Едва отзвучал выстрел как Снегирёв не дожидаясь приказа заложил очередной поворот, уводя катер с линии прицеливания противника. И пара прилетевших снарядов беспомощно вспороли лазурную морскую гладь, трёхдюймовый же глухо ухнул, взметнув фонтан воды. Впрочем, вышло это достаточно далеко, и осколки до нас не долетели.
Несмотря на маневрирование, комендоры сноровисто извлекли стрелянную гильзу, улетевшую в специальную корзину, а в ствол лёг следующий снаряд, с уже выставленным взрывателем. Сомнительно, что у них что-то получилось бы, при таких-то виражах. Но страховочные пояса делали своё дело, и за борт никто не улетел.
Мой глазомер меня не подвёл. Молочно-белое облачко вспухло в нескольких саженях над водой, и с незначительным недолётом. Две сотни чугунных пуль прошлись по палубе косой, собирая обильную кровавую жатву. Досталось всем трём расчётам пятидесятисемимиллиметровых пушек. Зато трёхдюймовка рявкнула в очередной раз, посылая в нас… Шрапнель!?
Чугунные шарики взбили воду по левому борту, дробным перестуком прошлись по борту, палубе, торпеде и надстройке. Я ощутил толчок в грудь, глухой стальной звон от прилёта в каску, из-за чего картинка перед моим взором вздрогнула и я на мгновение потерялся в пространстве. Впрочем, меня практически сразу вернула к реальности резкая боль в правом бедре.
Я не удержался от болезненного вскрика. Ввиду низкого расположения орудия, целиться приходилось с колена. Как раз правого. Нога подломилась, и я рухнул на бок, зажимая рукой рану.
Вскрикнув как подрубленный рухнул сигнальщик Казарцев. Осел выматерившийся гальванёр Дубовский. Чертыхнулся схватившись за руку Ложкин. Круто нас приложили!
Привычно отстранившись от тела в режим аватара, мне удалось более или менее купировать боль. В таком состоянии я способен на многое. К примеру, драться, словно управляя телом со стороны, в результате чего значительно улучшается моя реакция, а движения становятся стремительными и отточенными.
Ну и такой момент, что я могу в некоторой мере контролировать нервную систему и болезненные ощущения в том числе. Можно и полностью заблокировать нервные окончания. Но тогда этой частью тела владеть не получится. Поэтому я лишь приглушил болевые ощущения, так чтобы и способность действовать сохранить, и избавиться от радужных кругов перед взором.
– Снегирёв, курс сто двадцать пять, – выкрикнул я, поднимаясь на колено и потянувшись к прицелу.
– Есть курс сто двадцать пять, – отозвался рулевой, и катер пошёл по прямой.
Я выждал несколько секунд и прежде чем японец выстрелил ещё раз, послал в него свой гостинец. Понятно, что самураям помешать я не смог, однако теперь уже наученный горьким опытом, Григорий резко рванул штурвал, разворачивая катер буквально на пяточке. И вновь в воздухе вспухло молочно-белое облачко, но на этот раз чугунные шарики взбили воду в стороне, не причинив нам урона.
Чего не сказать о нашем подарке. Я увидел, как расчёт главного калибра буквально снесло с площадки с орудием. Вот и славно. Нужно воспользоваться заминкой на вражеском миноносце. Ложкин несмотря на наливающийся кровью рукав дёрнул затвор, подхватил выскользнувшую гильзу и отбросил её в корзину. Будко вогнал в ствол очередную шрапнель, и я вновь приник к прицелу.
Пули двух последующих снарядов прошлись по палубе загоняя японских моряков в укрытие. Миноносец попытался отвернуть, не позволяя нам сблизиться. Я вновь приникнул к прицелу, на этот раз собираясь всадить в противника фугас.
– Андрей Степанович, отвали, – встрепенулся я, пытаясь отстранить боцмана накладывающего мне на бедро жгут.
– Кровью изойдёте, ваше благородие, – возразил тот.
Будко ловко оттеснил меня в сторону, и сам приник к прицелу. Я мысленно чертыхнулся, предполагая, что тот сейчас промажет и понимая, что мы теряем время, и преимущество отвоёванное достаточно дорогой ценой. Гулко рявкнуло орудие. Четыре долгих секунды, и в основании средней трубы рванул мощный взрыв. Палубу японца тут же заволокло чёрным дымом и миноносец начал терять ход.
– Молоток, Саня, с меня косуха казёнки! – в сердцах выкрикнул я.
К моменту когда в стволе оказался очередной фугас, жгут уже был наложен, и я занял место наводчика. Японцы опять стреляли по нам, но Снегирёв вновь не оставлял им шансов. Зато чётко вывел на выстрел меня, и я вогнал в противника очередной снаряд. Мы задавали дистанцию и рисунок боя, а наши увесистые гранаты не позволяли противнику прийти в себя.
Четыре фунта бездымного пороха, это достаточно серьёзно. На секундочку, почти полтора кило в тротиловом эквиваленте. На миноносце же только боевая рубка имеет противопульную броню, так что каждый взрыв рвал металл как бумагу, оставляя большие пробоины.
Наконец мы приблизились на дистанцию в пару кабельтовых. Злой как чёрт Ложкин, с жгутом на левой руке, встал за пулемёт на носу «ноль второго» и начал поливать палубу японца свинцом, не позволяя самураям подойти к пушкам. По нам пытались вести ружейный огонь, но так ни разу и не попали. Чего не сказать обо мне, отстреливавшего из маузера любого, рискнувшего высунуться из-за укрытия.
Из пушки я не стрелял, так как кораблик уже получил три пробоины в разных отсеках, и сейчас активно кренился на правый борт. Оно бы влепить в него торпеду или мину, разом покончить с этим вопросом и валить отсюда по бездорожью. Но меня обуяла такая злость, что просто так отпускать японца не хотелось.
– Приготовиться к абордажу! Харьковский старший, с ним в паре Галанцев. Вторая пара, Будко старший, с ним Мещеряков. Я и Ложкин прикрываем. Боцман, приготовь Андреевский флаг, – контролируя палубу через оптику, раздавал я приказы.
– Уже готов, ваше благородие, – отозвался тот.
– Родионов!
– Я цел, аппарат заряжен и готов снимать, – доложил кочегар, и по совместительству кинооператор, ну или уже наоборот.
– Снегирёв, курс на сближение.
– Есть курс на сближение.
Высадка прошла как по маслу. Нашлись конечно те, кто попытался оказать сопротивление, но плотный рой ружейной картечи, на пару с ручными гранатами сделали своё дело, загнав противника в укрытие. К тому же нам и не нужно захватывать весь кораблик. Смысла нет. Потому ограничились лишь высадкой на корму, и скорой зачисткой ближних кубриков, путём забрасывания их гранатами.
Убедившись в полном контроле палубы, Харьковский сорвал японский флаг, и быстренько закрепил Андреевкий. Вся четвёрка штурмовиков скоренько выстроилась в шеренгу, а боцман отдал честь. Я и Ложкин продолжали контролировать палубу, как оказалось, «Инадзума», из второго отряда истребителей.
Наконец с церемонией было покончено, и матросы вернулись на катер. Мы отошли от, уже нашего, миноносца, а Родионов продолжал снимать. Галанцев с Мещеряковым развернули минный аппарат, хлопок, и метательная мина рыбкой скользнула в водную гладь, устремившись к цели. Миноносец конечно тонет, но и времени у нас нет, на горизонте уже появились дымы и вскоре они начнут обретать очертания вражеских кораблей.
Под бортом «Инадзумы» взметнулся огромный столб воды, мне даже показалось, что кораблик в этот момент слегка приподняло. После чего он стал погружаться гораздо активней. В подтверждение этого из пробоин и выбитых иллюминаторов выметнулись клубы молочно-белого пара. Однозначно забортная вода добралась до котлов и те не выдержав взорвались.
– Андрей Степанович, доложи о потерях, – приказал я, когда мы легли в дрейф в полутора кабельтовых от тонущего миноносца.
– Казарцев, бестолочь, сорвал каску и размахивал ею, получил шрапнельную пулю в голову. Без сознания, но дышит…
Я вскинул карабин, и взял на прицел бросившегося к флагштоку японского моряка. Выстрел! Тот споткнулся и вывалился за борт. Ложкин дал длинную очередь, отстучав скороговорку стального перестука по надстройкам и палубе, загоняя в укрытие самураев готовых рискнуть за честь флота.
– Дубовскому прилетело в ногу, за малым до жилы не достала, эдак кровью бы изошёл, а так ничего, быстро оклемается, – продолжил докладывать боцман. – Ложкина видите, с вами всё ясно.
– Казарцев как оклемается, объявишь ему три наряда вне очереди. Пусть гальюны на «Севастополе» драит, – громко произнёс я.
– Есть объявить три наряда вне очереди, – согласно кивнул Харьковский.
С одной стороны, кто его знает, что у него за рана. Голова это серьёзно. И уж тем паче, если без сознания. Но с другой, вроде как не торопимся хоронить, от того и настроение у команды получше.
Я вновь вскинул карабин, и подстрелил очередного смельчака, попытавшегося сорвать русский флаг. Ложкин продублировал выстрел длинной очередью. Крен миноносца увеличивался с каждой секундой.
– Ловко они нас подловили, – в сердцах выдал я, памятуя о ещё двух попаданиях в себя любимого.
– Это да. Выждали, чтобы вдарить наверняка, и жахнули. Там, ить и Снегирёву с Родионовым в грудь прилетело, и мне в каску, – поддержал меня боцман.
Вот так, практически никого не обидели. По сути, уцелеть на палубе должны были только Галанцев и Мещеряков. Которые сейчас суетились у минного аппарата, загоняя в трубу следующую мину.
По здравому размышлению я отказался от трёхдюймового миномёта, коль скоро у меня появилось универсальное орудие, то грешно не вернуть столь убойный аргумент, пусть и ближнего действия.
Я решил пока избавиться от пушки барановского, переместив её в мастерские Горского. И как выяснилось, оказался совершенно прав. Всё же артиллерийская дуэль это не наше. Разве только для самообороны, обстрела беззащитных транспортов или береговых целей. Подумать только, одно удачное накрытие шрапнелью, и трети команды как не бывало. А не случись у нас защиты, так и половины.
Наконец раздался скрежет, миноносец окончательно опрокинулся и задрав корму ушёл на дно, с повисшим мокрой тряпкой Андреевским флагом на корме. А с обратной стороны обнаружились плавающие на поверхности японские моряки. Похоже сумели выбраться, прикрывшись надстройками. Вот и ладушки, пусть поплавают. Водица тёплая, помощь на подходе, а нам пленные без надобности. Пора делать ноги.