Запоздало поворачиваюсь на топот. От первобытного страха на миг теряюсь, а когда реагирую, получается нелепо. Предпринимаю попытку не то увернуться, не то отползти, не то вскочить… Как на меня валится огромное, мощное тело… Селиверстова.
Ну как валится…
Вроде он за мячом торопится, и даже его подбивает, вот только запинается о мат и… привет, Ирка!!!
Ухает сверху — как подкосили… так и падает.
Прямо на меня…
А если учесть, что я довольно расторопна и правда старалась избежать интима… Игнат оказывается на мне в самой что ни на есть интимной позе.
Прям между ног.
Вот прям между…
Прям моськой…
Прям моськой между моих ног!!!
Лицом утыкаясь в развилку…
Зрители в экстазе. Девчата рассеянным кольцом вокруг мата. Физрук вопит от счастья, но явно по другой причине! Как и команда — ребята скачут в диком первобытном запале! Еще бы! Мяч крутой разыграли. Что важно — удачно, а что важнее — финальный, ставящий точку в партии в нашу пользу!
Секундная пауза, хотя тянется не меньше часа… точно.
Зал замирает, а я и подавно. У меня аж в груди спазм… воздух застревает вперемешку с бурей чувств, которые не передать нормативными словами и спокойными, размеренными жестами. Тишина такая, что можно чихнуть — и это будет покруче выстрела над ухом. Даже команды перестают эмоционально реагировать, мяч одиноко катится по полу.
— Это че за херь? — повисшее театральное молчание нарушает негодующий выкрик Родиона.
Испуганно мечу взгляд на дверной проем зала, где и замирает Шувалов, явно только что появившийся на «-сцене», вот только осознавший, что «аван-» находится на другом конце помещения и без его участия.
Какая-то жуткая по своей невероятности ситуация. Показушная до тошноты. Словно мы все участвуем во флеш-мобе «разыграй Шумахера». Только он выходит, как мы тут же дружной толпой ролевые игры устраиваем, где главные герои я и Игнат! Нет, правда, мы тут зажигаем с соседом не по-детски, а все зрители дыхание останавливают. Как на площадке при съемке эпизода «18+», но с цензурой. При полной тишине. Ну еще бы, лишний звук — и таинство эротического действа схлынет…
И ведь понятно негодование Шумахера. Я вообще-то его девушка, а полулежу с расставленными ногами, между которыми… удобно, надо признаться, разместился Селиверстов.
Зал оживает. Раздается первый смешок. Его подхватывает другой… тут уже волна срабатывает. Летит неровно по скамейкам, игрокам на площадке. Разбавляется гоготом, откровенным смехом. Потом и аплодисментами. Тут и шуточки, и советы поспевают…
За них отдельное спасибо! Моя-то фантазия в этот момент расщепенивается от едкого стыда.
Судья вспоминает о свистке и об окончании матча. Мяч начинает грохотать при встрече с полом, а что самое тревожное… гаденыш между моих ног тоже подрагивает. Не то от смеха, не то от распирающих чувств… А то, что распирает — это точно! Но щекотливо покрякивает куда-то в меня, совершенно не торопясь покидать уединение и будя махом всех оголтело-озабоченных насекомышей на мне и во мне.
Без нежности сжимаю светлые волосы в кулак и рывком отлепляю его голову от своего лобка. Рот открываю, чтобы слова поколючей излить, да так и застываю, утонув в распутной пасмурности глаз Игната.
Бл***ский взгляд! Вот что значит бл***ский взгляд, и я только что стала его жертвой!
Доля секунды, и пригвождает к месту.
Бах — выстрел — я готова! На все!
Даже отдаться… Особенно отдаться.
При всех, если попросит…
Меня прошибает волной безотчетного желания. Игнату не легче — вижу, как трудно дается каждый вздох, как дрожат губы, желваки яростно ходят, крылья носа трепещут, но этот засранец профессионал в сокрытии истинных чувств.
— Пару очков за это накину, — рвано выдыхает. — Реально, я на такое не рассчитывал… Пять четыре в твою пользу, — искушающая улыбка, развратный блеск в мутной серости глаз. А я до сих вне игры, но почему-то в ней, совершенно не улавливая правил и методики подсчета очков. — Это было благородно, — шумно сглатывает, словно жутко горло сушит, — подставиться, чтобы смягчить мое падение. — Обласкивает мой рот похотливым взглядом, которым через миг без смущения опять скользит между моих ног. — Не сказал бы, что мягко, уж больно тощая стала, но если повторить… — нарочито медленно склоняется, будто и правда собирается уткнуться в меня носом.
Не выдерживаю театральности и без деликатности дергаю его голову от себя:
— Верст, ты болен! — чеканю гневно.
— Мы это обсуждали, и не раз, — расплывается в беззаботной улыбке идиота. Видать, у него от перевозбуждения клиника в башке. Черт! Нужно что-то с ним сделать… Как-то пробудить от дурмана!
Даже мелькает шальная идея по моське соседу оплеух прописать. Звонко, оглушительно, отрезвительно!
— Бл***, мелкая, — внезапно сменяет милость на гнев Игнат. Вкрадчиво, пробирающим до мурашек шепотом. Улыбки как не бывало, во мраке потемневших глаз маячат лишь жалкие отблески здравомыслия. — Надеюсь, рефлекс ноги расставлять, у тебя только на меня…
Не сразу понимаю, как реагирую, но от смачности пощечины сама глохну, а ладонь точно в огне горит. Народ вокруг зачарован нашей разборкой: смешки, шепот, пересуды.
На миг зажмуриваюсь, а уже в следующую секунду — смотрю зло… глаза в глаза. Отчаянную мысль нагло ткнуть эту морду обратно себе между ног, еще и предложить облизать, чтобы обкончался от вожделения, а для пущего эффекта постонать, едва усмиряю.
По щеке Игната расползается краснота, но соседу плевать. Во взгляде лютый голод. Точно удав гипнотизирует.
— Берегись меня сегодня, — грозит нешуточно. — Ох, Иришка, допекла-а-а…
Как же я надеюсь, что толпа, бушующая рядом, не вслушивается в нашу интимную беседу!
— Идиот! — брыкаюсь, выкручиваясь из непотребной позы. На деле хочу, чтобы он посмешищем стал. Вот руку дам на отсечение, хозяйство его колом стоит! — Пусти!!! — рьянее выкарабкиваюсь.
— Игнат, ты там на ночевку прилег, или на площадке тебя все же ждать? — долгожданный окрик препода по физре мне в помощь. Общий настрой команд и зрителей еще поржать — тоже.
Едко выдавливаю улыбку:
— Да-да, повесели народ, — глумлюсь, уже смакуя предстоящую потеху. — Подъем! — провокационно лягаю в ногу соседа, требуя решительных действий.
Игнат, зло скрипнув зубами, делает движение подняться, но тут же ухает обратно на мат, хватаясь за лодыжку и болезненно стеная:
— У-у-у, — да так душевно и закатив глаза, что забываю о злорадстве. Подаюсь к парню, кляня себя за низость. Ведь даже не подумала, что он мог травмироваться! Да еще и пнула!!! По больной, как оказывается, ноге!
— Игнат?.. — сипло выдыхаю от охвативших чувств. — Как… ты… — суетливо волнуюсь рядом на коленках, и с тревогой прижимая кулачки к груди.
— У-у-у, — скулит парень еще пуще.
— Прости, — винюсь запоздало, толком не понимая, за что. Тянусь к нему. Тут уже толпа сгущается. Им нравится за нами наблюдать. Только теперь они уже, как и я, переживают за клоуна.
— Очень больно? — плюю на гордость и касаюсь плеча. — Да где медик? — ору в толпу, не понимая, куда подевался специалист, который сегодня весь день баклуши бил.
Кто-то расторопно протягивает полотенце, свернутое комком.
— Спасибо, — благодарно киваю. Под голову Игнату запихиваю и, чуть оглаживая светлые волосы, уточняю:
— Так лучше? — сердце заходится от переживания. Народ сочувствующе галдит, шепчет. Селиверстов с таким страждущим лицом на меня смотрит, расщепляя всех букашек и козявок в моем теле и душé, что с трепетом жду нечто важного. Признания как минимум…
За шею к себе притягивает любимым грубовато-интимным жестом, а мне все равно, лишь бы парень не страдал:
— На тебе лучше было, — едва слышно на ухо, давая точно понять, каков театральный подлец на самом деле. — А в тебе…
— Неисправимый идиот! — без нежности пихаю гада от себя, игноря новые заунывные песни мартовского кота, продолжающего отыгрывать роль жертвы. Порывисто вскакиваю на ноги и, больше на него не смотря, ретируюсь. Тем более, медик поспевает…
Подыхать Селиверстов будет — не поверю, что ему плохо! Богом клянусь!
Несколько долгих и жарких минут приходится Шумахеру объяснять нелепость ситуации и момента. Заверять, что это дело случая…
Родион изображает, что верит, но в льдистых глазах затаивается горечь и сомнение. Чтобы больше не провоцировать неприятности, остаюсь рядом с ним. Пытаюсь разговорить на сторонние темы, вести себя непринужденно. Мило улыбаюсь… Кажется, получается Шувалова чуть смягчить. Как бы то ни было, всеми правдами и неправдами стараюсь оградить его уши от сплетен о Селиверстове. И сама упорно не замечаю пересудов о нас.
Даже не интересуюсь, что с ним, но зал слухами полнится — вывих… По крайней мере, диагностировали это. Но я не верю. Симулирует! Спецом, чтобы дальше не играть! Нужно отдать должное, умнó…
Эх, жаль, не перелом! Вот бы круто было перед завтрашним туром СВМА — участник выбывает из-за нелепой травмы на других соревнованиях.
Но и с вывихом, если он есть на самом деле, не айс педали крутить!
Хм, — опять злорадно руки потираю, — значит, Игнат второй этап если и вытянет, то будет маячить в конце топа, если, конечно, у него действительно есть проблема с лодыжкой…
Вот так и проходит большая часть дня…
Часть 4 Глава 51 (Разборки — дело страшное и мозговыносное! Особенно бабские…)
Ира
Пока ребята доигрывают предпоследнюю встречу, мы уже почти не звучим — так, изредка хлопаем красивым мячам или в качестве подбадривания, когда начинают сливать партию. Чтобы точно избежать очередной встречи с Игнатом, сижу рядом с Родионом. Не самая приятная компания, но не такая болезненная для психики, как стычки с соседом.
— Ир, может ну его нахер соревнования? — ворчит, будто маленький ребенок, Шумахер. — Я устал… ты устала. Поехали домой? — даже губы бантиком складывает.
— Ты езжай, я не могу, — дергаю плечами, всем видом показывая сожаление. — Ты же понимаешь, университет представляю. Это важно.