За шкварник Шувалова и тяну к машине.
— Детка, ты чего такая госпожа? — охает Шумахер, как-то по-своему воспринимая игру. — Насиловать будешь? — с надеждой, изворачивается и меня к машине прижимает.
Решительно пихаю в грудь:
— Да, сейчас высеку для начала, а то меня здоровые не возбуждают. А вот отбитые… и чем отбитей, тем больше прусь, — это уже преисполненная гневом. — А потом… потом начнется настоящая жесть!
— Детка, че ж молчала? — подвывает Родион, с рвением начиная пританцовывать, ковыряясь с пряжкой ремня.
— Ей-ей, — гулят, подбадривая, Грач и Рысь. Клоуны уже с ногами совладали и тоже стоят. Правда, подпирают друг друга во избежание нелепого падения по отдельности.
Дверцу «Ашки» распахиваю — Родиона на соседнее с водительским толкаю. Жест рукой — ключи. Шувалов расстроенно бурчит:
— А пороть?
— Дома! Ключ!
Шумахер криво лыбится. Рыщет по карманам — пусто. Губы откатывает и ладошки в стороны — нема.
Заглядываю внутрь — ключи в замке зажигания. Обхожу тачку, но тут совесть меня пинает.
— Шуты, а ну на заднее, — точно строгая учительница шкодам-воспитанникам.
— Не ах***? — бычит Грач, опираясь на друга.
— Да ваще су***! — поддакивает Рысь, едва не падая от веса приятеля.
— Дело ваше, сами добирайтесь, куда нужно.
Сажусь на водительское сидение.
— Бл***, ебал***ки захлопнули, а не то моя госпожа вас накажет, — и опять ржет обдолбанный защитник.
На Селиверстова и Джи Линя не смотрю.
Поворот ключа.
Сцепление — первая — газ…
Кое-как парня влачу домой.
Пока никто не видит — реву…
Я не хочу так жить… Я не хочу такого.
Устала. Банально спать. Упасть — и спать!
— Пороть будешь? — сонно, и едва шевеля языком.
— Не дождешься, — ворчу, укладывая на постель.
— Я ведь согласен, — жует слова. — На что угодно согласен, — придерживает за руку, рассеянным взглядом блуждая по моему лицу.
— Сегодня видела…
— Ревнуешь? — с надеждой.
— Нет, — ни капли лжи. — Рада, что ты нашел, как и с кем развлечься.
— Но тебя укололо? — настаивает.
— Нет, Шум, — высвобождаю свою руку.
— Королева… — с горечью, даже губы кривит. — Снежная королева…
— А ты Кай, Шум. Холодный, красивый и не мой… — стягиваю дорогущие ботинки аккурат, когда раздается сопение парня.
Только выхожу из комнаты, коридор наполняется гудением и незатейливой мелодией рингтона моего телефона.
Нет! Кривлюсь, глазами утыкаясь в клатч.
Не хочу говорить. Ни с кем…
Мобильный умолкает.
Облегченно выдыхаю. Хочу развернуться, как он опять оживает.
Игнат или Лианг?
Нехотя выуживаю.
«Ксения».
— Да? — настороженно.
— Иришка! — с такой радостью, будто не виделись и не слышались миллион лет. — Ирка, молю, скажи, что с костюмом все нормально?
— Да, — окидываю себя придирчивым взглядом. — Без приключений…
— Ура! — вопит Ксю. — Я сейчас буду. Снимай.
— Что? — глаза стремятся вылезти из орбит.
— Знакомая позвонила. Завтра с утра босс с женой заявятся. Они раньше времени вернулись с командировки. А значит, проверку замутят.
— А, — киваю понятливо. — Жду…
Ксения приезжает быстро. Как-то дико выходит, но я перед ней голышом скачу, вытряхиваясь из шмоток. Она их как ищейка обнюхивает, высматривает на загрязнения…
— Еще лизни, — морщусь, наблюдая процедуру рыска по последней вещи.
— Чуть простирну, — не оценивает шутки и заверяет осчастливленная Ксю. Сворачивает, аккуратно в пакет прячет. — Прости, забыла узнать, ты как? — играет бровями.
— Не поверишь, — кутаюсь в халатик, который еще вечера у Шувалова нашла, — все было хорошо.
— Круто! А Игнат? — с плохо понятной мне тревогой.
— Тоже, — киваю задумчиво. Рассматриваю подругу, и мне жжет ее загадочность. — Ничего не хочешь рассказать? — протягиваю на авось.
Бравина заметно напрягается. Глаза цинично блестят.
Что-то скрывает… Знаю, как облупленную.
— Нет, — мотает головой. — Лан, пока. Мне еще повозиться, — кивает на пакет. И торопливо покидает квартиру, цокая каблуками.
Провожаю, дверь на ключ, его на тумбочку.
Умываюсь, а проходя мимо комнаты Шувалова, заглядываю.
— Королева…
Закатываю глаза. Блина, ну ведь спал же!!!
— Что?
— Расскажи мне сказку…
— Что? — мало смахивает на шок.
— Я не помню матери… и сказок… расскажи.
Кидаю тоскливый взгляд на кожаный диван перед стеклянным столиком, на постель Шумахера. Плюю на здравомыслие и плетусь к Родиону.
Забираюсь на свободную половину широченного ложе. Голову на подушку, глаза в потолок.
— Знаешь, а у меня ведь тоже со сказками не очень, — признаюсь виновато.
— Любую, даже на колобка согласен, — с такой тоской и болью, что сглатываю от сострадания.
— Она давно умерла?
— Мне пяти не было.
— Ты ее помнишь?
— Нет…
— Вообще?
— Ни отца, ни матери. Их убили… И это единственное, что помню.
— В смысле?
— Момент, как их убивали, — поворачивает голову Родион. Никогда не видела такого лица. Вероятно, так выглядит смерть.
Бледный, глаза впалые, почти белые. Обескровленные губы.
— Шум, — подаюсь к парню. — Прости… — Подгребаю его голову к себе и поглаживаю: — Прости…
— Мать насиловали у меня на глазах, — очередное признание разрядом ужаса прогуливается по телу, мощно пробивая в голову:
— Видел? — срывается ах.
— Их трое было… Мать не помню, а их помню… Лица, татуировки, даже цепочки и волосатость задниц, — без смеха, но такой ледяной монотонностью, что мурашки по коже. — Отцу глотку перерезали, как только закончили… А я в шкафу прятался…
— Их посадили?
— Нет у закона такого понятия, как возмездие. Миром правят деньги и связи. Власть… Никто не любит правды, Королева.
— Но… — мысль не успеваю сформировать в нечто звучное.
— Мы с братом их сами убили.
Затаиваюсь.
— Вот это было возмездие…
Просыпаюсь от переизбытка животного страха, охватывающего тело жертвы, за которой следят. Непонимающе промаргиваюсь, обводя глазами комнату. Шумахера. Блин, вчера же сказку просил, а потом мы болтали… Жути наслушалась и опять уснула у него.
Скашиваю глаза на то место, где лежал парень — пусто. Сцепив зубы, превозмогая боль, поворачиваюсь на другую сторону и на миг торопею. Шумахер сидит на кожаном диване в той же одежде, в которой засыпал. Только рубашка распахнута на груди, открывая литые грудные пластины.
Волосы в беспорядке, глаза беспробудно хмельные, взгляд с поволокой, но направлен на меня, а на носу белеет порошок, хотя он методично его чешет. На столике в ногах раскинуты пакетики с наркотиком. Несколько выведенных дорожек, следы от уже принятых, пластиковая карточка, немного налички и свернутая трубочка одной купюры.
— Шум, — насилу отлепляюсь от постели. — Шум, зачем? — без лишней порывистости спускаю ноги на пол. Не знаю почему, но кажется, сделай я лишнее движение — и зверь набросится.
Парень дурманно головой мотает:
— Так бесы, вот тут, — злобно стучит пальцем себе в висок, — говорят более четко. Я не всегда знаю, как поступить, а так… они… подсказывают.
Поднимаюсь, ступаю ближе. Шувалов ощеривается:
— Сбежать хочешь? — кивает ожесточенно. — Они говорят, что ты, сук***, мной играешь. А как закончится твоя партия, бросишь. Я же балласт… нарик…
— Шум, — сглатываю пересохшим голосом, — милый, ты сходишь с ума.
— Да, бл***!!! — от рева вздрагиваю. — Ты! Ты — мое сумасшествие, и пока я тебя не заполучу, не отпущу. Трахну — успокоюсь…
Мне — хуже не придумаешь. Мозгами я давно уже вне досягаемости Шувалова младшего, но тело-то еще здесь. Как сбежать? Блин, да и как сбежать, зная, что с ним такое… Ему помощь нужна!
— Но я не хочу тебя силой брать, — отчаянно сдавливает руками голову парень и начинает покачиваться с такой яростью, что пугает еще сильнее. — Молчите! Молчите!!! — вопит, явно демонам, а не мне, но уссаться-то я готова.
Шаг к дверному проему, второй, третий… Глаза на Шумахера, чтобы подгадать момент, когда парень меня заметит, если заметит…
— Ир, — рычит томно мое имя, словно один его звук причиняет Родиону боль. — Ир-р-р, — скулит, качаясь все медленнее.
Я уже почти у выхода… Сердце колотится где-то в глотке.
Зверь выныривает из сумрака, где только что говорил с бесами, и я застываю, как вкопанная, когда он в подобострастной позе у моих ног оказывается. Дыхание застревает в груди, от ужаса натягиваюсь, точно струна — парень обхватывает меня за коленки и в них носом утыкается:
— Госпожа-а-а моя, — бархатом дыхания щекочет кожу. — Такая… холодная… Неприступная. Ты — истинная Снежная королева. Королева, — хнычет. — Но я! Я!!! В моем ледяном царстве Кай и меня невозможно растопить. Я безвкусно устал от жизни и пресности отношений. Думал так! Так нет же… Ты появилась, — носом чиркает по коленкам, пока не тормозит между и не начинает подниматься, задирая подол халата. Скользит выше, и его руки тоже, с остервенением сдавливая кожу и причиняя адскую боль — ведь не обращает внимания на разодранное в кровь бедро.
— Шум, — всхлипываю, когда отчаянье лупит в голову и следующий шаг к спасению — лишь отбиваться, а я так не хочу драки с Родионом. — Шум, очнись, прошу, — твержу, как заклинание, нагнетая в голос решимости, упираюсь ладонями в его плечи, пытаясь застопорить внизу. — Шум, прошу!
— Он тебя тоже так нюхал, — вибрирует голос уже в развилку между ног, где кусочек ткани, мало смахивающий на трусики, но зато там сосет от неописуемого страха.
Огрубевшими пальцами Родион сминает ягодицы, не позволяя отстраниться. Ловко подцепляет резинку, тянет вниз.
— Шум! — надавливаю на плечи парня яростней. — Ау! — всхлипываю, когда Шувалов передумывает, и вместо «стянуть трусики» дергает наверх и в сторону. Скоротечный треск ткани — и в промежности от жгучей чиркающей боли ноет. — У-у-у!