Адам начинает между тем шарить вокруг в поисках еды. По-настоящему. Часть моей магии вернулась ко мне. Но совсем небольшая. И не главная. Что же мне теперь делать? Съесть Адама? Таков был ее план?
Я разглядываю его мускулистое тельце, светлую шкурку и заостренный хвост. Мне совсем не хочется его есть. С годами у меня вообще пропал интерес к мясу. Такое бывает, когда за жизнь какой только тварью не побываешь на земле и не знаешь, что тебя ждет завтра.
Под Лондоном буровая машина по имени «Елизавета» неуклонно прокладывает себе путь через слои земли, с запада на восток. Я и раньше ощущал каждый оборот ее громадного сверла, а теперь это чувство стало еще острее. Она приближает апокалипсис.
– Здесь еще осталось, – говорит Адам, трепеща носом. Я тоже чувствую запах – пахнет мной. Магией из пакета. – Похоже на чипсы.
Он принюхивается, а я наблюдаю за ним, чувствуя себя жалким и привычно несчастным. Его магический горностаевый нос подергивается.
Когда он яростно бросается на поиски добычи, что-то вдруг начинает клокотать внутри меня, и я, приняв это сначала за новый, не совсем обычный приступ несварения, понимаю, что это надежда, давно забытое мной чувство, и пробудилось оно от того, что нос горностая трепещет не только звериным чутьем, но и магией.
– Вперед, Адам! – ору я. – Нюхай! Ищи! Хватай!
Адам принимается шарить по хранилищу мертвых писем. Пускает в ход зубы и когти, слюнявит, урчит. Не хуже шредера, он распыляет на клочки скучную корреспонденцию, вгрызается в циркуляры, рвет на полоски открытки. На отправления семидесятых он мочится. Я его не осуждаю. Я сам однажды заглянул на эту полку. Сглотнул какую-то кислоту в порошке и уже было подумал, что ко мне вернулась сила, но через день, когда действие наркотика прошло, понял, что моя сила мне лишь почудилась.
– Рой, Адам, рой!
Он роет. Мне не очень хочется использовать его таким образом, но я утешаю себя тем, что он, кажется, даже получает от этого удовольствие, немного. Он бандар-лог в царстве бандеролей.
Когда я увидел ее впервые, то был потрясен, а еще я сразу подумал: вот наконец и та, кто будет делать за меня всю скучную, рутинную работу, плести заговоры соединения и наполнения. Я нашел помощницу. Не имея себе равных в плетении чар, она возьмет на себя ту часть придворной работы, которая казалась мне наиболее утомительной и скучной: варить любовные зелья и снадобья для болтунов, чтобы те меньше болтали, создавать напудренные штуковины для рыцарей, чтобы пользоваться ими во время оргий, которые могли продолжаться неделями, а также придумывать травяные шипучки для контроля рождаемости, весьма востребованные придворными дамами после тех же оргий. Сам я устал вечно собирать грибы и приманивать единорогов. К тому же у меня был печальный опыт с парой агрессивно настроенных ламантинов, а один белый носорог, при всей своей подслеповатости, разгадал мой замысел и тоже доставил мне неприятностей. Мне уже грезилось, что моя магия наконец-то войдет в свой алхимический период, и я, возможно, даже устрою себе каникулы и съежу куда-нибудь на побережье, а Нимуэ оставлю приглядывать за двором. И что из всего этого вышло? Она меня надула.
Когда мы с ней впервые путешествовали вместе, то выбрали форму рыб.
Мы плыли по самому дну реки, и что вы думаете: она подобрала себе что-нибудь серенькое, в крапинку? Ничуть не бывало – в пресной речной воде она вырядилась рыбой-попугаем, ни к селу ни к городу. Вот тогда я понял, что она кое-чему научилась у меня. Дева Озера, как же! Моя возлюбленная была Девой всех семи небес, всех морей, всех диких земель. Всего, чего угодно.
И она говорила правду: она не крала у меня мою магию. Я сам расстался с ней, по своей воле, и вот теперь кукую здесь, на почте, во рту у меня привкус потерянных вещей, а мои глаза следят за коллегой, которого мне, возможно, придется съесть.
Наконец Адам выскакивает из вороха развороченных пакетов. В зубах у него крохотный конвертик. Яростно тряся головой, как собака, он протягивает его мне.
– Что я, по-твоему, почтовый ящик? – потерянно спрашиваю я.
И глажу его по головке. Но сдержанно: это такая ласка, которая ничего не гарантирует.
Однако раз это письмо привлекло внимание магического горностая, в нем наверняка есть что-то особенное. На конверте наклейка с драконом. Вот как? Дрожащими пальцами я вынимаю из кармана свой испытанный нож и вскрываю конверт.
Внутри русалка, и тоже из кости.
Подумать только, как все просто. Хотя вряд ли у нее был выбор.
Внутри нет ни записочек, ни глупых намеков на ее победу, реальную или воображаемую. Мы не виделись сотни лет. Я чувствую, как мое сердце срывается в галоп. Нимуэ никогда ни на кого не была похожа. Она не знала сомнений.
– Мерлин, – сказала она мне однажды. – Не валяй дурака. Ты стар, и рано или поздно умрешь. Не пора ли уже научить кого-то всему, что ты знаешь?
– Я буду жить вечно, – отвечал я, ясно видя в своем будущем эту сотню мучительных лет на почте, но не понимая, что это значит.
– В вечном одиночестве, – ответила она, повернулась и пошла прочь, и вот тогда-то, изнемогая от любви и отчаяния, я и решился обучить ее всему, что знал сам.
Я подношу к губам дешевую игрушку-русалку. В ней суть моей магии, все секреты, что я поведал Нимуэ, все чары превращений, все тонкости и нюансы, унаследованные мной от смертной матери и демона-отца. А еще в ней вся история Артура и его правления, все знание о его царстве в грядущем.
Я развлекал себя, выдумывая слова заклинания:
Чары я твои, как семечки, развею,
Власть твою над миром отрешу,
Не нужны нам больше чародеи,
Уходи, томись вовек в плену.
Или что-нибудь в таком духе:
Маг Величайший по земле разметан,
Душа и тело – тонны суть помета.
Но, как бы она их не срифмовала, обе части заклятия сработали идеально.
Я долго не догадывался, что же произошло. Потребовалась не одна ниточка, чтобы привести меня к сути. И целая цепь намеков.
Я учил ее на совесть. И оказалось, что моя учеба почти уничтожила разницу между нами.
Магия хороша для многих вещей, но простая логика не из их числа. Перед лицом двух равновеликих сил, могущественнейших в мире, заклинание могло бы съежиться, раствориться. Но нет. Вместо этого оно подействовало на нас обоих. Уничтожило меня и рикошетом рассеяло по свету и ее.
Я вонзил зубы в русалочий хвост и ощутил вкус яблок из Авалона. Затем он сменился смолистым вкусом сосны, на верхушке которой я жил первое время разлуки с Нимуэ. Она ушла в глубину, я поднялся ввысь, ее рука крепко держала меч, я же греб полные пятерни воздуха. Я жил в хрустальной клетке, а моя любовь обитала на озерном дне, пока не настала пора перенести Артура в его укрытие.
Мои зубы отпустили хвост, и рот сразу наполнился вкусом минувшего, моей магии и божественной горечью безрассудной любви.
В тот же миг, вывернувшись из хватки моих зубов и всколыхнув потустороннюю материю, передо мной возникла сама Нимуэ.
Я смотрю на нее. Она сияет. Ее одеяние переливается точно крылышки жука. На поясе горит меч. О, я его знаю.
Она смотрит на меня зелеными, точно море, глазами, берет в руки Адама и почесывает ему мордочку. Горностай-предатель тут же начинает тыкаться носом ей в грудь.
– Как ты долго, – говорит она. – У меня вся шея затекла.
– Всего-то тысячу лет, – оправдываюсь я обиженно. – А это сущая ерунда в сравнении с вечностью, сама знаешь.
Внутри у меня все обмякает. Ничего не могу с собой поделать.
– Итак, – говорю я, – ты прекрасно выглядишь.
– А у тебя в бороде жвачка, – отвечает Нимуэ.
«Лгунья!» – хочу выкрикнуть я, но она щелкает пальцами, точно ножницами, и сносит мне бороду под корень. Шесть футов белоснежных прядей падают на пол. Она ухмыляется.
– Старый козел.
Как и раньше, я не знаю, что думать.
– Ты вернула мне всю мою магию? – спрашиваю наконец я после довольно продолжительного пыхтения и раздумий. Хотя и сам уже чую ответ.
Меня как будто раздувает. Значит, последние крохи моей магии были с ней, упакованные для прогулки по подземному миру, словно провизия для пикника. Теперь она снова вернулась ко мне. Все, кроме той части, которую проглотила эта дурная мохнатая тварь.
– Мне и своей хватает, – отвечает она, и я снова вижу ее коварные глаза, кожу, гладкую, как шелк, опасный изгиб рта, – словом, все то, что никогда не приносило мне ничего хорошего. – А твои чары устарели. Я просто хранила их для тебя, вот и все. Правда, потом у меня самой возникли кое-какие неприятности, так что пришлось залечь на дно.
– Ясно, – отвечаю я.
Адам копошится в складках ее плаща. Похоже, он решил свить там гнездо.
– Этот зверь у тебя в руках, – добавляю я с достоинством, – мой приятель.
– О, так у тебя изменились предпочтения, – говорит она и приподнимает брови.
Я чувствую, что краснею.
– Он мой коллега. Будь добра, верни ему изначальный облик.
– Сам верни, – отвечает Нимуэ. И передает зверька мне. – Все твои чары теперь на месте. А у меня есть дела и поважнее. Ты ведь наверняка в курсе последних новостей. Они уже почти сам-знаешь-где.
Я стою перед ней навытяжку, с горностаем в руках, словно ученик перед учительницей.
– Значит, ты тоже следила за новостями, – говорю я ей. – Несмотря на…
– Я следила за тем, чтобы не высовываться, – перебивает она меня. – Но не игнорировала и то, что происходило вокруг.
– Ясно, – говорю я. Какая же она все-таки вредная. Но на языке у меня вертится: и что же, пять минут назад ты еще была дешевой игрушечной русалкой, а сейчас уже мчишься спасать мир?
– Так как же? Договорились? – говорит она.
– Да, – выжимаю из себя я.
– Ну, тогда пошли, – говорит она. Меряет меня взглядом с головы до пят. – Только в таком виде ты далеко не уйдешь. Прими какую-нибудь форму.