Команда в полном угаре, кто-то уже на матах корчится от смеха, кто-то сгибается пополам, но еще стоит, кто-то дружески поддерживает друг друга на последнем издыхании. У меня Ленча на руке висит, чем хоть немного отрезвляет, а так бы… я уже в драку бросилась!
— О, да… шлюхи, лаборатории — твоя сильная сторона!
— Мгм, обращайся. Веселье гарантирую… И. Угарную. Первую. Брачную. Ночь! — с такой нескрываемой подоплекой, что я вновь заливаюсь краской.
Мы, блина, клоуны, и сейчас наше бесплатное выступление. По-моему, даже зрители уже не смотрят на игру — кто в зоне досягаемости, все на нас таращатся, да обсуждают разборки. По скамейкам ползут едкие хихиканья, о шушуканье вообще молчу.
— Два — один, — подмигивает Игнат.
— Приглашение жди… в Аду! — порывисто избавляюсь от пиявки Рытаковой и с прямой спиной, — вот еще, показать уязвимость, — шагаю прочь. Пусть наши остынут, а Игнат порадуется мелкой победе. Ничего, я еще отыграюсь!
— Ради меня туда заглянешь?.. — контрольно потешается гад.
Не поведусь больше на провокацию! Стискиваю кулаки и пинаю себя дальше. Башка разрывается от боли, тело так слабо, что вот-вот рухну. Мне необходим допинг. И раз Шувалов приехал, попрошу его.
Спешу к «своему парню». К тому же приличия ради, обязана это сделать, раз уж во всеуслышание гадский сосед рассказал, что у меня отношения.
Придется отыгрывать и тут.
Ни минуты покоя…
Пока иду между площадкой и рядом со зрителями, из мужской группы одной из команд соперников выныривает Егор Литовцев. Торможу так резко, словно в стену врезаюсь. Вот так встреча! Улыбка сама губы растягивает. Парень тоже лыбится:
— Иришка! — приятельски сгребает в объятия и прокручивает. Да, мы с ним хорошо друг друга приняли на прошлых соревнованиях. Правда, за знакомство нужно благодарить Игната, но ни в жизнь в этом соседу не признаюсь.
— Привет, — неуклюже барахтаюсь в его руках, но радуюсь от чистого сердца. — Я тебя не видела среди участников, а так бы раньше подошла, — винюсь, только Литовец ставит на ноги.
— Опоздал, — кривится парень, взъерошивая отросшие волосы на затылке.
Несколько минут болтаем ни о чем и обо всем, что идет в голову, пока Егор через хохоток не интересуется:
— Вы с Верстом до сих пор в контрах? — огорошивает нежданно, особенно если учесть, что последняя тема была «Егор оканчивает универ и идет работать к отцу на фирму».
— Ты о чем? — первое, что выдавливаю от шока.
— Да так, — будто не в своей тарелке, мнется парень, пиная невидимый камушек. Неопределенно мотает головой в сторону матов, откуда я почти сбежала. Нехотя бросаю косой взгляд. Игнат как ни в чем не бывало болтает с несколькими парнями из команды, на нас с Егором не смотрит.
Можно дурой прикинуться и продолжить непонимание изображать, но зачем? Отпираться от очевидного глупо, видимо, Литовец один из свидетелей наших разборок.
— У нас непримиримые разногласия касаемо ВСЕГО, что связано с… СО ВСЕМ, и боюсь, это навсегда, — зачем-то признаюсь, с горечью осознавая — только что озвучила страшную мысль, которую гнала от себя последние недели. Пустые, выброшенные на ветер дни жуткого самозаблужения, где пыталась оправдать себя, Игната, наши поступки и свои взыгравшие чувства.
— Иногда открытый диалог расставляет все по своим местам и помогает докопаться до истины, Ириш, — вгоняет в ступор заумной фразой Егор.
— Диалог — разговор двух персон, Литовец, а Селиверстов предпочитает либо моно-, либо офигительно огромную аудиторию, где опять же будет звучать моно-…
— Дай ему шанс, — дружеский совет через понимающий хмык.
— Давала, и, бог видит, не один раз. Ладно, прости, мне нужно к другу, — киваю в сторону скамеек, где Шумахер сидит. Уже не один… По обе стороны от него девчата. Они тоже участницы межвузовских соревнований, а еще помню их по тусовке Родиона на гонках. Девчата тогда обжигали взглядами, и сегодня первая же игра была как раз с их командой.
Шувалов слушает, кивает, улыбается, редко, но отвечает, а когда ловит мой взгляд, на миг переводит на Литовцева, — мрачнеет, — опять на меня и подмигивает.
Даю отмашку, мол, вижу, сейчас подойду. Нужно же для глазастых сделать вид, что я рада приезду Шумахера.
— Шутишь? — реплика Егора вырывает из затянувшегося молчания. — Этот моральный урод твой парень?
Уставляюсь на Литовца в недоумении. Нет, я уже поняла, что о Шувалове плохо думают многие. Приписывают всяко-разно, но Егору-то он чем насолил?
— Я не знаю, что у вас за конфликт, но лично мне Родион делал только добро.
Литовец свирепеет, да так быстро, что теряю дар речи. Я не помню, чтобы он выходил из себя. Не мне судить, конечно, я его мало знаю, но за то время, что общались… он ни разу не злился и не ругался. Казался сверх позитивным, никогда не унывающим парнем, да и вообще не способным на агрессию.
— Он — мразь, Ира. Рано или поздно это вырвется из клетки, где скрывается под личиной милого парня, и тогда… Ир, ты классная девчонка, поэтому, — мотает головой Егор, — берегись его, прошу. Не верь, не покупайся, жди… и никогда не поворачивайся к нему спиной.
— Ты меня пугаешь, — устало закрываю глаза, пытаясь справиться с усилившейся болью в голове.
— Не буду задерживать, — Литовец толком не прощается, скрывается в гуще своей команды, толпящейся в ожидании начала следующей игры.
Инстинкт самосохранения у меня развит неплохо, я всегда чувствовала, что Шувалов непростой парень, шлейф его прошлого будет нагонять не только его, но и всех, кто его окружает. Раз уж я с ним, значит, и меня зацепит. Нужно будет поговорить с Шумахером. Лучше узнать какие-то подробности лично, чем хватать сплетни, часть из которых скорее преувеличена, искажена, домыслена…
К Шувалову подступаю аккурат, когда судья дает свисток об окончании матча. Зрители свистят, отыгравшие — строятся для последней благодарности друг другу, следующие команды кучкуются возле площадки, чтобы выйти на разминку. Игра будет между нашими парнями и коллективом вуза Егора.
— Привет! — мнусь перед Родионом в полной растерянности, как нужно поприветствовать «своего парня», но так, чтобы и ему не дать ложного шанса на наше будущее, чтобы позлить Игната, и не дай бог не выбесить Лианга, — на тот случай, если он где-то затаился. Зная его, думаю, если не лично, то в зале есть глаза, которые фиксируют важное и передадут необходимое.
Шумахер тотчас забывает о подругах, расцветает в загадочной улыбке:
— Ириш, — не успеваю сориентироваться, как подгребает к себе за талию, и уже через миг оказываюсь между его ног. Тесно прижата руками, точно хомутами, даже приходится ладони на плечи ему положить для опоры — иначе рухну. — Думал, мимо будешь все время ходить!
Вырываться не спешу, вроде пока все более-менее прилично для меня и чужих глаз. Хотя, жжение от взгляда одной из девчонок, сидящих рядом с Родионом, доставляет легкий дискомфорт.
Злая… но это ее проблема.
— Если тебе этого хочется, — деланно обижаюсь. Как-то так, наверное, кокетничают. Правда, сложно изображать из себя легкомысленную кокетку, когда за спиной мячи грохочут и вокруг народ волнуется и гудит, а с двух сторон мегеры ревнивые взглядами испепеляют, а сама на монстра обезвоженного смахиваю.
— Ты знаешь, чего мне хочется, — многозначительно отзывается Родион, сверкая кристалликами морозных глаз с до безобразия огромными зрачками.
Блин, совсем уж откровенно! Я бы покраснела, но эти слова не трогают, а вот скажи их Селиверстов… Да мне бы и его взгляда хватило, чтобы оказаться в краске смущения и бездумной попытке бежать без оглядки.
— Угу, — киваю нарочито понимающе, — чтобы турнир закончился, и мы поехали домой. — Самой жутко от того, как многообещающе прозвучало.
Девчонки торопливо прощаются и уходят. Шумахер их игнорит, ну а я… и подавно. Внимание парня сосредоточено на мне. Он явно не понимает, что я играю для публики. Или не желает. Сути дело не меняет, — мы же договаривались — не переступать черту!
Его ладони начинают двигаться с талии вниз.
— Шум, — предостерегаю, тормозя наглую выходку уже на запрещенной территории. — Мне плохо, — не хочу лгать, да и на самом деле я подошла как раз потому, что мне помощь нужна.
Родион изучает пристально, при этом не уменьшая натиска в борьбе за желаемое — мою задницу — с моими руками, которые от слабости и усталости уже онемели, не сдавая позиций врагу.
— Спартака вызвонить или домой отвезти? — опасливо прищуривается Шувалов.
— Это кардинальные меры, — продолжаю упираться, не позволяя принародного лапанья сокровенного, — мне бы чего попроще. Пару баночек энергетика.
— Ир, хочу прояснить один момент, — рывком впечатывает меня в себя Шумахер. На его лице читаю отнюдь не желание угодить. Скорее, циничное негодование, надменное возмущение: — Я не посыльный: сбегай, принеси, купи, найди… Не привыкай. — Лбом упирается в мой, до болезненных ощущений скрутив мои руки за спиной. — Раз, два… — бормочет недовольно парень.
Нет больше сил сопротивляться — сдаюсь и шумно выдыхаю, когда на плечи обрушивается тяжесть усталости и немоготы.
— По-моему, достаточно телодвижений с моей стороны, при полном равнодушии с твоей, — выговаривает нарочито спокойно, но с четким посылом донести претензии.
Вот честно, плевать, как смотрится наша идиллия со стороны, не понимаю, зачем жеманничала раньше — я вообще не ощущаю ничего от прикосновений Шувалова. Они мне пресны. Хотя лукавлю — телепаются где-то на границе «омерзительно, но пока терпимо».
Соседи по обе стороны от нас с отстраненными лицами якобы увеличены кем угодно, только не нашей с Шумахером разборкой. И их равнодушие бы сыграло, если бы они не отодвигались, уступая нашей парочке довольно внушительное свободное пространство.
Понимаю, что как-то ситуацию нужно переиграть, но так, чтобы не усугубить.
— Прости. — Впервые отчетливо вижу в Шумахере другую пугающую личность, которая прячется где-то… как и говорил Егор. И если ему верить, до поры до времени. — Ты прав, я перегибаю палку. — Не спешу вырваться, боясь еще сильнее разозлить парня, а он свойски оглаживает мои ягодицы. Причем ласки обретают более жадные черты и неумолимо заглядывают за невидимую границу моей терпимости. — Я тогда пойду, — нелепая попытка высвободиться, которая приводит к тому, что я оказываюсь на коленках у Родиона: