Время от времени доносятся винтовочные выстрелы, русский мат, японское банзай. В какофонию разрывов артиллерийских снарядов время от времени врезается глухой хлопок ручной гранаты. Я уж расстарался, обеспечив парочкой каждого пограничника, отчего их командиры и не подумали отказываться.
– Банза-а-ай!
Рванувший на меня из-за поворота траншеи низкорослый японец с винтовкой наперевес был полон решимости насадить меня на примкнутый тесак. Слишком неожиданно, и стремительно всё это произошло, и я тупо не успевал навести на него дробовик. Расслабился следуя вслед за пограничниками, йолки!
Отвёл выпад стволом ружья, и толкнул коротышку ногой в живот. Я особой статью не отличаюсь, но храбрый и, возможно, сильный нападающий оказался значительно легче. Так что, мне удалось не только остановить его, но и оттолкнуть от себя, опрокинув на спину. Выстрел! Картечь ударила плотной кучей взбив на груди куртку цвета хаки.
Я перешагнул через ещё бьющегося в агонии противника, одновременно передёргивая затвор. Убедился, что за поворотом угрозы больше нет, и двинулся дальше, досылая в магазин новый патрон. В бою лишний выстрел никогда не бывает лишним и коль скоро есть возможность перезарядиться, то глупо этим не воспользоваться.
Впереди послышалась перестрелка, и забористый мат, поминающий всех святых, и живучих макак. Я поспешил на крики, и за очередным поворотом траншеи обнаружил четверых пограничников устроившихся по обе стороны от отнорка ведущего в блиндаж.
– И чего замерли, славяне? – поинтересовался я, присаживаясь рядом.
– Да вон, узкоглазые засели в блиндаже. Я сунулся было, так мне ухо отстрелили. С-суки, – выдал пограничный унтер.
Статный усач затянутый в гимнастёрку защитного цвета, прикрывал ухо окровавленной тряпицей. На коленях японский карабин, с примкнутым тесаком. К слову, моя, в смысле Горского, с гнутой рукоятью затвора. На поясе кобура с наганом. Первое впечатление – матёрый котяра. Что скорее всего соответствует истине, потому как наверняка из пластунов. Но вот тут малость растерялся. И причина скорее всего в бережливой хозяйственной натуре. Оно ведь не горит, потому и рука к гранате не тянется.
– Не преувеличивай, только и того, что мочку отстрелили, – возразил я, оторвав руку от уха.
– Много вы понимаете, ваш бродь. У меня на той мочке серьга золотая висела. И где её теперь искать? – возмутился казак.
– Ну, вот сейчас достану того ирода, вместе и поспрашаем, – подмигнул ему я, меняясь с ним местами и извлекая из подсумка гранату.
РГ-4, ручная граната образца тысяча девятьсот четвёртого года. Ага, не стал я оригинальничать, в названии, хотя она и по виду похожа на известную мне РГ-42. Разве только запал серьёзно отличается, да оно и понятно, я ведь пошёл по пути максимального упрощения.
Казак на эти приготовления посмотрел с сомнением. Цену таким игрушкам он уже знал хорошо, как и то, что раздобыть их не так чтобы и просто. И спрос за них у командиров строгий, а потому полагал, что не следует ими разбрасываться по мелочам. С чем лично я категорически не согласен. К слову я с собой взял целых шесть штук. Плюс два с половиной кило, это достаточно серьёзно, но скоро мне станет полегче.
Выдернул чеку, пристукнул грибком ударника по прикладу. Раздался хлопок капсюля, и пограничники невольно вздрогнули. Усач от уха тряпицу и неодобрительно покачал головой, то ли из-за продолжающегося кровотечения, то ли гранату ему жалко. Но страха не выказал точно. Замедлитель горит шесть-семь секунд, вагон времени, если что. Поэтому я без суеты, где-то даже медлительно не высовываясь из-за угла швырнул её в проём входа.
Рвануло. Из отнорка выметнуло пыль и комья земли. Я оттолкнулся спиной от стенки окопа и рванул в блиндаж с дробовиком наперевес. Видимость аховая, единственный источник света входной проём, который я же и загородил. Внутри полумрак и плотная завеса пыли. А ещё стенания, панический крик, маты, я, если что, японский знаю.
Выстрелил в смутно различимую фигуру, шатающуюся зажав уши, которая тут же сложилась на земляной пол. Следующий отплёвываясь попытался поднять на меня винтовку, ещё один выстрел. Готов. Этот стоит на четвереньках и трясёт головой. Ещё один выстрел, и его словно кувалдой приложило прибив к земле. Последний из подающих признаки жизни с ошалелым и вместе с тем яростным видом поднимается на ноги стремясь дотянуться до меня изгвазданной в крови рукой. Выстрел! И голова разлетается словно перезрелый арбуз. Это я погорячился. Факт.
Глава 13То чего не было
– И чего было патроны тратить, ваш бродь? – неодобрительно заметил заглянувший мне через плечо пограничник.
– Так ведь нет у меня штыка, не с ножичком же мне на них кидаться было, – пожал я плечами, загоняя патрон в магазин дробовика.
– Зачем с ножичком? Эвон, тесак японский мокрой верёвочкой к стволу примотайте, она подсохнет и держать будет похлеще стальных колец.
– Годная задумка. Только в траншеях со штыком громоздко получается. Мне привычней огнём и прикладом, – возразил я, закончив заряжать.
– Так-то оно так, но как по мне, то лучше со штыком, чем без него.
– Тебя как звать-то? – спросил я пограничника.
– Матвей, ваш бродь.
– Вот что, Матвей, потом поговорим, а сейчас ходу. Слышишь, пушки огонь уж сместили.
Я конечно не командир, но на учебном полигоне, где мы отрабатывали будущий штурм, пограничники отлично видели, что я не просто морской офицер, но и раздавал советы их начальству. И что куда важнее, они меня слушали. Потому бойцы подчинились мне с лёгкостью. Я же мысленно чертыхнулся. Не входит в мои планы выделяться. Тут я простой боец, и дерусь в своё удовольствие. М-да. Звучит как-то… Но с другой стороны, я ведь не беззащитных овечек режу.
Выйдя из блиндажа в ход сообщения остановился, приметив тусклый блеск. Протянул руку и ковырнув землю извлёк золотую серьгу колечко, с кусочком окровавленной плоти. Невольно хмыкнул и тряхнул головой.
– Матвей, твоя пропажа? – окликнул я дышащего мне в спину пограничника.
– О к-как! – искренне удивился он.
– Говорил же, что поспрошаем, куда самураи твою серьгу дели, – протягивая ему находку, произнёс я.
– Экий вы ловкий, ваш бродь, и когда только успели разговорить этих макак, – поддержал он мою игру.
– Мастерство не пропьёшь, – подмигнул я ему.
После чего пошёл дальше, взяв ружьё наизготовку и уперев приклад в плечо. Если кто-то думает, что принято нечто подобное, то сильно ошибается. Длинноствол в основном носят за цевьё, так сказать по-походному. Добежал до точки, изготовился для стрельбы строя, с колена, лёжа, нужное подчеркнуть. В лучшем случае винтовка удерживается двумя руками, но сугубо как копьё или бердыш, и по большей части именно для рукопашной, с отомкнутым штыком направлять ствол в сторону противника считается ненужным.
В пограничников что-то из области тактических приёмов будущего более или менее втемяшить получилось. Да и то, с пехотными оглоблями они действуют по старинке. Как впрочем и те, кто примыкает штык или тесак к карабинам. Они ведь от этого оборотистость свою теряют, и вообще, срабатывает стереотип – есть штык, значит нужно готовиться к штыковому бою, и оружие носится соответственно. Поговорка «проще научить, чем переучивать», в действии. Ага…
Траншеи и ходы сообщения тут зигзагами пока не роют. Хотя я об этом и говорил, и обосновывал, даже испытания на полигоне проводил, но всё впустую. Так что копают их либо по прямой, либо в соответствии с местностью и препятствиями. Траншеи идут в два три ряда вдоль фронта, ходы сообщения, перпендикулярно. Извилины и повороты возможны только если на пути попадётся какое-нибудь кряжистое дерево, которое проще обойти, чем сковырнуть, или крупный валун вросший в землю.
Здесь у меня на пути оказался именно, что огромный камень. А едва обогнув его, я оказался лицом к лицу с бегущими гуськом по ходу сообщения самураями, выставившими перед собой примкнутые тесаки. Я без раздумий нажал на спусковой крючок. Грохнул выстрел, и первый японец свалился как подрубленный. Не отпуская спуск, я передёрнул цевье, и едва оно встало в крайнем переднем положении, как грохнул следующий.
В считанные секунды я разрядил все шесть патронов в своём ружье, свалив семерых самураев. Не всех насмерть, поэтому выхватил свой браунинг и всадил по пуле в головы тех, кто подавал признаки жизни.
– Чего тут, ваш бродь? – толкнулся мне в спину, Матвей.
– Уже ничего, братец, – ответил я давешнему пограничному унтеру, меняя магазин в пистолете.
– Эк-ка вы их! – уважительно заметил усач.
– А вам разве не показывали скорую стрельбу из дробовика? – теперь уже вталкивая патроны в окошко ружья, спросил я.
– Да показывать-то показывали. Но то по мишеням, а тут эвон, шесть патронов, семь трупов, – с нескрываемым восхищением произнёс пограничник.
– Не все трупы, четверых добивать пришлось.
– Всё одно, положили то всех, – уважительно возразил тот.
– Это да. Пошли, братцы. Отстаём, – отметив, что волна разрывов вновь начала отдаляться, заметил я.
Добежав по ходу сообщения до третьей линии траншей, я не стал выбегать на перекрёсток, а высунув дробовик выстрелил влево и тут же услышал сдавленный крик и гомон, причём с обеих сторон. Раздались выстрелы, и в угол ударили пули выбивая комочки земли.
– М-мать! – отшатнулся я назад.
Выронил дробовик, повисший на одноточечном ремне, извлёк две гранаты, и изготовив их к бою, кивнул Матвею.
– Как рванёт, ты вправо, я влево.
– Понял, – ответил тот.
И опять во взгляде неодобрение подобному транжирству. Из какой стали у него яйца, йолки? Я конечно не трус, но переть буром в неизвестность, не стану. Храбрость и безрассудство понятия всё же разные.
Едва хлопнули гранаты, как я вывалился из-за угла и сместился влево, удерживая перед собой дробовик. Четверо. Кто жив, кто мёртв разбираться не стал. Сразу открыл огонь, вгоняя заряды картечи как в неподвижные тела, так и в копошащиеся. Один попытался сбежать и поймал картечь в спину, бросившую его на стенку траншеи, по которой он стёк на дно.