— Опаздывает, — неопределенно ведет головой Шандырина.
— А Батурина? — лицо Николая Романовича каменеет.
— Заболела, — мрачнеет Юля, глаза в пол.
Вот это фигово, Светлашка — моя угловая, она не такая сильная в нападении, но у нее достаточно грамотный блок и неплохая скорость для быстрых комбинаций. Если ее не будет, значит на замену выйдет та же самая Настя. Не плохая и не хорошая. Средний игрок, но очень озабоченный своим внешним видом, неповрежденностью идеального маникюра, лишними складками на одежде. На теле — боже упаси, скажи ей кто-нибудь про лишний вес, она бы, наверное, и не вышла на площадку.
И, естественно, ожидающая совершенного пасса и медленных соперников.
— Бл***, - как всегда не выдержан тренер. Мы привыкли к его грубоватому языку, но при всей матершинности, препод — удивительно хороший человек. В нем чувствуется сила, доброта и какая-то непонятная, остро осязаемая черта — уверенность в его порядочности и, как бы ни странно прозвучало, воспитанности.
— А Селиверстов где? — дотошно шарится по нашей толпе взглядом тренер и со злым вниманием уставляется на капитана мужской команды.
При звуках знакомой фамилии тоже пробегаюсь глазами по головам и лицам ребят, но Игната не вижу. Выдыхаю ровнее, хотя до сего момента даже не могла глотнуть воздуха.
Нету! Глупость, конечно, я ведь знаю, что он тоже представляет университет, но… упорно не желала думать о нашей возможной встрече.
— Опаздывает, — с задержкой виновато отзывается Степа Ильин.
— Да что за безответственность?! — негодующе плюется Николай Романович, взмахнув рукой.
Команды бурчат, а что остается? Какой спрос с тех, кто на месте?
Пока толпимся за формой, жду в сторонке. Не хочу толкаться. Только народ рассасывается, ступаю к тренеру:
— Сорок четвертый, — называю размер. Так все до меня делали.
— Остался только сорок шестой, — констатирует безлико Николай Романович, — и срок восьмой.
— Шестой…
Тренер кладет на стол комплект. Склоняюсь над журналом, чтобы поставить автограф.
— Королькова, — задумчивый тон физрука заставляет оторваться от действа, как только беру ручку, — выглядишь не ахти. Глаза впали, под ними синяки, скулы вот-вот кожу порвут. И зрачки твои мне не нравятся, — дотошно рассматривает меня Николай Романович.
— Да я немного… — для вида прокашливаюсь и неопределенно на горло машу.
— Заболела? — хмурится препод.
— Ага, — киваю робко.
— А случаем не… на наркотиках?
— … Вы о чем? — негодую, а про себя гаденько отмечаю, что и правда докатилась до низов.
— Больно отощала, — ворчит недоверчиво тренер, продолжая сканировать взглядом. — Я в реабилитационном подрабатываю. Так вот, ты сейчас смахиваешь на одну из тех, кто там обитает.
— У меня сильнейшее воспаление лимфо-узлов. — Тыкаю в один шарик, который до сих пор полностью не спал. — Простуда… еле хожу.
— Мне таких жертв не нужно… — суровеет Николай Романович, но тотчас его взгляд перепрыгивает с меня куда-то мимо — за спину, и в карих глазах вспыхивает беспощадная радость и облегчение.
Даже поворачиваться не надо, уже догадываюсь, кто за мной. Все чувства обостряются до предела. Предательски-зловредные насекомыши устраивают коллективные эротические танцы, наплевав, что время неподходящее, да и мое самочувствие от слова «хреново». Лучше бы мирно дрыхли, сны красочные рассматривали, да пузики поглаживали — «ляпотааа».
— Селиверстов, — протягивает Николай Романович с таким колючим удовлетворением, в котором выражена вся гамма чувств недовольства и в то же время облегчения. — А если бы у нас была первая игра? — как бы невзначай интересуется.
— Как смог, так приехал, — скучающе отзывается Игнат без намека на осознание своей неправоты и попытки как-то повиниться.
С нарочитым спокойствием веду ручкой в нужной графе журнала, ставя подпись и только оформляю галочку, чтобы скрыть волнение и дрожь в руках, прижимаю к груди полученный комплект.
Я обязана быть нейтральна! Я не имею права оголять свои эмоции! Я сильная!
Оборачиваюсь и на бесконечно долгие несколько секунд окунаюсь в серость глаз соседа. Промерзлую и пасмурную.
Гад! Как он может оставаться… таким безликим?
Огибаю парня, так как он даже не шевелится, чтобы уступить дорогу. Я негордая гордячка! Зачем ругаться из-за мелочи? К тому же он идеально исполняет роль бездушного козла, которому плевать на меня, да и на весь мир в целом.
Но лгать себе бессмысленно — до слез обидно — даже не позвонил. Не написал, узнать, что да как… Отчужденность неприятно колет в груди. Как бы ни отрицала, он мне нравится. А после его слов в уборной «я претендую», так и вообще постоянно сердечко сжимается в глупом порыве. Плюнуть на страхи и поговорить с Селиверстовым.
Но если он держится, значит, и я могу…
Иду, молясь, чтобы ноги меня не подвели. С высоко поднятой головой, прямой спиной. Ступаю прочь от столика тренера и ненавистного Игната. Сворачиваю в коридор с множеством дверей, где судорожно выдыхаю.
Ненавижу Селиверстова!!! Ненавижу его власть надо мной… Черт! Весь день с ним в спортзале? Ужас…
Стоп! Без паники! Я переживу это испытание. Я сильная!
Запихиваю эмоции поглубже и шагаю к нашей переодевалке. Голоса команды слышно хорошо и поэтому легко нахожу своих.
Соревнующиеся команды примерно одинаковые по силе и уровню игры. Поэтому каждая партия напряженная и затяжная.
Первую игру вытягиваем.
Ребята нас здорово поддерживают, и когда они начинают воевать с педуниверситетом, мы не остаемся в долгу. Кричим так, что едва глотки не срываем.
Битва жаркая, но, к сожалению, мальчишки уступают. Борьба борьбой, а кажется, Игнат не особо напрягается. Просто отыгрывает, без удовольствия и желания победить.
Несмотря на то, что я новичок в университетской команде, девчата меня хорошо принимают в коллектив. Парни — само собой разумеется. Многие пытаются заигрывать, приобнять, ущипнуть, какую-нибудь милоту сказануть. В общем, из штанов выпрыгивают в надежде произвести впечатление.
Скупо улыбаюсь, зажато отзываюсь — мне совершено не до флирта. Благо, парни, не из обидчивых…
Пока у нас перерыв, играют другие, часть команды валяется на матах. Болтаем, смеемся.
Я — больше для вида, внутри давно струна отчужденности оборвана и фонит. Я бы и рада уйти, но от меня Ленчик Ратыкова не отлипает. Постоянно говорит, что я ей сестру напоминаю. Старшую, а она уехала, и бла-бла-бла…
Не люблю слишком тесного контакта, большого количества посторонних касаний да в голове копания, причем не психологического, а физического. Но этот случай тяжелый — проще терпеть и молчать. Не отбиваться же… К тому же, лучше позволить маленькую, несущественную прихоть хорошей девочке, чем выслушивать море ненужной информации о том, какая я… ее сестра. Так что Ленчик дорывается до моих волос, а я упорно делаю вид, что меня это не раздражает.
Полулежу на матах и с тоской признаю, что мне эта ситуация на руку. Так проще изображать занятость и увлеченность. Мол, в веселой компании — не одна. Бесшабашна и поверхностна. Не горюю, не переживаю, не ищу встреч…
Черт!
По правде не пытаюсь трусливо забиться в угол, найти тишину и переждать жуткий день… Пережить холодность Игната. Равнодушие.
Не знала, что это так больно. Сама просила — получила, а теперь умираю… Медленно, но верно чахну. Какая-то вопиющая по абсурдности ситуация. Требовать, получить — и яриться от бешенства, что дали желаемое!
Прям по-женски — глупо и нелогично.
У-у-у!!!
Так что отчасти Ленчик меня спасает. Не дает полностью погрузиться в уныние и тоску. Что-то щебечет, к разговору ни о чем приобщая и ребят. А я и рада. Смысла почти не улавливаю, да по сути, это не столь важно. Главное улыбаться и кивать, когда толпа соглашается с говорящим и сильно одобрять начинает.
Кукла… болванчик. Пусть так. Не хочу остаться одна! Но не потому, что фобия одиночества развивается, а потому, что страшусь мрака пустоты и звона тишины. Кокон, куда забивалась с детства и откуда совсем недавно смогла выбраться, чтобы глотнуть воздуха полной грудью. Вот только отравлена я… кислородом свободы. Так отравлена, что без дозы ломает. И имя этой дозе — Игнат. Как же он прав… Во всем. Я лгунья. Стерва… Презираю себя за слабость, но он прав. Мне с ним не тягаться в подобных играх.
Опыта не хватает… Выдержки.
Вот и сейчас не уверена, чего больше страшусь — того, что опять себя заточу в липкий плен страхов или того, что может случиться, окажись я в уединении.
Сомнительно повторение, но допустить подобного, как было в уборной на боях или в чил-ауте, не хочу. Не уверена, что устою. Я еще тот вояка, но если даже у них могут нервишки сдать, то что уж обо мне говорить?!
Единственное, придающее чуточку больше уверенности — Селиверстов не показывает своего интереса ко мне. Будто за неделю переосмыслил случившееся и внял здравому голосу. Ни разу не замечаю его взгляда на себе. Даже вскользь пролетающего, отчужденного… Он словно и не знает о моем существовании. Веселится, развлекается, с девчатами обнимается…
Назло собственной гордости и разуму нахожу его глазами. А он и не скрывается — в команде соперниц. Гад! Кактус среди роз. Павлин неощипанный. Девчата и так и сяк перед ним красуются. И кулачками: тюкают — то в плечо, то в грудь, то в живот. Он игриво уклоняется, специально пропуская бóльшую часть, и, кривляясь, принимает удары. Как пить дать — пошлости травит, а девчата жеманничают — на моськах счастье неописуемое.
Тут мимо их толпы с каменным лицом идет миниатюрная девушка. Всем видом изображает неприступность и равнодушие, но задом виляет так лихо, что даже я, неопытная девчонка, понимаю, что внимание пытается привлечь. Своим показным безразличием.
Помню ее — Юля вроде. Во время пляжного турнира Игнат с ней зажигал. В ледяной воде, как тюлень, купался. Ну и она с ним… Ребята сплетничали, что она с Селиверстовым переспала, а утром он ее отбрил.