Я отыскала в кафе столик рядом с розеткой, подключила ноутбук, чтоб можно было задарма попользоваться электричеством, а заодно и бесплатным вайфаем. Увы, трудно было сосредоточиться. Я раз за разом выверяла на интернет-карте адрес «Клуба Вечности», а потом вновь и вновь беспокоилась, что неверно прочла его. Меня так и подмывало пойти туда сейчас, просто чтоб убедиться, а потом вернуться в шесть часов, но я велела себе: жди. Не в том дело было, чтоб поступить так, как казалось правильно, ничем другим я не в силах была удержать себя, чтоб не ткнуться головой в стол и не уснуть. Отчасти то была раковая изможденность: гад изматывает тебя напрочь. Но была и другая часть: драма, в которую я влезла с этой чужой мне женщиной. Сделала в мыслях себе зарубку: приобрести новый номер мобильного телефона.
Пока же я там, где продают кофе, если я устала, то могу подбодрить себя кофеином.
К тому времени, когда я собралась и направилась в сердце Сохо, я и на спор не смогла бы уснуть. И осталась без своего мобильника.
У Лондона есть особенность – он строился не по линейке. Улицы извиваются и виляют, можно начать шагать, думая, что идешь в одно место, а попадаешь под конец совсем в другое, и вовсе не представляя, как выбраться обратно. В этом часть обаяния Лондона, и она способна свести с ума приезжих, в особенности тех, кто из США. После двадцати лет я привыкла к городу. Теряюсь до сих пор – просто не нервничаю из-за этого.
Уверена была, что заплутаю, отыскивая «Клуб Вечности». Он забился в такую укромную щелку, какие зовут тупиками, в такое местечко, мимо которого десяток раз пройдешь и не заметишь. Однако я вышла прямо к нему, словно уже тысячу раз тут бывала. Снаружи здание было выкрашено темно-коричневой краской, с такими же темными окнами, слишком высокими, чтоб я могла в них что-то подглядеть. Никакой таблички с названием улицы и номером дома, никакого звонка у двери или хотя бы сдержанной таблички «Только для членов клуба». Просто дверь со старомодной ручкой-рычажком вместо кругляша, тоже выкрашенная в темно-коричневый.
Я тронула дверь – та была не заперта.
Отделка приемной тоже выдержана в коричневых тонах. Ее мягко освещали настенные бра. Приятно; вот только если мне надо будет что-то разглядеть, то очки понадобятся.
– О! – раздался голос. Я моргнула и поняла, что стою перед стойкой приемной. Молодой малый за ней сначала, казалось, удивился, а потом быстро укрыл удивление за профессионально участливой улыбкой. – Добро пожаловать в «Клуб Вечности».
Я-то ждала, что меня вежливо выставят вон, а не встретят приветственно.
– Спасибо, – буркнула, чувствуя себя не в своей тарелке.
– Вашу карточку? – попросил он.
– Разумеется, – отвечаю и не спешу доставать ее из своей сумки. – Послушайте, у вас нет чего-нибудь вроде табурета-стремянки, а? Мне неудобно смотреть, задирая голову.
К моему удивлению, малый вынес мне высокое обитое белой кожей сиденье, как у барных стоек.
– Это подойдет?
– Вполне, – говорю и силюсь забраться на сиденье. Я эти барные сиденья ненавижу, но в конце концов устраиваюсь поудобнее. Только теперь стойка дюйма на три чересчур низко. Очевидно, неудобство тут обязательно.
– Вы это имели в виду? – говорю, выкладывая на стойку карточку с биркой и всем прочим. Я полагала, что дырочка вызовет какую-то реакцию: «Прошу извинить, но эта карта больше не действительна» или просто «Зачем, черт побери, вы это сделали?» Но малый и глазом не моргнул. То есть в прямом смысле: глаза у него оставались широко раскрыты, смотрели пристально, хотя это и не делало его каким-то странным или еще что. Малый был вполне симпатичный, довольно высокий, с оливковой кожей и какими-то искусными золотистыми прядками в коротко стриженных темных волосах. Он протянул руку за карточкой, но я ее не отпускала.
– Что вы намерены сделать? – спросила я его.
– Простите?
– Я бы предпочла не выпускать это из своих рук.
– Мне просто нужно зарегистрировать вас и, если понадобится, обновить условия допуска. – Черт его знает, что имелось в виду.
– Вы мне ее сразу же отдадите? – Малый кивнул, я отняла руку и следила, как он провел карточкой по какому-то устройству рядом с клавиатурой у себя на столе.
– Вот, пожалуйста, – произнес он, возвращая мне карточку. Я быстренько ее припрятала на случай, если передумает.
– Что теперь? – спрашиваю.
– Можете проходить, – отвечает он, наклоняя голову к двери справа от себя.
– Проходить куда?
Вот тут он моргнул, причем обоими глазами сразу:
– К себе в номер. – Бросил взгляд на экран, которого я не видела. – Номер сорок семь.
– Это мой номер?
– Так здесь значится.
Не знаю, как у меня духу хватило (рак, наверное), но я нагнулась, схватила плоский монитор и развернула его экраном к себе. Успела увидеть только свою фотографию, прежде чем малый выхватил монитор из моих рук и отодвинул его от меня подальше.
– Извините меня, – произнес он не без злости.
– Откуда у вас моя фотография? – потребовал я ответа. Вдруг дверь справа от малого резко открылась, и появилась высокая женщина с темно-коричневой кожей и полной головой коротеньких косичек.
– Вы пришли рано, – сказала она мне. Прозвучало это как укоризна.
– Вы кто? – спросила я, но, едва спросивши, сама догадалась.
– Стелла, – произнесли мы обе разом.
– Проходите, – немного строго прибавила она, и я подчинилась. У меня было такое ощущение, будто поступлю глупо, если не послушаюсь. Стелла провела меня по устланному ковром коридору к старинному лифту, который напоминал открытую бронзовую клетку, и мы поехали вниз; вышли на отметке – 4. Я следовала за нею по череде коридорных проходов, пока мы не вышли к роскошной на вид двери, помеченной цифрой «47».
– Вы новенькая, верно? – сказала она, хотя прозвучало это совсем не как вопрос.
– Рада, что хоть кто-то сообразил, – фыркнула я. – Тот малый за стойкой, новичок?
Стелла вздохнула.
– Его зовут Нико, и без него тут все развалилось бы.
Я подавила в себе желание уведомить ее, что это довольно увесистая похвала для того, кто всего лишь карточки считывает. Если только обновление условий допуска не было кодовым обозначением спасения мира. Вместо этого решила сыграть в открытую.
– Послушайте, – говорю, – правда в том, что на самом деле это не моя карточка.
Стелла недоверчиво выгнула бровь, глянув не меня, и извлекла из кармана блейзера нечто, смахивавшее на смартфон.
– Что ж, посмотрим тогда, чья же она. – Она протянула руку, и я отдала карточку. Она коснулась ею экрана, выждала секунду, потом вернула карточку мне. – Да нет, она ваша, – сказала и указала на экран. – У вас, случаем, не кризис самовосприятия, а?
С экрана на меня смотрела та же фотография, какую я видела на мониторе в приемной. Портрет по плечи, снятый на улице, но где – я сказать не могла. Наряд знакомый, но от той кофточки я давно избавилась и уже не помнила, когда у меня волосы были такими длинными. Однако это была точно я. Ниже снимка прописными буквами значилось: «ОНКОТАНГО».
– Это что еще за черный юмор? – спросила я сердито.
Стелла закатила глаза.
– У вас рак есть или нет?
– Есть, но…
– Это просто условное обозначение, вам незачем сообщать кому бы то ни было, что это такое, если не хотите. По крайней мере, это легко запоминается и может даже помочь вам в процессе.
– Каком процессе? – спрашиваю.
– Отстранения. Это всегда шаг в сторону. Вот так. – Она показала, отступив на шаг в сторону от стены коридора к центру. – Потом идете себе, сколько хотите. – Стелла сделала три шага вперед. – И когда доходите до места, откуда вам захочется увильнуть… – Она сделала шаг в сторону к противоположной стене. – Понимаете? Просто. Отстраняйтесь, пока не отыщете одну из линий, где у вас облегчение наступает. Только в первую очередь не пытайтесь отыскать такую, где у вас еще рака не было. От тех вы заблокированы.
Забрезжил свет. Не должен бы, потому как это была чушь, невозможное, полное суеверное ку-ку. Тем не менее до меня доходило.
– Просто помните о необходимости отыскивать считывающее устройство, – сказала Стелла, указывая на одно такое возле двери. – Если не срабатывает, просто идите дальше. Ах да, и не позволяйте себе глупость пытаться взять кого-то с собой. У «Клуба Вечности» строгое правило: никаких гостей. Последствия весьма суровые. Возможно, это не справедливо, но уж как есть, так есть.
– Так оно и случилось с Майклом Паррисом? – спросила я.
– Мне не известен никто с таким именем, – ответила Стелла.
Я вручила ей конверт. Она осмотрела его, потом взглянула на бумажки внутри.
– Затрудняюсь сказать. Но предположим – на мгновение, – что… ох, ну, скажем, женщина решила отстранить кого-то вместе с собой, кого-то, кого сильно полюбила. Возможно, мужчину, у кого с сердцем неладно, она захотела спасти его и завела на линию, где он, скажем, не умирает от инфаркта.
– И? – говорю.
– Ну и – не получится. Он не член клуба, номер ему не положен. Он умрет, а ее карточка пропадет. А вам же известно правило для пропаж. – И добавила, когда я отрицательно повела головой: – Кто нашел, тот и владеет. Поздравляю. – Почему-то ее отношение ко мне смягчилось. – Знаете, за исключением случаев, когда точно известно, что причина в таких вещах, как курение или абсцесс, большинство видов рака – это попросту обыкновенная старая невезуха. Но довольно часто происходят какие-то небольшие возмещения вреда – в случайном порядке. Вам повезло. Принимайте меры предосторожности, следуйте здравому смыслу, не нарушайте правил, и вы, возможно, отстранитесь от конца игры на два, а то и три десятилетия.
– А что, если я счастлива там, где я есть, и захочу отдать свою карточку кому-то другому? – спросила я, думая о своем сыне.
– У вас права нет ее отдавать, она не ваша. Она наша. Прочтите правила и условия.
– А если я не захочу пользоваться ею?
Стелла посмотрела на меня с сожалеющим выражением на лице: