— О, Тош, привет, — уже предвкушая «сладкую трепку от друга», скрываюсь на кухне, чтобы не мешать близким своими разговорами.
— Ты хоть жива? — отстраненно волнуется Ярович.
— Да, спасибо за беспокойство, оклемалась. Сегодня хотела заехать к вам в лабораторию.
— Было бы неплохо. У нас вроде очень неплохие результаты.
— Не сомневаюсь, — расплывается на губах улыбка. — Скоро буду.
Не успеваю покинуть помещение, вновь раздается звонок. На экране высвечивается «Шум».
— Але, — без особого желания, но понимая, что должна ответить.
— Доброе, птичка. Как спалось? — даже иронии не скрывает.
— Спасибо, милый, — во мне яда не меньше. — Дома и стены лечат…
— А ты была больна? — усмехается парень. — Вроде мы тебя лечили, как никого. Ни одна Швейцарская клиника бы лучше не справилась.
— Верю, — благодушно смеюсь. — Проснулся и понял, что соскучился? — шучу, но хотелось бы быстрее узнать причину столь раннего звонка. Родион не ранняя пташка, любитель поваляться до обеда. А тут… едва за девять.
— Заеду за тобой к семи. Будь готова, — перестает веселиться парень. — На бой поедем, — через зевок.
— Ок, — и я не улыбаюсь. — Только не требуй платье надевать и каблуки. Устала, не моя это кожа…
— Жаль, глаз радовала, — котом мурчит Шумахер. Так и вижу, как валится спиной на постель. Руку за голову, телефон плечом придерживает и второй почесывает плоский животик с тонкой дорожкой светлых волосков, утекающих под резинку спортивок или плавок. Это любимая поза у Шумахера. За те скромные пару недель, что провела у него, точнее, несколько дней здравой памяти, не раз заставала его именно в такой позе. Пока он воркует по телефону или смотрит телевизор.
Возвращаюсь в зал. Даже мандраж охватывает. Ну все!!! Сейчас начнутся вопросы и придется отбиваться: оправдываться, виниться, признаваться и лгать. А я так этого не хочу…
Удивление наступает, когда никто и слова не роняет по поводу моего отсутствия эти две недели. Продолжают болтать о погоде, стройке, нужных покупках… У меня совета спрашивают по каким-то левым вопросам, от которых совсем раскисаю. Совесть шепчет: «Давай же, сама… Найди силы и начни щекотливую тему», но блин, так мило и хорошо дома, что язык не поворачивается нарушить идиллию, пусть и слегка недостоверную. Могу прикидываться идиоткой, даже слепой и глухой, но никак не чокнутой с отбитой напрочь интуицией.
Все напряжены, взволнованы и упорно это пытаются скрыть.
Возможно, малодушничаю, позволяя им так себя вести, но, блин, удобно…
Немного поболтав о ерунде, как бы мимоходом сообщаю, что еду в универ. В лабораторию! Это специально для ушей папы. Хочется ему сделать приятно и уверить — я не забываю о важном.
— А к обеду будешь? — тихий вопрос, больше смахивающий на крик, заставляет всех умолкнуть. Бабушка затаивается, словно сама от себя не ожидала этого вопроса.
— Постараюсь. Сегодня думала подольше покопаться с пробирками, — виновато. Видя на лицах страх, интерес, недосказанность, добавляю: — А вечером придется на встречу съездить, — вот теперь четыре пары глаз на меня устремляются, будто световые лучи на героя на авансцене. — Но домой ночевать приеду обязательно, — горячо заверяю, чтобы отмести страх по поводу моего очередного загула.
Взгляд бабули теплеет, смягчается:
— Значит, ждать, — выдавливает не то улыбку, не то кивок, но смазано.
— Конечно. Всем хорошего дня, — торопливо покидаю зал.
Часть 4 Глава 57 (Если хочешь привязать женщину — стань частью ее жизни…)
Ира
Не успеваю дойти до лаборатории, как звонит Антон.
— Ир, бегом к Вирзину. Тут у нас сбор.
— Что-то плохое? — вот никак на хорошие новости не могу рассчитывать. Раз уже пошла полоса оттенков черного, значит, фиг просвет мелькнет — только садо-мазо.
— Черт знает, но тон зав. мрачный, решительный и кусающийся.
— Поняла, уже бегу, — сбрасываю вызов и перехожу на бег. Перескакивая ступени, мчусь не в корпус лабораторий, а на кафедру. В приемную стучусь:
— Здравствуйте, — голос обрывается, когда глазами натыкаюсь на колючий взгляд Леры.
— Вас ждут, — девушка поражает умением держаться по рабочему официально, не испытывая ко мне ничего теплого. А вот этого она не скрывает — пренебрежительным взглядом, чуть кривя губы, слегка вскинутыми бровями и ледяной отчужденностью.
— Спасибо, — немного тушуясь перед дверью зав. кафедрой.
— Доброе… — воздух на миг застревает в горле, когда запинаюсь глазами об Игната. Сосед с ледяным равнодушием сидит на мягком стуле напротив Вирзина. Любимая поза, расслабленная — по сидению ниже скатился, облокотившись рукой, подпирает голову, длинные ноги расставлены и слегка вытянуты. На меня даже мимолетно не глянул — только скучающе вперед. — Утро, — все же заставляю себя окончить фразу.
— Королькова, — формальный кивок от Андрея Юрьевича, — а я уж, грешным делом, решил, что больше тебя не увижу ни в лаборатории, ни в университете.
— Простите, — вхожу. Секунду оцениваю обстановку и к неудовольствию осознаю, что сидеть придется рядом с Игнатом. Втягиваю поглубже воздух и занимаю свободный стул, будто невзначай отодвинувшись от соседа.
— Понимаю, — строг Вирзин. Поправляет очки, окидывая меня мрачным взглядом: — Окончила второй курс, каникулы, но у тебя, Ирина, большая работа, а что важнее, первая необходимость свой проект продать дороже. А если учесть финансовые проблемы университета и скупость спонсоров, должна дневать и ночевать в лаборатории, дабы продвинуть свою работу настолько далеко, чтобы ее выбрали и захотели спонсировать. А ты что творишь? — хуже гнева и упреков отца.
Краска жжет лицо. Опускаю глаза.
— Я, — мнусь, потому что обидно, горько, но, черт возьми, обвинения справедливы.
— Я-я, — зло вторит заведующий, но с какой-то безысходностью. — Если бы не усердие Антона и ответственность Анны, даже не знаю, — недовольно качает головой, — разочарован, — подытоживает свою речь и мысли. — Думал, ты сознательней!
Прям до слез обидно.
Шумно выдыхаю:
— Я исправлюсь, — прикусываю губу.
— Уж постарайся…
— Ира болела сильно, — вступается Ярович, чем вызывает уважение. Хоть кто-то за меня голос подал. — Больше недели в постели провела.
— А где справка? — смягчается тон заведующего. — Мне об этом никто не сообщал, — Вирзин хмурится.
— Я не брала больничного, — оправдываюсь, избегая смотреть на Игната, но краем глаза замечая, что он напрягается. Спина ровнее, ноги подтягивает, а кулак, на котором голова покоится, сжимается так сильно, что тугие мышцы, выглядывающие из-под футболки и вьющиеся по руке, бугрятся. Да и дыхание ровность теряет.
— Не хочу тебя расстраивать, Королькова, но сейчас болеть не время. Поэтому в следующий раз помни: сначала подписываем контракт, а потом умираем.
Обескураживающе, зато по полочкам.
— Запомнила, — выдавливаю скупо.
— Надеюсь, — устало вздыхает Андрей Юрьевич, перебирая бумажки на столе. Одной покачивает: — Пришло письмо. Важное! — пальцем вверх. — От будущего возможного спонсора. Вам предстоит встретиться с ним, поэтому отчеты по каждой работе должны быть всегда наготове. Не хочу выделять кого-то из вас… Ваши проекты особо дороги мне и университету. У них самые лучшие показатели и перспективы, но пахать нужно! На время забыть о пустяках и окунуться в работу.
Ощупываю ребят въедливым взглядом — команда Игната загадочно спокойна, хоть и посматривает на Селиверстова с некоторым ожиданием, но источает невозмутимость. Только одна девушка волнуется больше других. А вот мои ребята, словно в воду опущенные. Головы понурены, взгляды потухшие. Понимаю их расстройство, мы далеки от завершения, но ведь теперь цель видна. Формулу усовершенствовали.
— Ирина, отчета по твоему проекту не видел уже пару недель, — с укором. — Хотелось бы быть уверенным, что ты продолжаешь работать, а не занята какими-то сторонними делами.
— Я занята только одним проектом! — убеждаю ровно, без лишнего пафоса и эмоций. — В нашем университете! Мы работаем и весьма успешно. Если не верите, могу принести наш журнал.
— Странно, что ты этого не сделала сразу, — ирония из уст зав. кафедрой с утра пораньше — нет ничего более бодрящего. Аж холодным потом умываюсь.
— Не понимаю сути претензии, — я не наглая, просто не вижу проблемы. — Чтобы увидеть результат и ход работы, могли и у Антона попросить журнал, или у Анюты.
— Мог, — вперивает недовольный взгляд Вирзин, — но тогда у меня возникает резонный вопрос, что в этом проекте делаешь ты, если тебя нет ни в лаборатории, ни на отчете?
Словно в тухлое болото головой окунают. Пристыженно киваю:
— Я поняла.
— Ирка ни разу не давала усомниться в своей целеустремленности, — голос Селиверстова не просто не ожидаем, он сродни грому посреди белого дня. Я бы могла предположить заступничество Антона, на худой конец — Аньки, но чтобы Игнат… за меня слово замолвил. — Как и в способности своей команды.
Недоуменно вытаращиваюсь на соседа, а ему хоть кол на башке. Даже не смотрит на меня.
— Если она говорит, что было плохо, значит, так и было. Причем в ее случае, как понимаю, она трупом валялась, иначе бы пришла.
— Селиверстов, а ты с кого перепугу в благородство решил поиграть? — крякает огорошено Андрей Юрьевич.
— Да ни хрена я не играю, — бубнит Игнат, совершенно не следя за языком. — Королек недавно на соревнования по волеку за универ приползала. Едва его отстояла.
Боже! Селиверстов… божественно прекрасен. Он… мое светило, вот-вот нимб над головой начинает сверкать, хотя я его раньше упорно не замечала. Игнатушка… самый прекрасный…
— Вы гляньте на нее. Одни кости остались. Жуткая скелетина, и как еще дышит?!
Поволока дурмана покачивается, но нимб глаза слепит.
Сосед волнуется, переживает…
— По площадке едва ноги влачила, играла на отъеб***, чуть пару матчей не завалила…
Стоп-стоп, морок сходит так быстро, будто меня ледяной водой умывают.