это какая-то родственница, но я не уверен.

– Это ваша дочь, – врач грустно усмехается, – хе-хе. Кажется, младшая.

– А, точно, это не исключено, – соглашается папа.

Они какое-то время сидят молча. А потом папа спрашивает:

– Сколько ей лет?

– Хм, хороший вопрос. Даже и не знаю, – отвечает доктор Н. и говорит, что мудрый мужчина никогда не станет угадывать возраст женщины.

– Может, семьдесят, – говорит папа.

– Нет-нет, – возражает доктор Н.

– Думаете, нет? – сомневается папа.

– Думаю, вы преувеличиваете, – говорит доктор Н., – по-моему, ей около сорока.

– Ну что ж, – соглашается папа, – возможно, вы правы.

ОНА Расскажешь про Ингрид? Смотри, тут у тебя ее фотография. Видишь ее? Видишь фотографию?

Она снимает висящую на стене в спальне фотографию юной Ингрид и показывает ему. Он смотрит на фотографию. Густые каштановые волосы собраны в косу на спине. Она, словно, зеркало, подносит ему фотографию, и Ингрид смотрит на него. Она чуть улыбается.

ОН (едва слышно). Для нее жизнь была широкой улицей, по которой мы с ней могли гулять, и нам ничего не грозило.ОНА Ничего не грозило вам обоим? Или только тебе? Ингрид тоже чувствовала себя защищенной?ОН Да. Так оно и было.ОНА Ты разговариваешь с Ингрид?ОН Разговариваю. Она всегда рядом.ОНА Думаешь, после смерти вы с Ингрид встретитесь?ОН В этом я даже не сомневаюсь.ОНА Как по-твоему, со всеми остальными ты тоже встретишься?ОН Не знаю. Но по поводу Ингрид не сомневаюсь. В этом я целиком и полностью уверен. У тебя колонки все еще включены?

Он говорит «колонки», но на самом деле имеет в виду микрофон.

ОНА Да. Это ничего? Мы уже заканчиваем.ОН Мы закончили.ОНА Устал?ОН Да, устал.ОНА Хочешь отдохнуть немного перед обедом?ОН Не знаю. А когда обед?ОНА Обед через сорок пять… хотя нет (она смотрит на часы) – через сорок минут.ОН Обед?ОНА Да, через сорок минут.ОН В двенадцать?ОНА Сейчас двадцать минут первого. Обед в час. Через сорок минут.ОН Что… я не знаю.ОНА Зато я знаю. Ты будешь обедать в час.ОН Я буду обедать в час?ОНА Да. Омлет на обед.ОН Омлет на обед.ОНА То есть чуть больше получаса осталось.ОН Ты точно знаешь?ОНА Да, точно-преточно.ОН Точно-преточно?ОНА Точно-преточно, у нас в Норвегии так говорят.ОН Как у вас говорят?ОНА Точно-преточно.

Долгое молчание.

ОН Да, по-моему, на сегодня достаточно.ОНА Тогда выключаю. Ты расстроился, когда я спросила про Ингрид, да?ОН Да.ОНА Прости.ОН Ничего, ты же не знала, что причинишь боль. Это случайно вышло. Ох!ОНА На сегодня заканчиваем.ОН Да.ОНА Чуть не забыла – давай принесу ежедневник и отметим, во сколько завтра начнем работать?ОН Да, но это очень сложно.ОНА Почему?ОН Потому что тогда кому-нибудь из женщин, которые здесь работают, придется нам помочь, а мы не можем их вызывать сюда то и дело.ОНА Но нам же достаточно просто взять ежедневник и записать время, для этого ничья помощь нам не требуется.ОН Нет, так не получится!ОНА Понимаю… Тогда, может, просто договоримся, что встречаемся завтра утром в одиннадцать?

Бесконечно долгое молчание.

ОН Да.ОНА Ты вроде как сомневаешься?ОН Да, ты же знаешь – я человек занятой.ОНА Да, это понятно.ОН Занятой человек имеет право сомневаться.ОНА Да, разумеется.ОН Я хотел предложить встретиться в час.ОНА Нет, в час у тебя обед.ОН Да, но мы могли бы пообедать вместе. Наверное, подадут омлет, а еще, возможно, по бокалу вина выпьем. Чем плохо?