На нужном перекрестке сворачивает на кольцевую…
Часть 4 Глава 52 (А дома ждут… вот, где оставлено сердце)
Ира
Перед домом мешкаю недолго. Настраиваюсь. Хоть время и позднее, но мой приезд не останется незамеченным. Все выйдут. Укоризненные взгляды, немые вопросы, а возможно — и озвученные… Напряжение, неудовольствие и обиды… Все понятно, и даже больше — я согласна сразу и со всеми, но… Я НЕ ХОЧУ ТАЩИТЬ ГРЯЗЬ В ДОМ! Поэтому держусь в стороне.
А я грязна… То, что делаю — грязь. То, что меня окружает в данное время — грязь.
Мои родственники не заслуживают этого.
Чуть отмоюсь — вернусь… вернусь…
Как и ожидаю, зал быстро наполняется родней. Отец поворачивается, сидя на диване перед столом, где закапывается в груде книг, бумаг, тетрадей.
— Ира? — снимает и откладывает на столик очки.
— Ириша!.. — с нескрываемой радостью и ожиданием бабушка из кухни — как всегда, вытирая руки о передник.
— Ирочка? — Амалия с тревожным волнением из комнаты отца, он теперь часто оставляет ее одну, позволяя пользоваться спальней, как кабинетом, где можно уединиться и пописать.
Дед — из спальни. Молчаливо, но вдумчиво.
— Всем привет! — переступаю с ноги на ногу, до скверноты жутко неудобно себя ощущая. Низко и омерзительно подло. Словно плюю на тех, кому действительно важна, на тех, кто меня любит несмотря ни на что.
— Я ненадолго, — выдавливаю кивок, — мне нужно кое-что забрать, — не в силах более терпеть давление, сгущающееся вокруг меня, спешу к лестнице на второй этаж.
— Ирина, — торопливо встает папа. Замираю возле первой ступеньки, так сильно сжимаясь в комок, будто меня всю жизнь прессуют, а я только сейчас решаюсь сорваться с крючка, но синдром «жертвы» еще не подавила. — Ты… — опять обрывается реплика. Отец явно не может совладать с чувствами и не находит верных слов.
— Прости, — бросаю беглый взгляд через плечо. — Я понимаю, что веду себя неправильно, но я очень опаздываю. У меня важные дела, — начинаю восхождение.
— Я хочу, чтобы ты знала, — в спину и без укора, что жалит сильнее, чем, если бы угрожал или ругал, — я тебя очень жду. Мы все… Дом твой…
— Я знаю и благодарна, правда, — нервно киваю, потому что вот-вот разревусь. А я не должна. Черт, мне всего-то нужно забрать коробочку грима и вéлик с запасным инвентарем, на тот случай, если что-то случится.
Не желая затягивать душевно раздирающую сцену, взбегаю по лестнице и врываюсь в свою комнату. Глазами обшариваю обстановку. Все по-своему, все родное: ничего не изменилось.
И даже рыжий… на месте. На моей постели… кто бы сомневался… на какой-то вещи.
Заслышав шаги, испуганно взвивается дугой. Глаза как блюдца, шерсть дыбом, хвост — столбом. Ощеривается — шарахается, но уже через секунду начинает нервно хвостом покачивать, а затем все плавней. Глаза сужаются. Рыжий заметно успокаивается.
Еще миг — глухо мявкает, околдовывая серостью взгляда, и спрыгивает…
Не думала, что этот засранец может меня принять. Но… видимо, принимает. Ластится к ноге, издавая какой-то умопомрачительный бархатный мур. Даже улыбка на губах расползается против воли.
Принять — одно, а вот пробраться в мое закупоренное сердце — другое. И он сделал это! Под стать своему скверному, самовлюбленному хозяину. Просто, незаметно, без особой деликатности и не размениваясь на мелочи и мои пожелания. Пнул дверь и устроился поудобнее.
Верст, не хуже дрессированной кошки Куклачева, вырисовывает восьмерки вокруг моих ног, продолжая обтираться и напевать любовные баллады. То, что любовные — сто процентов, потому что прошибает нехило. В самое сердце. Не может что-то поверхностное так зацепить. Не сразу понимаю, как, зачем и почему, но подгребаю котЭ к груди. Рыжий влажным носом очерчивает мой, трется о губы, шершавым языком прогуливаясь по лицу, и только теперь с горечью осознаю, что слизывает мои слезы.
— Мур, — интимные переливы в кожу вызывают неописуемое ощущение доброты и щенячьей нежности. — Мур, — ластится к щеке подлая животина, расщепляя мою нервную систему. — Мур, — проникает в душу и… начинает выедать кислотой, обнажая совесть. Я ведь за все время ни разу не подумала, каковó коту. Быть не нужным, быть шпыняемым… И тут, вроде, только прикипаешь к кому-то, и тебя опять бросают.
Первую мысль — и кота с собой взять, — тотчас отметаю. Не знаю почему, но перед глазами животрепещущая картина, как милый котЭ, а он изврат еще тот, в поисках нового фетиша по квартире Шувалова носится, а потом нечаянно из кармана парня пакетик с коксом вытаскивает…
Да!
Кошачья вакханалия изврата-кошака в наркотическом угаре на моем нижнем белье…
И тут же — нет!!!
Моя фантазия на этом сдувается.
— Верст, — сильнее прижимаю к груди рыжего и ласково перебираю пальцами мягкую шерсть зверя. — Обещаю, скоро вернусь. И больше никуда без тебя. Понял? Куда я — туда и ты…
— Мур, — щекочет животина невероятно чувствительный участок на шее, вынуждая зайтись смехом.
— Прекрати! — передергивает от ощущений. — Мне пора, рыжий. Но я вернусь. Обещаю.
Смачно чмокаю котяру в нос и возвращаю на постель.
КотЭ, словно поняв, а что удивительнее — поверив, как ни в чем не бывало принимается обустраиваться на своем лежбище. Мурчит, лапками перебирает, сворачивается калачиком…
В ванной комнате нахожу подаренную Ланой упаковку с гримом, несколько тонирующих баночек для волос, а когда оказываюсь в спальне, чуть мешкаю — в комнате мнется бабушка.
— Ирочка, милая, — сверкают слезы на глазах родственницы. Аж дурно и тошно становится. — Ирочка, — вторит бабушка, подступая еще ближе, руки к груди прижимает, хотя вначале ко мне тянула.
— Ба, — спазмом сдавливает горло. Не могу говорить. — Я очень-очень спешу, — огибаю родственницу, шагая к выходу. Бабушка всхлипывает. Уже на пороге комнаты торможу. Какая бы жесть ни происходила в жизни, я не смею обижать самого дорого человека, который любит и готов прощать раз за разом самые непростительные мои поступки!
Настоящая «Я» перебарывает заигрывающуюся стерву.
— Бабушка, миленькая, — порывисто возвращаюсь и обнимаю родственницу. Жарко и с чувством целую в щеку. — Я тебя очень люблю, но у меня очень важные дела. Настолько, что перемешивается и жизнь, и смерть. Если бы не это, я была бы дома. Верь мне…
Бабуля смаргивает слезы, поджимает губы.
— Ты обещала мне верить и не осуждать, — напоминаю недавние слова родственницы.
Ба рьяно кивает и даже выдавливает улыбку:
— Никогда не сомневайся, моя маленькая, — заверяет горячо и пылко. -
Ты же знаешь, что у тебя есть я! Я всегда готова выслушать. И помочь всем, чем могу.
Вот, почему я так боялась идти домой.! Душа в клочья… Ко мне с понимаем и любовью, а я… как тварь последняя — без должного уважения.
Целую родительницу еще крепче:
— Вы с дедом мне самые близкие, — придерживая за хрупкие плечи, отстраняюсь от родственницы. Глаза в глаза: — Я скоро вернусь, — твердо и убедительно, подкрепляя кивком.
Чтобы больше не бередить и без того кровоточащие раны, торопливо покидаю комнату и сбегаю вниз, где меня ожидаемо караулит папа. Да, черт возьми, мне сейчас не хватает еще с отцом пообщаться! Выслушать всякого разного, повоевать не только с довлеющей тиранией родителя, но и собственными эмоциями.
Торможу папу взмахом руки:
— Па, прошу, не сейчас. Я говорила, что скоро приеду. Но сейчас мне некогда. Я очень устала и хочу спать.
На лицо отца набегает тень. В глазах невысказанная боль и… смирение. Папа отступает, давая мне пройти. Краем глаза замечаю Амалию, которая тенью жмется в темном коридоре, ведущем в спальни домочадцев.
Да, сейчас поступаю, как сука. Да, если подумать, то, возможно, стоило бы с ними поговорить сейчас. Но я жутко обессилена. Вот-вот рухну, и случись это при них, меня упекут в больницу…
Немощь не причина для отступления!
Я буду продолжать бороться за себя…
Дома первым делом принимаю ванну — она у Шувалова огромная, угловая… душевая кабинка, которую можно и как джакузи использовать. Если вначале мечтала в ней покиснуть, то вместо релакса с остервенением тру кожу мочалкой.
Чувствую на себе такую грязь, что жутко хочу отмыться. От нечистот улицы, спортзала, интриг, драк, сплетен. От всего… И тем более от липкого ощущения Игната на себе.
После спасительной ванны отмахиваюсь от возбужденно-задорного Родиона, желающего продолжить гулянку и поехать в клуб, — ложусь спать.
Не успеваю закрыть глаза, как настойчиво требует ответа телефон. Нехотя нащупываю на прикроватной тумбочке аппарат, на экране высвечивается «Лианг». Нисколько не удивляюсь самому звонку, больше — почему так поздно. У меня в груди зудит еще со спортзала — будут разборки! Игнорировать бывшего бессмысленно, он найдет, как высказать то, что его тревожит.
— Алло, — уже предвкушая «мирный» разговор, бурчу в трубку.
— Ты ходить по очень тонкий край, — без предисловия угрожает Джи Линь. — Если ты думать, что мочь от меня неделями скрываться, а потом развлекаться со свой новый друзья, спешу заверить, это не так. Я любить игры. Любить острый и эмоциональный игры, но черта быть всегда, и сейчас ты уже начинать ее пересекать.
— Я ничего не делала столь вопиющего, чтобы ты смел меня прессовать! Если тебе не нравится мое поведение — брось меня. Оставь глупые игры, которые меня доводят до сумасшествия и живи своей жизнью.
— Я потратить много сил, чтобы приехать. Ты знать сложный ситуация в моей семья и закон, но я идти против всех ради того, чтобы заполучить тебя!
— Не надо! — устало ворчу. — Я же говорю, я не сделаю тебя счастливым. Я лишь блажь…
— А разве не ради блажи настоящий мужчина готов идти на невероятный? Разве не начинать войны ради желаемого? А я так хотеть тебя заполучить, что скорее убить. И я тебя убить, — без тени намека на шутку заверяет с жуткой холодностью. — Ты либо мой, либо ничей… Но шанс я тебе дать. Перебороть себя, но отпустить — условия ты помнить, — с пугающей усмешкой, пробирающей до самых костей.