— А вы точно Шувалов Евгений Петрович, старший брат торчка, из-за которого Иришка попала под ливень, а потом так промерзла, что чуть от простуды не умерла?
— Лень, — ладошкой в щеку Спартака надавливаю, требуя повернуть к себе голову, — не надо. Это глупо и странно. Меня… Только домой не стоит… К Анютке…
— Никуда она не поедет! — шагает к нам Шумахер, с ненавистью уставляясь на брата и даже свободной рукой взмахивает, будто избавляется от цепкого хвата. — Она будет здесь жить, сколько потребуется!
— Она тянет тебя на дно! — чеканит зло старший. — Вон, уже дурь какую-то выискиваешь по городу!
— Я сам там давно плаваю, — нервно чешет нос Шувалов младший. — И не тебе мне указывать, что делать и с кем.
— То есть, когда ты подыхаешь, — морозит спокойствием Евгений Петрович, — мне позволительно тебя из дерьма вытаскивать, а когда бодрячком носишься — в сторонке ждать очередного дерьмокупания? Ну и деньжат подкидывать на очередные твои закидоны.
— Да ты вообще можешь на меня внимания не обращать! — с напускной веселостью отмахивается Родион, но видно, что горячится. Словно маленький мальчик, у которого накипели обиды. Он вспыхивает и решается на признание. — Как после смерти родителей. Бизнес свой строй. Разборки, терки, бабло, клуб, а я сам как-нибудь!..
Вот реально его претензии мне кажутся такими мелкими, но вижу… насколько они ощутимы для парня. Родион — обиженный мальчик. Вырасти вырос, а повзрослеть так и не успел.
Старший Шувалов еще сильнее мрачнеет. Поджимает губы, желваки натягивают скулы, в глазах непередаваемый холод:
— Будь по-твоему. И помни, это твой выбор! — кивок охраннику, и монолитная глыба покидает свое место. Мужчины так много, что вжимаюсь в грудь Лени, продолжающего меня удерживать. Охранник проходит мимо, заполоняя собой узкий проем коридора, а когда нас минует — удивительно, но умудряется даже не коснуться.
— Если попробуешь опять достать наркоту, и я об этом узнаю… финансирование твоей смерти прекратится! — грозит пальцем и припечатывает суровым взглядом Шувалов старший.
— Дверь с другой стороны закрой! — тявкает нарочито бодро Родион.
— Эй, — Евгений Петрович переводит взгляд на Спартака, все еще держащего меня на руках. — Ты ведь медик?
— Местами, — без какого-либо уважения и желания похвастаться, — но больше философ…
— Это хорошо, что философ, но если появится мысль в медицину окунуться, Лаврентьев тебя к себе возьмет.
Не знаю, кто это этот загадочный «Лаврентьев», но судя по реакции Лени — очень-очень значимая персона. Большие глаза парня становятся просто огромными.
— Я подумаю… — неопределенный кивок и, не дожидаясь ухода босса, друг несет меня обратно в комнату.
— Лень, это кто?
— Крутой специалист и директор нескольких клиник. Дорогих и высокоспециализированных. Он вас с Шумом осматривал после моей работы, — не без гордости сообщает. — Сказал, что я отлично сработал…
— И он тебе работу предлагает?
— Черт его знает, что, но видать запомнил. Это уже много стоит, — самодовольная ухмылка.
— Круто, — устало радуюсь, понимая, вот-вот опять куда-то в небытие упорхну.
— Ир, дурить заканчивай. — Укладывает на постель: — От соревнований откажись…
— Не могу! — категорично.
Спартак досадливо мотает головой и уходит, затворив дверь.
Укутываюсь одеялом и с блаженством закрываю глаза.
Резко выныриваю из сна и тотчас слышу далекие голоса парней.
— Вот и отлично. Пусть спит! — настойчивое Лени. — Не хрен ей на соревнования ехать.
— Ты не понял, это не моя прихоть ее на турнир пустить, — огрызается Родион. — Это важно для Птички.
— Ничего не может быть важнее жизни человека, а если она пойдет… если примет эту дрянь… Пиз***!!! Да ее реанимировать придется, когда начнется ломка и отходняк!
— Ботан, — грубеет тон Шумахера, — ты реально не слышишь? Не моя прихоть! Птичка сказала, что ей туда нужно! — уже почти переходит на крик. — Не могу понять почему, но верю, что это жизненно необходимо. И, бл***, я сделаю, что она попросит! — припечатывает так, будто штамп на назначении смертной казни насильнику-рецидивисту ставит.
— Да, но тебе брат перекрыл ходы…
— Это он так думает. Когда было нужно, я всегда доставал. И в этот раз смог бы…
— И ты, ради глупости, готов с братом разругаться? Шум, очнись хоть ты! — рявкает Спартак. — Это брат! Он твоя кровь!!! Он единственный, кто за тебя готов умереть. Девчонка и ее прихоти?! Ты сам послушай, как пафосно звучит? Она что, Мессия? И это спасет человечество?
— Хер знает, — негодует уже не так уверенно Родион, — но мне кажется, ее спасет.
— Это ее убьет! — напирает знающе Леонид.
— Но она этого хочет!!! — опять взбрыкивает Шувалов младший.
— Вы оба тупанутые… — звучит безысходно.
Надоедает бессмысленный балаган. Меня все равно не переубедить. Если не дадут, пойду, как есть! И сделаю, что возможно…
Черт! А сколько времени? Беглый взгляд на окно — вроде вечереет. С тумбочки загребаю телефон, мимоходом читанув и удалив: «Я скучать, Гуань-Инь» и убеждаюсь, что не проспала. Времени мало остается, но достаточно для безумства.
Встаю с постели, с неудовольствием отметив, что одежду так никто и не удосуживается приготовить к моему пробуждению. Нет, я не принцесса. Но!!! Я болею! Все время сплю! Квартира не моя… И у меня сегодня супер-важное мероприятие.
Я же не прошу стирать или покупать что-то новое. Мне достаточно моего. Просто вернуть мое! Даже если грязное… И плевать, если до сих пор мокрое…
Кутаюсь опять в одеяло и шлепаю босыми ногами по полу, торопясь к месту разборки:
— Ребят, заканчивайте, — останавливаюсь на пороге кухни и хмуро смотрю сначала на Спартака, потом на Родиона. Парни тотчас насупливаются. Шувалов подрывается:
— Садись, — двигает стул ближе.
Склоняю голову набок и прислоняюсь виском к дверному косяку. Для устойчивости — подпираю плечом, плотнее кутаясь в одеяло.
— Шум, все правы. Если я осложняю твое выздоровление — нам нужно расстаться. Черт. Я ведь не знала…
— Это мои заморочки, ты тут каким боком? — опять ребячится с пылом Шумахер.
— Тем, что у тебя из-за этого всего сейчас многой эмоций, а это влечет… обострение, — устало качаю головой. — Да ты и сам все понимаешь, — отмахиваюсь.
— Бл***, я хочу продолжить наше дело. И я не привык отступать. Так что выполняй свои обязанности, а я помогу, с чем обещал, — категорично, со злым блеском в морозных глазах.
Нет у меня сил спорить. А упрямость на лице Шумахера кричит, что он меня скорее принудит к продолжению, чем позволит слить план.
— Хорошо, — опустошенно выдыхаю.
— Я тебя не заставляю, — с ходу в карьер и теперь обращаюсь к Спартаку. Он отворачивается — смотрит в окно, на улицу. — Я уже говорила, тебе не стоит с нами оставаться; если вдруг что-то случится… ну… ты учишься, и что бы ни случилось…
— То есть, за него ты не волнуешься, — неопределенный кивок в сторону, но явно на Родиона, — а за меня — так, что чуть ли не выставляешь за порог?
— Не надо так, — опускаю взгляд. — У тебя нет связей, Лень, а у… — виноватый взгляд на Шувалова, — у Шума есть. Если что, я напишу записку, что сама…
— Значит, это окончательное решение?
— Да. Простите, мне бы еще полежать, — нервно приглаживаю растрепанные волосы, даже думать не хочу, как выгляжу. Совсем не смущаюсь и не тороплюсь красоту навести, думаю, даже хорошо, что Шувалов меня видит вот такой… болезненной и жутко некрасивой.
— Я достал все, — раздается недовольный голос Спартака. От удивления чуть край одеяла не роняю. Недоуменно гляжу на друга, от переизбытка чувств на Шувалова, — тот делает странный жест руками и головой, — мол, как-то так…
— Лень, — всхлипываю, — Ленечка!!! — порывисто шагаю к Леониду, но его недовольный взгляд останавливает:
— Дура, и не лечишься, — кривит губы. — Я бы себя как убийцу позиционировал, а ты… чуть не кончаешь от счастья. И правда мир с орбиты сошел, вслед за массовым помутнением рассудка баб и европейцев с азиатами.
— Ле-е-еня, — морщусь тотчас. — Ну вот, взял и опошлил такой трепетный момент.
Всеми силами пытаюсь ситуацию сделать если не комичной, то более непринужденной.
— Спасибо скажешь не мне, а костлявой бабе с косой, причем отнюдь не волос, а той самой, которой траву косят в деревнях. Надеюсь, смертушка будет к тебе снисходительна и быстро агонию усмирит.
— Спартак, — перестаю шутить, — не надо меня хоронить раньше времени.
— Ну, может, не свидимся больше, — на полном серьезе качает головой Леня. Крепко, но коротко обнимает, я бы сказала… нервно. — Лан, бывай. Смотреть на это не хочу…
А я до последнего верю, что он останется. Даже дыхание затаиваю, но нет… Уходит Спартак. Ни разу не оглянувшись и с Шуваловым не попрощавшись.
Только за ним закрывается дверь, потерянно и бесцельно скольжу взглядом по обстановке, пока не натыкаюсь на газетный сверток. На столе, ближе к стене.
Родион прослеживает и кивает:
— Да, это оно, но я…
— Я приготовлю сама. В день турнира займусь, — чуть расслабляюсь, изучив весь добытый Леней кладезь запрещенных веществ, — а на завтра мне энергетиков попроще бы. Их в аптеке море. Купишь?
— Конечно, только напиши, что именно.
— Ах, да, мне бы… вещи привезти. Мои.
— Не вопрос, — дергает плечом Родион.
— Спасибо. Я родственникам позвоню, попрошу, чтобы собрали сумку.
— Идет.
Пока Шувалов отсутствует, успеваю просмотреть телефон на наличие звонков и смс. Ксюха умоляет быть осторожной и ни в коем случае не доверять Родиону. Присылает несколько ссылок на небольшие статьи про какие-то чудовищные обвинения парня и его друзей в изнасилованиях. Первую — датированную несколькими годами ранее. И еще одну — года прошлого. Во всех случаях обвинения были сняты, а девушки забирали свои заявления. Наркотики, драки, незаконные гонки и множественные нарушения ПДД. Внушительный список для приличного молодого человека.