— М? — непонимающе кошусь. Парень, осаживая меня обратно, открыто улыбается, но уже раздражает его привычка зубоскалить, особенно, когда нет причин для этого. И зрачки расширенные не нравятся. Опять принял чего-то!
Но рукой своей завладеть позволяю. Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы целоваться не лезло… и между ног.
Поединок довольно затяжной и, как по мне, скорее бы уже закончился. Лучше точку поставить в споре, чем вот так нервничать и маяться, словно на углях.
Еще через жутко резиновую минуту оба бойца уже не тратят силы понапрасну, каждый удар выверенный и продуманный. Шаги не столь плавные, чуть покачивающиеся. Взгляды из-под бровей верхней защиты.
Противники явно вымотаны.
Разумная мысль упорхает, когда замечаю едва заметный кивок Лианга.
Сердце конвульсивно дергается. Перевожу взгляд на клетку.
Несмотря на свирепость Ю Ли, — а он явно прибавляет в скорости и разящих ударах, — Ромка смотрится просто потрясающе. Эдакий медведь, — вроде неспешный и ленивый, но на деле опаснейшее животное на планете. Он в быстроте не уступает другим хищникам и по мощи тяжеловесам, а по расчетливости — хитрым и смекалистым.
Танцует по рингу конечно не так споро, как Ю Ли, но весьма маневренно. В угол себя зажать не позволяет.
Противники обмениваются пробными толчками, ударами, промахами. Обманками выводят друг друга на эмоции, выжидая более удачной ошибки от соперника.
Ромка раскачивается, подступает ближе, ускоряется… проходясь несильной серией, на последнем ударе Ю Ли позволяет Штыку попасть в лоб.
Парень от радости забывает об осторожности и вкладывает силу в очередной удар…
Китаец ловко уклоняется, пропуская Штыка мимо, — который тотчас сбивается с шага, — и точечным, разящим ударом вбивает кулак в затылок парня.
Дыхание вылетает, сливаясь с рваным охом зала. Неосознанно подаюсь вперед… и оседаю аккурат со Штыком, с грохотом ухнувшим так, будто его сразила пуля.
Лицом в пол…
К Штыку бросается рефери, склоняется…
— Врача! — орет медикам, но они и без того уже в клетку врываются. Еще пара с носилками, чуть погодя. Два мужика, больше смахивающих на бойцов, суетятся возле Ромки, который продолжает лежать без движения.
Ю Ли с ледяной улыбкой ходит по периметру октагона, яростно дыша. И только рефери ему что-то говорит, вскидывает руки жестом победителя.
Толпа разделяется, кто-то вопит в экстазе, — явно болея за китайца, — а кто-то мрачнее грозовой тучи…
Игнат возле входа в клетку за сетку цепляется, беспокойным взглядом гипнотизируя медиков и друга.
В ложе Селиверстова паника, суета. Лерку приводят в чувства. Анька и Зур возле толкутся, что-то говорят, убеждают… Только девушка от обморока отходит, тотчас впадает в прострацию. Уставляется невидящим взором в никуда. Снежикова и Темыч обмениваются взволнованными взглядами. И как они ни тормошат девушку, из коматоза выныривает, лишь когда, после бодрящих процедур медиков, Ромка кое-как ворочается, хотя пара других уже собирались его на носилки уложить.
Штык отмахивается от суеты специалистов и уже вскоре поднимается на ноги, чтобы с достоинством принять свой проигрыш. Китайский боец в своем углу, когда пригласят в центр для объявления победителя. Прежде, чем китаец подступает к рефери, я улавливаю благодарный кивок Лианга, который он бросает, пристально смотря на Ю Ли — боец не задерживается с ответкой, еще и пальцем в сторону бывшего хвастливо тычет «я это сделал, с тебя причитается…»
Бойцы покидают октагон, рефери переговаривается с оставшимися медиками, а в клетке появляется ринг-анонсер. Вскоре его голос звучно наполняет помещение, сообщая о боях, которые должны будут состояться в другой день. Нагнетает эмоций, бросая для затравки какие-то громкие имена, при звучании которых толпа восторженно гудит и аплодирует.
А я бездумно гляжу на оголодавшую свору людей и пытаюсь понять, когда же мы утратить успели одно из наиглавнейших человеческих качеств — гуманность.
Настолько одичали, что нас не волнует судьба того, кто только что бился на ринге. Я не лучше… Впервые за все время озабочиваюсь проигрышем Ромки. Ладно, я… Шувалов, Лианг… а что Штык теряет? Это же не просто бой… Заказной, совсем на другую сумму. И что кроме галочки «проигрыш» еще Голем вменит парню?
— Детка, — отвратительным погонялом отрезвляет Родион, вынуждая обратить на него внимание. — Боюсь, сегодня не твой день, — а на лице столько загадочности.
— Уже поняла, — ворчу, поглядывая на Гордеева, который переговаривается с Джи Линем. Они жмут друг другу руки, обмениваются похлопыванием по спинам, короткими фразами.
Как пить дать, сейчас затребуют от меня возмещения проигрыша.
От одной мысли, что придется полуголой вышагивать перед сборищем оголтелой толпы, жадной до плоти, тошно становится.
— …если бы не твой спаситель, — заканчивает размыто фразу Шувалов, и я выжидающе гляжу в зрачкастые глаза, где от льдистости лишь тоненькая окантовка виднеется.
— Я тебя не послушал, — хмыкает парень, виновато дергая плечом, — и поставил на этого, китайского убийцу, — кивок на ринг, где уже готовятся другие участники.
— Что? — не то охаю, не то всхлипываю, да и в эмоциях путаюсь. Радость, удивление, счастье переполняют, смешиваются. — Шум, миленький, — ладошками обхватываю его лицо. — Ты — мой герой! — не лукавлю. От чистого сердца, сейчас ангелочкам бы на арфах заиграть, как мне хорошо и легко. В порыве чувств целую парня. Сначала в одну щеку, в другую, а потом, плюнув на все, и в губы. Заслужил!!! То, что это ошибка, понимаю секундами позже, когда Шувалов меня впечатывает в себя и невинность момента резко обретает краски откровенности.
Запоздало начинаю ерзать, стараясь вывернуться их крепчающих объятий и настырного рта. А после того, как юркий язык оказывается у меня в глотке, еще и отбиваться.
— И-и-рааа, — не то воет, не то рычит Шумахер под градом моих кулаков.
— Ты, — надуваюсь от негодования, но только ощущаю внутреннее неудобство, менее агрессивно пробегаюсь по окружению взглядом. На нас смотрят все, и даже за пределами вип… Ближайшие зрители.
— Ты же знаешь, как я… стесняюсь, — нахожусь с позорным оправданием, утирая губы от излишней слюнявости.
— Знаю, — парирует Шумахер со злой обидой, — но твой порыв мне понравился.
— Поздравлять, — окатывает ледяным тоном Лианг, поравнявшись с нашей скамейкой у выхода. — Тебе повезти… Шум иметь прекрасный интуиций.
— Спасибо, я рада, что у него такая развитая чуйка, — нарочито сахарно улыбаюсь, и чуть голову на плечо Шумахеру не кладу, отыгрывая благодарность, граничащую с любовью. Выходит что-то нелепое, поэтому похлопываю Родиона по коленке. Только когда на лице Джи Линя проскальзывает не то брезгливость, не то недоумение, осознаю, что и с этим жестом промахиваюсь.
Положение спасает Шувалов, перехватывает мою ладонь и припадает с поцелуем:
— Что не сделаешь, ради любимой.
Боже! Сколько пафоса. К тому же явно притянутого за уши. А если учесть, что изначально это я должна была спасать его шкуру, так вообще ни к селу, ни к городу.
— Ты прав, ради любимой, — колючий взгляд на меня, — можно и убить!
— И это тоже, — хмыкает Шумахер. — Детка, — вскидывает вопросительно брови, — есть кто неугодный на примете?
Чуть не давлюсь вздохом.
— Я подумаю…
Только китайская делегация покидает ложе, Шувалов с ребятами тоже поднимаются.
— И че? Это все? — недоумевает Рысь, с большим нетерпением поглядывая на октагон, где анонсер продолжает распинаться по поводу супер-турнира, который пройдет… бог знает когда.
— Больше не будет боев? — недовольно поддакивает Грач, мазнув глазами по толпе, что и не думает уходить..
— А х*** знает, — легкомысленно жмет плечами Шум. — Главное я десятку вернул, остальное до пиз***.
— Желающие могут остаться и посмотреть дальше. Еще пять-шесть боев, по-моему, — Голем облокачивается на перегородку, окидывая всех приветливым взглядом, а меня смешливым. И нет в нем ни благородства, ни уважения, скорее подчеркнутая ядовитость. Рядом с ним останавливается Гризли. Он как обычно отстраненно спокоен и задумчив. Но все мужские взгляды обращены ко мне. Ждут…
Чего? Да фиг знает.
— Нет, я оставаться не хочу, — заявляю категорично.
— А мы хотим, — переча мне, тявкает Рысь. Если бы нас не разделял Родион, думаю, он бы меня еще и толкнул, чтобы я валила прочь и не мешала нормальным пацанам тему перетерать.
— Детка, — просительно тянет Шумахер и мне выть хочется от обиды. Я ему говорила, что не желаю оставаться в этом жутком месте дольше, чем будет необходимость. НЕОБХОДИМОСТИ нет!
— Блин, Шум, уж лучше в клуб, чем тут сидеть, — ляпаю в сердцах. — Там хоть музыка, позитив, а тут, — безнадежно машу ладонью, намекая на мужские брутальные игры.
— Желание женщины закон, — подхватывает мою реплику Голем, — приглашаю всех в клуб. Ко мне. Выпивка и закуска за счет заведения, — и, гад такой, припечатывает тяжелым взглядом. Проверяет, отвечаю ли я за свои слова. Блина-а-а!
— Круто, — я уже в том состоянии, когда голосу придать радости не могу, получается кисло, если даже не подавленно.
— Пацаны, — мотает головой Шумахер, — в этом вопросе я с Иришкой. — Если хотите, подтягивайтесь, как тут все закончится, а мы… в клуб, — со спины за талию меня обнимает, — ты мне должна, — шепчет на ухо. — Как минимум, пять танцев. И они не будут невинными, — с похабненьким смешком. — Кладет подбородок на плечо и вынуждает слегка покачаться, будто танцуем. Благо не прижимается слишком к заду. Не уверена, что стерпела бы… Вот по-любому — взбрыкнула. И опять в щекотливую ситуацию попали бы.
Часть 4 Глава 61 (Слово не воробей — вылетит… дробовик поможет исправить ситуацию, да и тот порой мимо бьет!)
Игнат
Леру с Ромычем на такси отправляю домой. Настаиваю на больнице, пусть томограмму мозга сделают, ну или рентгеном просканируют на травмы, но братан отмахивается: «Чего не хватает. Встал, значит жить буду!» — мрачно, решительно и категорично. Еще пару попыток делаю, но Ромку не переубедить, особенно когда он в себе закрывается и молчит. В итоге плюю и отступаю от машины, позволяя тронуться.