— Да она уже прикидывает, как хорошо будет жить, когда Селиверстов женится, — едко подмечает Галюся. Хотя в этот момент именно Галька. Мелкая, толстенькая и вредная Галька! И какого… она делает в нашей команде?! Толку от нее, как с лысого волос!
— Типа того, — зачем отрицать в глаз бьющие домыслы и вступать в неуместные дискуссии ни о чем и вместе с тем о столь болезненном? — Вакансия пока свободна, — изображаю задумчивость, — не желаешь попробовать?
— Да кто бы предложил? — подмигивает девушка. Тяжко вздыхает и на Игната черные очи обращает с таким видом, мол, вот он, Аполлон девичьих снов, жаль, принадлежит не мне.
Негодующе отворачиваюсь и начинаю с пущим рвением опять болеть за команду, к собственному стыду все чаще подвисая на созерцании Селиверстова. Глупо, конечно, но я ведь толком и не разглядывала его… так долго, спокойно, со смаком, дотошно и знающе… Точнее, ТАКИМИ глазами, до дрожи в коленках и спазмов между ног, помня, ЧТО этот наглец может сделать со мной и как.
Жар тотчас затапливает лицо, даже ладошки прикладываю к щекам, хоть как-то прикрыть следы взыгравшей крови.
Благо девчонки отстают с неуместными вопросами и колючками. Да и Ленчик медленно оттаивает. Уже вскоре мы начинаем перебрасываться пустяковыми фразами, а еще через несколько минут Ратыкова вновь вцепляется в мои волосы:
— Ну дай косички заплету!
Чтобы хоть как-то сгладить наше недопонимание, кисло соглашаюсь. Скриплю зубами и терплю очередное изнасилование волос. Теперь она обещает две. Закрепит вместе, но по голове поползет пара колосков.
— Лен, а что конкретно ты можешь рассказать о Шувалове? — как бы невзначай интересуюсь и, тотчас зашипев, прогибаюсь, чтобы хоть немного смягчить боль, которой наградила либеро, особенно зло перебрав пряди.
— Ты же сказала, что тебя это не очень волнует, — нарочито отстраненно отзывается, при этом не прекращая пытки моей головы.
— Ауч, — всхлипываю, четко осознавая, что мое терпение приближается к катастрофическому минимуму, — но если я тебя спрашиваю, значит мне интересно?
Хватка девушки становится мягче, пальцы пробегаются нежнее:
— Прости, — ворчит Ленчик, — я понимаю, что твоей вины нет. Просто, когда увидела, что ты с ним, немного расстроилась.
— Лен, — всем телом подвинуться не могу, поэтому лишь прогибаюсь сильнее, да глаза закатываю, чтобы лучше было видно либеро, выражая искреннюю заинтересованность и готовность слушать, — я ведь недавно только вернулась. Шувалова раньше и знать не знала. Встретились несколько недель назад. Так что я не все знаю обо всех, но за то время, что я была с Родионом, он не сделал мне ничего плохого. Он специфический человек. Его компания — это вообще отдельная история, но он поддерживает меня, а у меня сейчас очень трудный период.
Руки Ленчика вновь начинают грубеть.
— Лен, не злись. Просто услышь: не зная его прошлого, я сужу только по тому, что его связывает со мной. И пока я ему очень благодарна.
— Странная ты, — бурчит Ратыкова, ловко перебирая мои волосы. — Красивая, умная, спортивная. Мне кажется, в твоей власти любого парня к своим ногам уложить. И любой был бы рад тебе помочь. Думаю, даже больше Шувалова. Даже Селиверстов, — будто нарочно напоминает о соседе девушка. — Никогда не видела, чтобы он ТАК глаза ломал, а об тебя ломает… — звучит размыто и офигительно приятно для моего глупого эго. Невольно скашиваю глаза на площадку, где наши играют, но Селиверстов занят, на меня не смотрит.
— Не знаю, не замечала, — ворчу недовольно и опять на Ленчика уставляюсь. Вот еще, и так сегодня лимит по изучению Игната перевыполнила.
— Это когда ты на него взгляд переводишь, так он сразу отворачивается, а до того… — доверительно хихикает Ратыкова, вновь в душé поднимая бурю вероломных, отравленных глупой надеждой чувств. Вот только вместо радости меня пробирает негодование.
— Ну спасибо, — фыркаю, выказывая крайнюю степень несогласия. — Если уже говорить о странности и выборе, то как раз выбор Селиверстова тут в тему. Выбора лучше не придумать! Уж он бы мне помог… закопаться по самое… Да и вообще, — задыхаюсь волнительно, — как можно с ним хотеть встречаться? Он же… Он, — чащý, не в силах подобрать верных слов. — Все знают, какой он непостоянный и ветреный, прожженный кобель. Только дура может позволить вскружить себе голову, а потом плакать, почему с ней поступили некрасиво. Такие, как Игнат, не меняются! — вот горячусь, но блин, накипело. Да и знаю, о чем речь веду — сама мучаюсь… от любовного недуга.
— Хочешь сказать, что между вами ничего нет? — перестает дергать за волосы Ленчик и, чуть нависнув надо мной, одаривает многозначительным взглядом.
— Война, — расставляю точки на «i». — И ни намека на перемирие! — категорически, чтобы отмести дальнейшие вопросы. А там, глядишь, и сама поверю…
— Дело ваше, — безлико роняет Ленчик.
На некоторое время умолкаем.
— Рита была моей подругой, — я уже и не надеюсь на продолжение, как Ратыкова вновь начинает говорить. — Лучшей. Пока не встретила этого козла.
— Он сразу был козлом? — пытаюсь чуть охладить пыл Лены, а то она не только говорит зло, но и волосы мои теребит все больнее.
— Козлы, они и есть козлы, а этот был в спячке, — удивляет диким юмором Ратыкова. Я бы и рада улыбнуться или смешок выдавить, да не могу. — А Ритка — хорошая девочка. Она никогда не позволяла себе ничего аморального и вульгарного. Рассудительная, скромная, милая, симпатичная. Школу окончила на отлично, ЕГЭ сдала лучше всех в лицее. Собиралась поступать в Универ на педагога по русскому и литературе. А какие она стихи писала, рассказы… — задумчиво вздыхает Леночка. — Ее в журнале ждали сразу после каникул… Пока она не попала Шувалову на глаза, — ожесточается ее голос.
— Шумахер ее заприметил однажды в клубе, куда мы с ней по дурости, надо честно сказать, пришли. Так получилось, — бормочет, будто оправдывается Ратыкова, — праздновали день рождения у подруги, и нас пригласили. Мы не хотели, но не смогли найти отмазку, поэтому пришлось идти. В общем, там познакомились с ребятами. Один из них оказался Родион. Он сразу положил глаз на Риту. Она избегала отношений и честно призналась, что не хочет ни с кем встречаться. Он был убедителен. Приезжал к ней. Цветы дарил. Говорил красивые слова, — звучит так, будто Лена на себе испытывала метод съема.
— Рита мне постоянно твердила, что никогда не встречала парня лучше. А однажды призналась, что он ее поцеловал. Ее восторгу не было предела какое-то время, но уже вскоре… Родион начал распускать руки и требовать близости. Рита же не была готова… В тот злополучный вечер она плакала. Шувалов просил о встрече, она отказывалась, но… в конце-концов сдалась. Не потому, что хотела ему отдаться, а потому, что хотела ему честно высказать свои сомнения и, скорее всего, прекратить отношения… Это я дала совет, — с горечью бурчит Ратыкова. — Думала, если у него действительно к ней чувства, он будет готов подождать. Вот она и согласилась с ним увидеться. Он пригласил ее в загородный дом, где его друзья и брат праздновали какое-то мероприятие. Все вроде бы нормально было. Она мне даже отзвонилась раз. Но потом… поступил странный звонок. После полуночи. Я ответила, но Рита… — сглатывает Ленка, забыв про косы и окунаясь в воспоминания, — зато я отчетливо слышала возню, крики и плач: «Не надо! Пожалуйста! Не надо!!!» Потом связь оборвалась. Я не знала, что делать, и позвонила ее матери, — опять с чувством вины и стыдом. — Она была уверена, что Рита ночует у меня. Тогда я призналась, что это не так… Мы разыскивали ее на даче Шувалова, но там никого не было. А когда нашли Родиона, он уверял, что после праздника, а это был день рождения его друга, он Риту домой привез. Но так как она боялась быть застуканной родственниками, попросила возле подъезда подруги, то есть у моего дома ее оставить. Такой благородный, — желчно выдыхает Ленка. — Мол, дождался, когда в подъезде скроется, и уехал… Мы целых два дня искали Ритусю. А когда нашли… В общем, она была на волоске от смерти — ее насиловали, избивали, душили… А полагая, что она уже мертва, выбросили за городом. Но Рита выжила. Даже больше. Врачи часть швов и увечий исправили, но… Психика пострадала сильно. Рита больше не хочет говорить, она в другой реальности. Как растение. Вроде шевелит руками, ногами, головой… Но она утратила вкус жизни — сидит и смотрит в одну точку.
— И почему ты думаешь, что в этом виноват именно Родион? — понимаю, глупый вопрос — вопиюще неуместный и может показаться бестактным, но видимо я заразилась от Спартака необходимостью апеллировать неопровержимыми доказательствами. Поэтому не собираюсь верить каждому слову одной из сторон. К тому же при невозможности оправдаться у другой. Так что, как бы страшна ни была история, повесить грех на Шувалова «по умолчанию» я не имею права.
Волосы опять немилосердно тянут, теперь уже Ленка не озабочивается нежностью, бесцеремонно дергает меня за косу, чтобы посмотреть глаза в глаза. И взгляд… одаривает таким взглядом, будто я действительно враг народа, а еще хуже — виновница и пособница жуткой истории.
— Ир, она поехала с ним! Была у него! Звонила… кричала, плакала…
— Лен, ты же сказала, что в трубку она не говорила… Имена разве звучали?
— Нет, — недовольно. — Но я глубоко уверена, Рита была с Шуваловым.
— Это логично и не логично, — рассуждаю спокойно, стараясь донести свою позицию до Ратыковой. — Согласна, мутно все, но для буквы закона сердце и логика не важны. Ты аргументы четкие подавай… — голос тонет в гулком топоте приближающихся ног.
Тяжелый бег, целенаправленный и точный, как у спринтера…
Ор толпы…
Свист мяча…
Девчата взвизгивают, шарахаются, будто тараканы, ударь кулаком по столу, где они только что лениво прохаживались.
Ленка тоже, при этом ощутимо дернув за косу меня, да так, что перед глазами звезды простреливают, и конечно моя реакция на ситуацию смазывается. Я же не вижу картины в целом.