Смехотворно, вопиюще-абсурдно, но он был так пьян, что ни черта не соображал. Шум даже толком не понял, кто я и что хочу… Девица выползла из-под него и ноги сделала, будто я — разгневанная жена Родиона и сейчас ей волосы повыдираю.
Мне было… никак. Я просто устала. Мне было тошно и плохо… и все из-за козлины Селиверстова, который, ничуть не смущаясь, заигрывал с другой. Курил… что делает, по его словам, после хорошего секса, уже договариваясь к НЕЙ поехать. Причем очаровательная девушка ему предложила коллективный перепих.
Так мило с ее стороны. Заботливо…
Вот ей мне хотелось в редкую и жидкую копну вытравленных волос вцепиться. И по морде Игнату пройтись, чтобы масленую ухмылку размазать.
НЕНАВИЖУ его!
Поэтому первое желание заказать такси и уехать домой, отбрасываю, и вспоминаю о сострадании и понимании к ближнему своему. Приходится везти Шумахера к нему домой. Родственникам звоню, винюсь и заверяю, что сегодня точно вернусь.
Но вчера… Одна. Наедине с ним… В его квартире. Дверь на замок и жду… Интуиция не подводит. Шумахер приходит. И не один раз…
Сначала стучится. Потом шкребется. Потом долбит в дверь, а затем пытается уболтать, но в итоге сдается и уходит. Кляну себя за глупость, но чтобы не впасть в истерику, успокаиваю — чуть-чуть осталось. Пару недель…
Наутро Родион скрипит и стонет, как ему хреново. Уточняет, хорошо ли он себя вел. И я… не будь идиоткой, заверяю, лучше не бывает. Послушный, ручной, спокойный… Чуть выпил, немного потанцевал — и баиньки лег! Не парень — а мечта! Даже попить приношу и завтрак готовлю.
Не знаю, правильно поступаю или нет. Но выливать всю грязь, которую он творил в клубе и вне… — в машине, зажигая с другой, не хочу. И так дерьма много, а так он решит, что у меня ревность, претензии, и возомнит себя важной персоной в моей жизни.
Жуть! Мне и так не сладко.
Мрачная ситуация…
Парни, окружающие меня хищной толпой…
Шаг за шагом смыкают котел, в котором варюсь, точно на костре в Аду.
Пушечное мясо, которое всеми правдами и неправдами пытается выжить.
Надеюсь, сегодня предстоит мирная ночь. В своей постели! В одиночестве!
Мимо пролетает пейзаж хмурого леса в серой поволоке дождливого вечера.
Мы вроде возвращаемся в поселок, но еще в пути меня застает звонок Амалии:
— Ирочка, добрый вечер…
Блин, а я уже радовалась, что день близится к концу после бурной вчерашней гулянки, сегодняшнего нервного дня по делам Шумахера, и в довершении — посещения шумного клуба Шувалова только что.
Шаткая защита, сомнительная компания, зато подальше от Игната и Лианга. Хотя, второй звонит с завидным упорством и постоянством. Его выдержка в этот раз пугает. Никогда еще Джи Линь не проявлял такого терпения. Ревность — слабое место бывшего, но в данный момент жажда поквитаться и наказать творят невозможное.
— Добрый, — хмурюсь. Мне как раз не хватает для полного счастья разговоров с матерью Игната. Я капитально устала от игр и своей роли жертвы. Устала изображать обиду. Я дико хочу домой, но пока избегаю соседку, особенно после того злополучного разговора с папой.
— Прости, что так поздно, — мямлит Амалия, — но я очень волнуюсь за Игната.
Молча жду продолжения, не орать же: МНЕ ПЛЕВАТЬ НА НЕГО!
— Так ему и позвоните, — бурчу, скрывая раздражение.
— Телефон, — умолкает мать соседа, — не отвечает, — добавляет тихо.
Я еще не понимаю, что она хочет от меня. Начинаю мысленно орать.
— Я как узнала, что с Ромой беда, — в голосе такое сочувствие, что несколько секунд зависаю в прострации, лишь отравленная неподдельными эмоциями матери Игната, — и теперь места себе не нахожу. Они ведь очень дружны…
— А что… с Ромой? — вырываю из контекста реплику и уставляюсь на Родиона. Он с хмурой мрачностью на меня.
— Ну как, — заминка, — он в больнице. До сих пор в себя не пришел, — осторожно перебирает факты Амалия.
— Боже! — выдыхаю так шумно и протяжно, что в груди больно становится.
— Прости, я думала ты в курсе, — переживает соседка.
— Нет, что вы, — мотаю головой. — Спасибо, что сказали, а то я тут, — теперь моя очередь в неловкой паузе тонуть, — закрутилась с делами. А друзья разве не знают, где тусуется Игнат?
— После пожара и телефон, и записи не могу найти. Вот о тебе подумала и набрала, когда уже невтерпеж стало. Вы ведь… — опять неловкая пауза. — Я ведь мать, — словно извиняется за сына и звонок.
Так неудобно. Я опять некрасиво себя веду. Настолько вживаюсь в су***, что уже с близкими веду себя по накатанной.
— Я что-нибудь придумаю, — заверяю ровно.
— Я буду очень благодарна, — с таким жаром отзывается Амалия, что мне еще гаже становится. — Хотя бы просто попроси, чтобы перезвонил, если сможет…
— Да-да, — киваю своим мыслям. — Не волнуйтесь, — перевожу дыхание, соображая, что делать. — Я его найду. Мне не сложно, — кляну свою слабохарактерность. Отрезать бы — нет, сами ищите свое чадо и нет проблем! Так нет же…
— Ирочка… — Ну вот, всхлипывает.
— Не волнуйтесь. Он позвонит, — заверяю напоследок и сбрасываю вызов.
Кошусь на Шумахера, который весь разговор просидел и слова не проронил. Сосредоточен, подозрительно зол. Взгляд колючий, лицо каменное.
— Нужно Селиверстова найти, — разорвав тишину, озвучиваю наконец мысль.
Родион зло отворачивается, уставляясь в лобовое стекло, но уже через несколько секунд опять смотрит на меня.
— Его мать волнуется. Штык в больницу угодил… после боя, — на словах меня накрывает опустошением.
Это же я виновата!
Вот она и аукнулась, месть! Вот чему радовался Лианг… Он дал мне ложную надежду порадоваться, мол, я смогла избежать наказания за проступок… Полуголой по рингу не прошлась.
Горечь стремительно к горлу подкатывает. Удушливо хватаю ртом воздух и порывисто окно открываю шире, чтобы свежести в машину пустить.
Гад! Тварь!!!
Он заготовил куда большую месть и воплотил, погубив человека. Пусть не близкого мне, но… знакомого. Отличного парня.
Правда отличного. Он из всей толпы Селиверстова выделялся настоящим мужским характером и умением с девчатами порядочно поступать.
И спортсмена хорошего…
Больница…
— Все так хреново? — тупит Шувалов.
— Как понимаю, да. Он в коме…
— Х***, - безлико роняет Родион. — А при чем тут ты, Верст…
— Его мать боится, что сын… — значимо умолкаю. — Ну, — заминка. — Что он может удариться во все тяжкие, или, не дай бог…
— Этот придурок, — кривит губы Шумахер, — так себялюбив, что смерти боится. Показухи ради — на раз плюнуть, а что-то более существенное — вряд ли. Самоубийство — это не про него, — так категорично, что зарождается крохотная надежда, Шувалов прав. Ведь из его уст большая часть характеристики соседа — в точку.
— Возможно, ты прав, насчет чего-то глобального, но Игнат может в драку ввязаться, а последствия… бывают разными.
— С мира не убудет, — продолжает поливать ядом Родион.
— Ты к нему предвзят, — отворачиваюсь. — Селиверстов может повести себя безрассудно.
— Предлагаешь нам его опекунами стать?
— Нет. Тебя не заставляю ничего делать. Да и мне тоже совершенно нет до Селиверстова дела, но его мать волнуется. А если учесть, что мы скоро породнимся, я должна попробовать женщину как-то успокоить. Поэтому мне бы только убедиться, что жив-здоров и передать, чтобы матери перезвонил.
Шумахер лихо сворачивает на обочину. Жмет по тормозам. Несколько секунд зло хмурится, губы поджимает.
— Сама набери или смс скинь, так вернее, — огорошивает вариантом.
— Это мысль, — мрачнею, быстро в телефон заглядываю, но так не хочется… самой ему сообщение отправлять. Поэтому начинаю выискивать отговорки. — Но так не будет гарантии, что матери отзвонится.
— Зуру передай. Он сто пудов с друганом общается.
— Точно! — чуть в ладошки не хлопаю. И как сама не догадалась.
Хотелось бы без разговора с Игнатом передать просьбу матери. Только у меня нет номера Артема.
Анютка!..
Набираю:
— Приветик.
— Привет, — настораживается Снежикова.
— Знаю, что поставлю тебя в неудобное положение, но у меня важное дело, — тороплюсь оправдаться. — Зур рядом?
Пауза. Затягивается.
— А в чем дело? — подозрительно.
— Очень поговорить нужно, а его номера не знаю. Это по поводу Ромы и Игната…
— Тем, — мимо трубки, — поговори с Ирой.
— Я? — далеко, и безмерно удивленное. — Слушаю, — холодное, уже в мобильный.
— Зур, привет, — ровно и без наезда, хотя я до сих пор зла на него из-за того, что пытался меня выкинуть из турнира.
— И?
— Ты Игната давно видел?
Щекотливая пауза.
— Сегодня, — с явной неохотой.
— Значит, жив, — для себя.
— Вроде того, — словно не для моих ушей и с изрядной толикой яда.
— Артем, у меня просьба. Передал бы ты ему, что Амалия переживает. Она мне звонила. Узнала про Ромку и теперь… себе места не находит. Пусть он ее наберет срочно, успокоит…
— А сама никак? — едко и со смешком.
— Вы же друзья, — морожу недовольством, мазнув взглядом по Шувалову, не сводящему с меня ледяных глаз. — Не вижу проблемы…
— Не обещаю… — не скрывает презрения ко мне Тема. Черт! А ему-то я что сделала?
— Будь добр, — ощущаю себя надоедливой просилкой в личных целях. Какой-то бред и нелепица.
— У меня дел много, — подозрительно канючит Зур. — Да и нам из-за турнира поменьше пересекаться нужно, чтобы не уличали в подлогах. Телефоны могут прослушивать, камерами прослеживать…
— Понятно, — протягиваю, на деле туго соображая, к чему клонит. А еще больше сомневаясь, что турнир настолько прозрачен. Уж кто-кто, а парни точно мутят. После первого этапа убедилась, что честности в мире мужчин с гулькин хвост. Особенно, когда Шумахер проговорился о тех ушлепках, что на меня напали. Парни в больнице с сильнейшими увечьями оказались. Игната вызывали на допрос. Зура тоже… Но если чмыри вначале пытались дать показания, то уже вскоре — отказывались от всех слов. И о турнире никогда не слышали, и не дрались… сами… трюки по нетрезвости выполнять на стройку полезли…