— Ты бы за девицей своей смотрел лучше, а то… сомневаюсь в твоей команде. — звучит оглушителей оплеухи. Даже любовный морок смывается, оставляя трезвую реальность — сосед — всего лишь мокрый козлина под дождем!
Если сначала Шувалов начинает щериться, будто дикий зверь, то уже через несколько секунд лицо смягчается. Губы змеятся глумливой улыбкой:
— А че морда побитая?
— Дебил, и не скрываешь! — суживает недобро глаза Селиверстов. Уничижающий взгляд на меня. — Бл***, меня пугает, с кем ты связалась!
— Не тебе судить, не тебе пугаться, — огрызаюсь мрачно. — Но спасибо, — чуть тушуюсь.
Я, конечно, разыгрываю стерву, но не настолько гиблую, чтобы отплатить за хороший поступок черной неблагодарностью.
— Кто? — холод глаз настораживает. Но Родион не ко мне обращается, а, наплевав на вражду, к Игнату.
Если до сего момента Селиверстов пыхтит, как тур, готовящийся к броску, после непродолжительного задумчивого молчания успокаивается.
Как бы то ни было, парни меня пугают. А ведь только завершился первый этап сложного турнира.
Ночь. Точнее ранее утро уже… Я устала, промокла, проголодалась, нервы ни к черту… Не хватает мне еще разборок и выяснений отношений.
— Шум, нормально уже все, — обхватываю лицо Шувалова ладошками и требую посмотреть на меня. — Селиверстов помог, — кошусь через плечо и приторно сладко вторю: — Спасибо ему еще раз. А теперь отвали, — это соседу. Грубо, потому что нет больше сил выдавливать из себя милую девочку. Я зла! Вымотана. — Ключи давай! — нежно требую у Родиона, с облегчением отметив, что Игнат не усугубляет момент — прислушивается и отступает.
Сажусь за руль, демонстративно игнорируя Селиверстова, — хотя, судя по шелесту гравия, Игнат рядом с нами не задерживается, — но точно примечаю группу Лианга.
Бывший все видит.
Пусть! Для его глаз спектакль. Может, оценит… Джи Линь с врагами жестокий и бескомпромиссный, но всегда… ВСЕГДА относится с уважением, и как бы ни жаждал расправы, умеет справедливо оценить рискованность, достоинство и целеустремленность противника. Даже балл в мою пользу — и то крохотная победа в битве за свободу.
Родион садится в кресло рядом с водительским. Привычно вставляю ключ в зажигание. Мотор рычит…
Выруливаю с парковки без лишней горячности и показухи. Сворачиваю на главную дорогу.
— Адрес.
— Мой?
— Ну, не мой же… — смешливо кошусь на Шувалова.
Взгляд парня теплеет. Родион называет свой адрес таким тоном, будто соблазняет на непристойность, но очень мелкую, почти невесомую.
— Элитный район, — парирую тоном «парень, да ты крут!».
— Да и я вроде элитный парень, — растекается по сидению Шумахер, томно улыбаясь. — Вот и не могу понять, что же во мне такого, что тебя не цепляю?
Блин, весь настрой на мир перечеркивает. Несколько секунд пережидаю бурю в душе и отзываюсь нарочито спокойно:
— Не думай об этом. Все с тобой нормально, спи!
Родион задумчиво кивает. Возится с внутренним карманом куртки, выуживает пачку сигарет. Неспешно прикуривает и, открыв окошко, выпускает дым.
Доезжаем в сравнительной тишине… Иногда одергиваю, когда Шувалов прикладывается к бутылке, которую к моему неудовольствию хранит в бардачке. Такое впечатление, что решает мне себя во всей красе показать.
Что ж… Вижу. Я в чистом, прозрачном áфиге…
Погодка под стать настроению и ситуации разыгрывается нешуточная. Дождь притапливает, а мрачность небосвода подсказывает, что просветления не ожидается. Плохо, меня и так уже потряхивает от озноба.
На открытой парковке возле дома, где, слава богу, места номерные, то есть частные, ставлю машину на положенную разметку.
Выхожу под глухой шелест ливня, понимая, что пытаться укрыться нелепо — мне бы Шумахера как-то вытащить из авто.
Шувалов сам не в состоянии идти, поэтому помогаю выбраться из тачки. Подставляю плечо, веду к подъезду — отсиживаться в машине не вариант — кто его знает, сколько дождь еще будет лить. Питер — слякотный город, и такая погода для него норма. Поэтому — нет; решаю, что лучше домой. А там и обогреться можно!
— И где твои хваленые друзья? — ворчу в сердцах, впихивая Шумахера под козырек подъезда. Прислоняю к стене, клацая от холода зубами.
— Тебе же они не нравятся, — еле двигает языком парень. Не делает попыток выудить ключи, поэтому обшариваю карманы куртки и достаю сама:
— И что? — мужская логика явно не для моих женских мозгов. Особенно сейчас — под утро, запаренные, уставшие, порядком озябшие.
Дрожащими пальцами прижимаю магнит к специальному замку на металлической двери до характерного звука.
— Вот я и один… — словно тупой, поясняет Шувалов, разводя руки в стороны.
— Надрался тоже один? — уточняю как бы между прочим, распахивая входную дверь.
— Неа, — пьяно мотает головой.
— Этаж? — уже в подъезде, ступая по лестнице.
— Пятый…
Прислоняю Шумахера к стене возле лифта и нажимаю кнопку вызова. Уже в кабинке — нужную цифру. Едем молча. Родион медленно стекает по стенке лифта, поэтому опять подпираю его собой, а он не против — сразу же обнимает.
Можно бы побрыкаться, только кому от этого будет лучше? Не дай бог упадет. Моя совесть не позволит бросить идиота на грязном полу… каким бы приставучим гадом Родион не был. А поднять его тушу я точно не в силах.
Мне везет. Парень благоразумно останавливает домогания на этапе обнимашек.
Выходим, и мысль спросить, какая квартира, отваливается сама собой. С одной стороны площадки все изрисовано сердечками и надписями: «Люблю!!! Самый лучший! Родик — ты мой! Люблю Шум!!!» и т. д.
Ключ в скважину замка. Отворяю. Входим.
— Отлично, — резюмирую мрачно, оглядываясь в коридоре незнакомой квартиры.
Ковыляю по длинному коридору, из последних сил помогая не упасть Шувалову, и при этом заглядывая в попадающиеся комнаты, выискивая нужную, которая хоть как-то бы напомнила спальню.
Она оказывается четвертой, и как назло — в самом конце огромной и просторной квартиры.
Даже не знаю за что такое счастье? Лианга выхаживала после травм, аварий, драк. Игната пьяным терпела, а теперь еще и Родиона…
Зло плююсь в сердцах, но парня доволакиваю до его комнаты. Без особой нежности и осторожности толкаю на постель. Матерюсь, закатывая глаза под потолок, стягиваю с него обувь. Но раздевать полностью не буду. Это точно!
Нелепые попытки Шувалова уволочь меня к себе, спокойно обламываю, но покинуть квартиру не успеваю. Грохот в комнате заставляет гневно выдохнуть и вернуться. Парень на полу, на карачках… пытается ползти. Выходит фигово, руки не желают слушаться: то одна подгибается, то другая. То в ногах путается и постоянно заваливается лицом в пол… то лбом, то носом…
Что-то бормочет в пьяном угаре, ворчливо, гневно. Только когда приближаюсь, с трудом разбираю, что Родион требует, чтобы сортир к нему сам приблизился.
Видимо, это какая-то обостренная форма деспотического нарциссизма к неодушевленному — требовать от неразумного предмета подчинения и срочного выполнения приказа.
Можно, конечно, полюбоваться на пьяного Шумахера, поумиляться и настроение себе поднять чудесным видом сверху, и даже компромат на него отснять, но я не садистка. И не чокнутая… Толчок к Шувалову не прикатит, как бы тот ни плевался угрозами и не сорил деньгами, мол, «за мои деньги любой каприз».
Жалкий идиот!.. Но сейчас такой безобидный и какой-то обычный. Милота прям…
Ждать чуда глупо, поэтому тяжко вздыхаю и помогаю парню добраться до вожделенной цели, хотя устала настолько, что сама запинаюсь все чаще — в теле слабость, а еще дрожь. Меня сильно потряхивает. От холода и мерзкого ощущения сырости. Я промокла насквозь… Мне бы обсушиться, переодеться!
Уборная оказывается тоже весьма внушительная — большая, просторная. Все в светлых тонах, в сочетании с деревом нежно-кофейного цвета. Дорого, но без пафоса и вычурности, практично, со вкусом, и по-мужски. Отдельно стоит в углу вмонтированная в подиум джакузи, в углу — душ-кабина в виде закутка из плитки, со стеклянной дверцей и с большой плашкой под потолком в качестве дождика на голову. Быстро нахожу глазами сантехнический прибор, подвешенный на стену сразу за тумбой с умывальником и зеркалом.
— Сам справишься? — тупой вопрос, но уточняю.
— А если нет, подержишь?
Блин, даже в таком состоянии Шумахер никак не унимается.
— Нет, но если обмочишься, клятвенно заверяю — срамоты не испугаюсь, на фотик не сниму, забуду быстро и сменную одежду поищу…
— Боевая подруга, — оценивает мою помощь Шувалов, осев возле толчка с явным намерением отнюдь не ссать… скорее блевать!
Прикрываю дверь и, прислонившись к стеночке, сползаю на пол. Понимаю, мне лучше уйти… Но не могу дурака бросить. Вдруг упадет, будет плохо… поперхнется, подавится… Да и устала я… Нет слов, насколько. Выжата, как лимон… А еще от холода зубы все сильнее клацают.
Из последних сил поджимаю колени к груди, обхватываю руками. Голову наверх…
Глаза закрываются.
Только на секунду… на одну сек…
Вдалеке глухо гудит, льется тихая мелодия. Смолкает… Опять жужжит и вновь тишина. Зыбкая тишина, чуть тошная и неприятная. И окружающий мрак… тяготящий. Словно топкое болото, вроде увязаю в нем, стараюсь освободиться, а оно сильнее прихватывает. Особенно когда беззвучье настает.
Сквозь темноту прорезается новая волна мелодии. С трудом выныриваю из омута, соловело моргая. Рингтон телефона. Точно назойливый шмель, жужжащий над больной головой. А она раскалывается. Жутко, до слез. Не в силах открыть глаза, непонимающе хлопаю себя по груди… где-то в этом районе вибрация. Пока сражаюсь с непослушной молнией, мелодия умолкает, и я на миг откладываю попытку достать источник недавнего гудения. А зря, уже через несколько секунд сигнал возобновляется.
Когда удается справиться с бегунком, достаю из внутреннего кармана куртки мобильный:
— Да… — сама пугаюсь собственного хриплого голоса.