Поэтому жадно смотрю в пасмурные глаза, затопленные желанием вперемешку с жаждой услышать признание, даже если это просто очередная блажь, отчетливо соглашаюсь: Люблю… Люблю! ЛЮБЛЮ!
— Отпусти, — не мой голос, но мой. Он как нельзя вовремя разрывает тишину, в которой яснее ясного звучит мое признание.
Коса свободна, но сердце в плену, как, впрочем, и тело — оно давно мне не принадлежит.
— Пусти…
Испуганно вздрагиваю, когда ладонь Игната мощно ударяется в дверной косяк на уровне моей головы.
— Да что, сук***, происходит?! — подвывает с отчаяньем. — Почему ты лжешь и не лжешь. Почему ты моя и не моя! Я не понимаю, как тебя читать!!! — ярится Селиверстов, прикладывая кулаками в дверь с пугающей скоростью и злостью.
От нервного смеха через слезы спасает мелодия моего мобильного. Благо, Игнат тоже успокаивается, прислушиваясь к рингтону. Споро выуживаю телефон из кармана. «Шумахер». Кто бы сомневался. Легок на помине.
— Ты у него? — не дожидаясь моего голосового ответа, тотчас бросает Шувалов. Это не вопрос. Укор, обвинение и крохотное, едва уловимое желание услышать ложь-оправдание.
— Да, — сухо в трубку. Не буду провоцировать еще одного психа. Но голос неживой, поэтому чуть прочищаю глотку. — Что-то случилось?
— А вот и хер пожаловал?.. — давится сарказмом Игнат, порываясь забрать у меня мобильный. Ловко уворачиваюсь. Руку предостерегающе в грудь Селиверстову и взглядом: «угомонись!». Сосед на миг торопеет, глаза затапливаются грозовой непогодой, и в следующую секунду парень делает несколько более внушительных порывов отобрать «игрушку» из моих цепких пальцев, напоследок проворно отступив, избегая моей ноги. Отбиваюсь-то я не шутливо, поэтому лягнуть — вынужденная мера.
— Бл***! — видимо, Шувалов слышит нашу потасовку и реплику Игната. — Если ты сейчас не выйдешь, я поднимусь, — а это уже угроза.
— Уже иду… — все, что успеваю брякнуть, прежде чем Игнат меня к себе подгребает рывком и махом мобильный вырывает.
Одной рукой, да так крепко в себя впечатывает, что из меня дух на миг вылетает, а в груди боль простреливает.
Телефон к уху:
— Я тя жду, торчок! Твою мать! — рявкает расстроенно Игнат. Мобильник перед собой и, не обращая внимания на мои попытки вырваться из плена, принимается большим пальцем по экрану порхать.
— Не надо, — почти хнычу, тоже отчаянно дергаясь в жажде отобрать СВОе и отвоевать свободу! Я ведь не слабая девочка и толкаться, пинаться умею, ну вот никак не думала, что Селиверстов так силен. Жутко… Безвариативно. Я в стальном хвате. — Прошу! — молю, выбиваясь из сил.
Игнат лишь мимолетно на меня глаза скашивает, вновь на телефон. Кольцо руки становится менее напряженным. Сосед шумно втягивает воздух и протяжно выдыхает.
— Мерзкий тип?
Краснею.
— А как еще? — секундой погодя, с легкой виной.
— Другого названия не нашлось?
— Если хочешь, поменяй на свой вариант, но адекватный твоему статус относительно меня, — презираю себя за слабость, но я не хотела его обидеть, а получается… Оскорбила. Хотя и не оскорбила, по сути… Боже, какая глупая ситуация!
— А смысл… если я мерзкий тип? — надломленно.
— Поменяй, — я тоже упряма. — Любой, какой пожелаешь…
— Даже если ебарь напишу? — с желчным вызовом.
Слезы все же жгут глаза. Говорить не могу — киваю.
— И не поменяешь? — едко. Не верит. Оно и понятно.
Еще кивок.
Несколько секунд пальцем мажет по экрану.
— Уходи, — вручает мобильный болезненным толчком в грудь.
Опустошенно выдыхаю.
— Спасибо, — даже не знаю, за что благодарю. Просто слетает с губ.
— Подчищены все звонки и смс-переписка, — задумчивое недоумение и будто себе под нос.
— Телефон новый, — жалкое оправдание уже на пороге квартиры.
— Подчищены! — наставительный кивок. — Хочу дожить до того момента, когда ты все же карты раскроешь, что за хрень происходит.
Торопливо покидаю квартиру, но на пролет ниже, застываю:
— Если тебе важно, я не сплю с Родионом. И с Лиангом тоже… — наверное, поплачусь за признание, но очень надеюсь, это хоть как-то успокоит Селиверстова.
Грохот двери дает исчерпывающий ответ на то, что он об этом думает.
Перескакивая ступени, мчусь прочь из подъезда. Только в глазах резь, в горле горечь… Меня реально мутит. Ненавижу Игната! Боги, как же я ненавижу его любить!
Уже в дверях сталкиваюсь с Шумахером. Полагаю, его терпение лопнуло, и он торопится на нашу с Игнатом «вечеринку». Толчком впихивает меня обратно в подъезд. Зло шпарит холодным взглядом, дотошно рассматривает, словно мечтает высмотреть подтверждение самым низким предположениям, сугубо аморального плана.
— Привет, — решаю начать разговор первой и, признаться, не на шутку испугана.
Шувалов цапает за руку — рывком к себе:
— Ты пила? — с нескрываемым гневом.
— Нет, — в легком замешательстве. — Селиверстов, — запоздало улавливаю суть вопроса.
— А почему алкоголем пахнешь ты?
Несгибаемо — глаза в глаза. Страха не покажу. И, уж тем более, не собираюсь рассыпаться оправданиями.
Шумахер зло пыхтит, отпихивает мою руку и толкает входную дверь.
Недолго восстанавливаю дыхание и тоже выхожу на улицу. Родион возле своей машины. Руки в боки, смотрит вперед, но в никуда.
Останавливаюсь рядом.
— Если хочешь устроить разборки, это не лучшее место. Не знаю, что в голове Игната, но если у вас контры, а он в окно за нами следит, его порадует твоя несдержанность.
— Ты с ним…
— Я ему всего лишь передала просьбу матери! — четко, с расстановкой, без перехода на крик. — У него телефон был разряжен…
— Почему без меня поехала?
— Ты же не глупый, — взывая к разуму парня. — Одно дело я его увижу в том состоянии, в котором он сейчас, а другое ты. Уж прости, но ты не семья ему.
— Можно подумать, ты ему семья? — колючий косой взгляд.
— Ближе тебя точно.
Несколько секунд висит задумчивое молчание.
— Что, совсем плох? — в голосе Шувалова прорезаются нотки пакостной радости.
— Не то слово, — удовлетворяю интерес парня, но ведь не лгу. — Я еще вчера хотела Амалии адрес дать, но потом… передумала. У Игната случаются такие загулы. Материнское сердце, если бы и выдержало, то здорово пошатнулось от боли.
— Верю, — кивает Шувалов, — но в следующий раз лучше меня предупреждать.
— Хорошо, — примирительно, — но ты забываешься, Шум, я не твоя собственность.
Шумахер поворачивается, замораживая недобрым взглядом.
— На время турнира — моя! — да так категорично, что не нахожусь с ответом.
Походу — все! Шувалов пересек границу адеквата…
Игнат
Мерзкий тип?
Боль топит рассудок, в паху до сих пор кипучая кровь пульсирует.
Мерзкий тип…
Ненавижу все, что связано с Корольком! И себя презираю…
Все! На этот раз точно — все!
Убеждаю себя, убеждаю, что плевать на Ирку, а толку-то?!
Я как дятел, долбящийся в непрошибаемый ствол. Скоро клюв уже в щепки разлетится, а дереву хоть бы хер.
Мерзкий тип…
Я смогу перебороть себя!..
Но в итоге около окна застываю. Иришка с Шумахером возле его машины, хотя ее рядышком припаркована. Вроде просто стоят, но явно говорят, ладно, хоть не обнимаются.
Жаль, Шувалов не бесится и не орет — бурные эмоции Шляхера принесли бы мне хоть какое-то удовлетворение.
«Не сплю с Родионом, и с Лиангом», — прилетает эхо Иркиного признания. Греет душу и зарождает ненужную надежду. Твою мать! Зачем она это сказала? Я так дико мечтаю вытряхнуть ее из своей жизни, вытравить из сердца… И если бы продолжал себя убеждать — она куда аморальнее и распущенней, чем ее образ в моей гиблой душе, было бы легче. Трудно, но легче.
А теперь…
Интересно, правду сказала? Или чтобы бдительность притупить.
Из тягучих раздумий выныриваю от назойливого гула телефона. Отвечать не спешу, глазами дорогу перед домом обшариваю, но машин уже нет. Так задумываюсь, что упускаю момент их отъезда.
Нехотя поднимаю мобильник, что на подзарядке на полу лежит.
«Зур». Несколько секунд гляжу на экран и сбрасываю вызов. Не хочу с ним говорить! Не сейчас…
Не успеваю телефон обратно положить, вспоминаю просьбу Иры и набираю мать. Несколько минут жуткого по напряжению разговора — успокаиваю матушку, извиняюсь, уверяю, что в норме. Как что-то изменится в состоянии Штыка, обязательно сообщу.
Не успеваю трубу положить, опять звонок: «Неизвестный абонент».
Собираюсь сбросить вызов, но почему-то жму прием.
— Верст, — девичий голос. Не могу понять, чей, но смутно знакомый. — Это Ксения, — поясняет девушка.
— Бравина? — уточняю.
— Да, это я. М… как его… Игнат, — мямлит, слова жует, чем жутко раздражает, — у меня разговор есть к тебе.
— По поводу? — с непередаваемым желанием сбросить звонок и заняться самобичеванием.
— Иры…
Звук столь ненавистного, и в то же время пронизывающего насквозь имени, заставляет напрячься.
— Ты не должен…
— Б***, - не сдерживаюсь, — с какого х*** ты лезешь в чужую жизнь?
— С того, что желаю вам счастья, — на секунду Ксения умолкает. Слышится ее пыхтение, она явно волнуется и подбирает слова. А я, как идиот, стою… и жду. Нахрена? Х*** знает. Наверное потому, что болезненное сердце долбится в груди, оглушая и ослепляя. Потому что в душе трепыхается и укрепляется надежда. Банально — потому что не могу скинуть звонок — хочу услышать что-то, что поможет понять и принять.
— Если у тебя есть хоть что-то искренне, — все же набирается храбрости Ксения, — по отношению к Ирке, а не обычное желание заполучить для траха, в понедельник в кафе «МобЛен» часам к трем подруливай.
— Да нахрен и тебя, и твою подругу, — бурчу, но рука не поднимается нажать отбой.
— Верст, я не заставляю, — холодеет голос Бравиной. — Но если тебе важна Ира… Я бы сейчас встретилась, но очень далеко от города и буду только в понедельник. Захочешь поговорить…