– Извините, – вдруг обратилась к ней Ксюша. – У вас болит горло?
Анна едва заметно вздрогнула и кивнула. Ей явно было неловко, что ее состояние заметили, и в то же время было понятно, что ей нужна помощь и, возможно, простое сострадание.
– У нас есть ромашковый чай, – вспомнила Ксюша. – Хотите, я вам заварю?
Анна бросила быстрый взгляд на мужа, будто просила разрешения. Владимир мягко улыбнулся ей, чуть погладил плечо и кивнул.
– Отлично, – Ксюша ободряюще улыбнулась и поднялась с места. – Мои коллеги пока продолжат разговор. Да?
Митька неопределенно махнул рукой, поглощенный мыслями о новом деле, чуть рассеянно кивнула Полина, а вот Стас даже улыбнулся. Похоже, он считал идею подруги разделить гостей очень удачной.
Ксюша провела оперную диву на кухню, заботливо усадила за стол, начала хлопотать, заваривая чай.
– Если с лимоном? Ничего? Нормально? – Только сейчас она подумала, что очень мало знает свою именитую гостью. Да и о мире оперного закулисья в целом ничего не знает. Вдруг там приняты диеты или есть какие-то ограничения на питание и напитки?
– Простите, – вдруг тихо обратилась к ней Анна. – А нет каких-нибудь конфет? Меда? Чего-нибудь сладкого…
– Конечно! – Ксюша обрадовалась. – Есть шоколад молочный, есть горький и еще вижу мед, – перечислила она, заглядывая в холодильник.
– Немного горького шоколада можно? – Гостья смутилась.
Анна нравилась Ксюше все больше. Такая скромная и очень милая.
– Угощайтесь, пожалуйста, – она поставила перед дивой чай, достала шоколадку. – Я понимаю вас. Нет, вы не думайте, что я это просто так говорю. Мы с друзьями не раз видели… странные вещи. И это страшно. Всегда. Я вот так и не смогла привыкнуть.
Анна несколько раз мелко кивнула, аккуратно пробуя чай.
– Это и так было сложно, – тихо заговорила она. – Там, на сцене. Репетиция… Это долго и всегда нервы. И эта партия. Снегурочка для лирико-колоратурного сопрано.
– Я не очень разбираюсь, – призналась Ксюша. – Но, как я понимаю, это немного выше, чем вы поете обычно?
– И манера немного иная, – подтвердила Анна. – Больше нагрузка на связки. Светлый тембр, более нежный. А еще петь по-русски труднее.
Она застенчиво улыбнулась, Ксюша улыбнулась ей в ответ. Русские слова длиннее, чем в любом языке романо-германской группы. Это тоже создает дополнительную трудность певцам. Об этом Ксюша знала.
– Все это так растянулось, – продолжала рассказывать Анна. – Я устала. И тут… Сначала это было так хорошо…
Она мечтательно прикрыла глаза. Ксюша подумала, насколько все же у людей сцены выразительная мимика.
– Был такой подъем, – продолжила дива рассказ. – Легкое волнение, какое-то творческое легкое настроение. Даже, знаете, как влюбленность. А потом… Я стою на авансцене, на сорок пять градусов к залу. Получается, будто я обращаюсь как раз к ложам справа… – Она немного помолчала и смущенно проговорила: – Понимаете, со сцены зал представляется некоей общей массой. Я не вижу лиц. Они расплываются из-за света рампы. И это неприятно. Я всегда стараюсь смотреть на кого-то конкретно. Так легче. Будто поешь одному человеку. И тут я смотрела на ложу третьего яруса. Высоко. Я же играю. Надо обращаться к небесам, солнцу, весне. Удобная точка. И он появился там!
Анна опять занервничала, начала комкать шарфик. Потом вцепилась обеими руками в кружку с чаем.
– То есть, – осторожно начала выяснять Ксюша, – там, в ложе третьего яруса, появился человек?
– Не знаю, – Анна поморщилась. – Поймите! Я вообще сначала думала, мне кажется. Будто сама фантазирую. У меня был такой настрой хороший. Такой радостный, будто перед праздником. Знаете? Предвкушение такое. И тут тоже. Я думала, может, кто из работников сцены поднялся послушать. Там высоко и далеко от меня. Вот только я совсем не могла разглядеть этого человека. Даже фигуры. Не то что лицо. И еще…
Она с тревогой покосилась на Ксюшу, будто сомневалась, стоит ли продолжать.
– И еще он вас чем-то насторожил, – спокойно подсказала Ксюша.
– Конечно, – голос Анны изменился, стал суше и в то же время спокойнее. – Теперь я даже понимаю чем. Люди… плотнее. А тогда я испытывала радостное волнение и, наверное, немного романтизировала эту фигуру. Просто интуитивно чувствовала в ней что-то таинственное.
– Почему? – удивилась Ксюша.
– Ну… – Анна смутилась. – Он появился из темноты ложи. Приблизился к самому краю… Казалось, он так внимательно меня слушает. А потом…
– Вы испугались, – вновь подсказала Ксюша, но, оказалось, поспешила с выводом.
– Не в этом дело, – возразила Анна. – Это внутреннее чувство. Моя Снегурочка просит любви. Просит умения любить. Просит тепла, даже ценой собственной жизни. Здесь должен быть эмоциональный подъем. Страдание. Какие-то другие чувства. А мне тогда… стало грустно. По-настоящему. Будто я уже прощаюсь с кем-то, кто мне дорог. Что-то теряю. Я даже чуть не сбилась. Ведь и голос у меня тогда звучал иначе. И вдруг он… Перевесился через край ложи и полетел вниз. Я закричала… На этом моменте я брала высокую ноту, и это…
Она болезненно поморщилась и рукой закрыла горло, будто вновь переживая тот момент.
– Интересно, – выдала Ксюша. – Простите! Я не хотела вас обидеть. Спасибо, что поделились. Просто обычно появление призрака вызывает совершенно другие эмоции. А тут…
– Вы думаете, что мое эмоциональное состояние… – Анна вдруг заволновалась. – Что это связано с ним? Он как-то влиял на меня?
– Что-то вроде этого. А что было потом? Когда он упал?
Анна отставила опустевшую чашку.
– Ничего не было, – дива пожала плечами. – Я посмотрела туда, где он должен был упасть и… Знаете, я уже тогда чувствовала, что там никого не будет. Не знаю почему. Просто… Интуиция, наверное. Во всем этом было что-то очень неправильное. Какое-то чужое.
– Или чуждое, – подсказала Ксюша. – Я думаю, вам в тот момент даже и не до него было. Все-таки такой стресс.
– Спасибо, – робко улыбнулась Анна, и было понятно, что благодарит она не только за чай.
Пока Ксюша угощала оперную диву чаем, остальные члены команды продолжали разговор с Владимиром.
– Давайте еще раз вспомним все, что произошло сегодня, – мягко предложил Стас. – Я понимаю, что эта история далека от рамок нормальности, но, чтобы помочь вам, мы должны восстановить события поминутно.
– И еще, – подхватила Полина, – речь идет не только и даже не столько о действиях, сколько об эмоциях. Вспомните, как вам все представлялось.
Владимир тяжело вздохнул, бросил обеспокоенный взгляд в сторону кухни, куда ушла с Ксюшей его жена, но потом собрался.
– Скажу честно: сначала все это было просто нервно, – начал он рассказ. – Этот фестиваль… Мы и раньше работали с вашей филармонией. При другом директоре. Все было хорошо. Но эта женщина! – Он развел руками. – Это просто ужасно!
– А ваша жена Снегурочку раньше… пела? – Митька не знал, как спросить правильно.
– Конечно, – Владимир улыбнулся на его вопрос. – Это одна из постоянных партий в репертуаре Ани. Именно потому мы и решили внести ее в программу фестиваля.
– У нас в филармонии она это уже исполняла? – тут же задал Митька следующий вопрос, говорил он, не отрывая взгляда от планшета, явно стараясь скрыть свое стеснение.
– Нет, сюда мы «Снегурочку» привезли впервые. – Владимиру Митька явно нравился, и отвечал он очень дружелюбно.
– Но, как я поняла, – перехватила Полина инициативу, – нервы были связаны не с этим.
– С новым директором нервы связаны, – теперь в тоне Владимира явно прорезалось раздражение, но не в адрес «охотницы». – Поверьте, организация там на нулевом уровне! Репетиция затянулась на несколько часов. И вот наконец-то настала очередь Анны. Когда она вышла на сцену, я испытывал только облегчение.
– А ее выступление? – спросил Стас. – Все ли было нормально?
– Просто чудесно! – с воодушевлением отозвался гость. – Аня так эмоциональна была… Даже слишком хорошо для репетиции. У нее был такой чистый светлый голос. Знаете, слушая ее, я… Я подумал, как я ее люблю. Это было то самое светлое чувство влюбленности. Меня даже сейчас это удивляет.
– Ну, вы долго ждали, когда она выйдет на сцену, – напомнил Стас. – Да и эти нервирующие разговоры с директором филармонии. Возможно, на этом фоне исполнение Анны и вызвало такие эмоции.
– Мне часто приходится долго ждать и вести нервные переговоры, – с иронией возразил Владимир. – Тут что-то другое. Это было так особенно… И такая нотка грусти… Мне почему-то пришло на ум, как бы было ужасно, если бы я ее потерял. Совершенно неуместная мысль, но аж сердце сжало. А потом вдруг как озноб по спине. И тут я почему-то обернулся вправо, а он уже перевесился через перила ложи и летит вниз.
– А где в зале вы сидели? – спросил Митька.
– В партере, третий ряд. Со мной еще был режиссер, – тут же вспомнил Владимир. – Кстати, это режиссер обратил мое внимание на… него. И мы вместе вскочили, когда та фигура упала.
– Вы видели место падения? – спросил Стас.
– Не сразу, – Владимир замялся. – Я… я понимаю, надо было бежать туда… Но Аня… Господи, она так кричала! В первую очередь я бросился к ней.
– Это вполне понятно, – поддержала его Полина. – Мы всегда стараемся защитить близких.
– Спасибо, – искренне поблагодарил Владимир. – Я сначала успокоил жену, а уж потом… Вот это было очень неприятно. Там никого не оказалось! И то мерзкое чувство какой-то промозглости и тоски, что ли…
Друзья многозначительно переглянулись.
3
– Призрака филармонии нет на нашей карте! – заявил рассерженно Митька, как только за клиентами закрылась дверь.
Это звучало так по-детски, что друзья рассмеялись. За последние месяца-полтора самый младший член их команды здорово изменился внешне. Стас уговорил Митьку ходить в тренажерный зал. И долговязая тощая фигура их друга теперь стала выглядеть намного солиднее, Митька даже перестал сутулиться и выглядел более уверенно. Еще он отпустил бороду, теперь нижняя часть круглого лица была скрыта, что делало его старше. Но вот манеры Митьки ничуть не изменились, как никуда не делась его непосредственность и искренность.