Шершавые губы жадно шпарят оголенную кожу. Вцепляюсь пальцами в волосы Шувалова, оттягивая от себя. Парень упорствует и продолжает изучать мой лобок то языком, то губами, оставляя влажные, холодные следы.
Я не таю, не расщепляюсь — мне противно, дико. Но зверя бесить и тормошить — себе дороже, поэтому, вспоминая уроки по самообороне от Лианга, держу себя в руках. Итак, либо бить, либо попытаться уболтать. Притупить бдительность.
Массирую голову Шумахера и пытаюсь достучаться до его разума:
— Шум, ты устал, расстроен, растерян. Нужно лечь спать. Тебе полегчает, — надламывается голос. Взвизгиваю — Родион рывком поднимается на ноги, обхватив меня за бедра кольцом рук, и несет… к постели. — Голоса умолкнут, — предательски клацают от ужаса зубы. — Шум, прошу, — ахаю, когда швыряет на постель. В безотчетном страхе отползаю, точно рак, но Шувалов лишь криво скалится, сдирая с себя рубашку.
— Королева на царском ложе! Моя ледяная королева…
Все, пиз*** мне!
Телефон…
Звук беснующегося телефона стопорит Шумахера, выдергивает из омута ужаса и меня. Вместе оборачиваемся в сторону мелодии, мобильный Родиона подрагивает и сверкает на столе, недалеко от пакетиков с наркотой.
Шувалов мотает головой, будто хочет прогнать лишние звуки. Вновь уставляется на меня холодным, решительным взглядом аккурат, когда телефон смолкает.
Затяжные несколько секунд молчаливого разговора глазами я проигрываю… Шумахер ловко подцепляет пуговицу брюк, что не скрывают дикого желания парня, которое бугрит до неприличия пах.
Вжикает молния…
Прокручиваюсь вбок, наплевав на боль и превозмогая оцепенение, оказываюсь у столика с вновь ожившим телефоном в тот момент, когда Шувалов с рыком взбешенного зверя за мной ныряет. Не знаю, откуда у него проворность и такая скорость, но он даже успевает меня за халат поймать. Ткань возмущенно трещит, тормозя и сковывая движения.
— Але, — испуганно в мобильный, только суматошно мажу пальцем по экрану, едва не выронив гаджет.
— Это кто? — брат Родиона. От счастья всхлипываю: — Спасите! — тонет в треске халата, когда Шувалов меня к себе дергает. — Евгений… Петрович… — отчество уже кричу, заполняя воплем комнату. Телефон на полу… а я вновь на постели. Шувалов вдавливает меня в матрац, нависая грозной махиной, управляемой бесами. Даже в глазах нет ни проблеска к разуму. Бездна с едва заметным ледяным контуром.
— Су***, - рычит, изрыгая ненависть и краснея от натуги. Бесновато вцепляется в мои плечи и методично впечатывает в постель, будто раскачать пытается или взболтать мой мозг. В затылке боль, позвоночник хрустит…
Родион тормозит, а меня и правда, будто на качели умотало. Даже смаргиваю.
Парень сопит, голодными жестами лапая мое тело. Отбиваюсь невнятно, старательно возвращаясь в мир устойчивых, но протрезветь получается, лишь когда Шувалов рывком, с легким треском, дергает полы халата в стороны. Стальным хватом за бедра к себе, а другой рукой выверенно между ног юркает.
— Пусти! — вот теперь брыкаюсь, как могу, уже не жалея и не страшась причинить боль. — Пусти! — истерично бьюсь за свободу, давясь соленой влагой. — Пусти!!! — перехожу на вопль доведенной до отчаянья жертвы, колотя насильника, что есть мочи — и руками и ногами. Суматошно сопротивляюсь до тех пор, пока не осознаю, что охрипла и… свободна. Шувалов рядом, со спущенными штанами, свернувшись калачиком, невменяемо качается:
— Прости, прости, прости, — в глубоком коматозе методично чеканит, как мантру.
Обхватываю себя руками и, клацая зубами, сажусь. Меня лихорадит, в голове пустота. Я обессилена и вымотана настолько, что нет ни единой мысли. Ни страха, ни обиды, лишь слезы по щекам. На автомате подцепляю халат, который Родион успел распахнуть, открывая доступ к моему голому телу. Не с первой попытки, запахиваюсь в бахрому порванной вещи. На слабых ногах встаю. Коленки подводят, ноги не слушаются, но я… ступаю. Шаг, второй…
Когда бреду по коридору, за пределами квартиры слышу — на лестничной площадке раздаются приближающиеся голоса и топот.
— Думаешь, они тут? — низкий рокот.
— Да! — гулкое Евгения Петровича.
В дверь звонят, стучат.
Настойчивее. Мажу взглядом — не смогу открыть. Руки судорожно полочки халата еще сжимают.
— Может, нет никого?
— Машина тут! Они дома! — рычит гневно Евгений Петрович.
Бряцают ключи, скрежещет металл, скрип одной двери, другой.
Прижимаюсь к стене и сползаю на пол, когда мужчины выныривают из дверного проема коридора. Первый, не обращая внимания на меня, юркает на кухню, другой — заглядывает в первую комнату, перед этим с ноги распахнув дверь.
Шувалов старший сморит на меня. Зло, обвиняюще, осуждающе.
С трудом заставляю себя качнуть головой «нет». Мужчина протяжно с шумом выдыхает, но уже в следующий миг гневно косится на открытый проем комнаты брата.
Охрана, к этому моменту уже обследовав первые помещения, проворно скрывается в вотчине Шумахера.
Раздаются сухие команды, совсем не сюсюкающие и не коленопреклонные.
— Подъем, Род!
— А ну, подъем, щенок…
Мужики явно знают, что с парнем делать.
— Ну что, доигралась? — рядом со мной на корточки присаживается босс. Взгляд ледяной, беспощадный. — Я предупреждал… Жива? — без капли участия.
Киваю. Меня отпускает потихоньку. Холод — хорошо. Отрезвляет…
— Это он тебя так? — не сочувствует или переживает, просто уточняет.
Мотаю головой.
— А мой… — осторожная пауза, — тебя сильно? — с надеждой на обратное.
Снова качаю.
— Мало? — в ироничном удивлении вскидывает брови.
Сцепив зубы, опять мотаю.
— Если бы я мимо не проезжал, было куда прозаичней, — бормочет под нос. — Идти можешь? — чуть мягче, но с прежней антипатией.
Киваю, хотя совсем не уверена, что смогу подняться.
Шувалов старший облегчает участь и протягивает ладонь. Нехотя принимаю помощь, отметив удивительный холод его руки. Мужчина небрежно дергает меня наверх.
— Спасибо, — не сразу узнаю в сипе свой голос.
— Тебе лучше уйти, — настоятельно рекомендует, обжигая льдом.
Опять выдавливаю кивок. Плетусь в дальнюю комнату, придерживаясь стеночки. Только в помещении с горечью понимаю, что мне не в чем и некуда идти. Нет, можно, конечно, домой. Там меня любую примут, но так не хочется, чтобы увидели «обнаженной красоткой». Я не отобьюсь от вопросов.
Соскребаю телефон с тумбочки и, не просматривая энное количество пропущенных звонков и смс, набираю Витьку.
— Да, — с легкой задержкой отзывается друг.
— Франкшт, — прочищаю горло, но, по ходу, связки реально повреждены, — у меня проблема.
— Да? — настороженно.
— Мне идти некуда.
Пауза.
— Ты там же?
— Да…
— Буду!
— Вить, — хриплю запоздало в трубку, пока парень не успел сбросить вызов.
— Да?
— У меня… нет одежды… — пауза. — Вообще.
Более долгая заминка. Пошатнувшееся дыхание, но не возбужденное, а… встревоженное.
— Все норма, — спешно заверяю. — Обошлось, но мне нужно срочно уехать.
Хаотично смахиваю вызов, когда квартиру наполняет вопль Шувалова:
— Пустите, твари!!!
Выглядываю — парень беснуется в руках мощных охранников.
— Бл***, заканчивай, Род, а то вырублю, — рычит тот, что моложе. Голос низкий, грозный.
— Ирк, — надрывает глотку Шумахер, поймав мой взгляд. А меня аж опять колотить начинает. — Ирк, Ирк, прости!!! Прости меня… — обрывается крик, когда кулак верзилы Родиону в голову прилетает. Парень обвисает у мужиков на руках.
— Осторожнее, он же брат мой, — ворчит Евгений Петрович. С брезгливой жалостью подцепляет младшего за подбородок и от безнадеги зло отпускает, позволяя без чувств в плену охраны висеть. — Повязать, пусть Лаврентьев с ним повозится. Почистит.
Юркаю вглубь. Нужно срочно что-то на себя натянуть. Лучше полуголой на своих двоих уйти, чем бездыханной, с помощью милых дяденек.
Благо, в комнате есть шкаф. Правда, выбор разнообразием не поражает, зато количеством рубашек — очень. Столько… Никогда не думала, что у парня может быть такое количество. Хватаю первую попавшуюся, но темную.
Скидываю разодранный халат, прикосновения которого уже не приносят ощущения защищенности — лишь ледяное, шершавое чувство обнаженности. Быстро натягиваю рубашку. Непослушными пальцами принимаюсь застегивать вредные пуговки, чтобы хоть как-то спрятать наготу.
— Есть в тебе что-то ведьминское, — на миг сбиваюсь с ритма, кошусь через плечо. Евгений Петрович на пороге комнаты. Спокоен, пугающе спокоен, как дьявол, желающий поговорить о погоде и как бы, между прочим, сообщить о моей скорой смерти. Руки в карманах деловых серых брюк. — Только тебя увидел и понял, ты — беда. Такие не приносят счастья. Сердце выдирают. Душу топчут.
Продолжаю застегивать пуговицы, наплевав, что мужчина меня рассматривает, и как понимаю, возбуждается не меньше младшего брата.
— Красота она… уничтожает все вокруг. Баланс в природе. Если где-то много, где-то обязательно мало. Если настолько одарена, значит в чем-то должна быть обделена, — щекотливая пауза. — Одиночество, — как бы сам с собой, но мне. — Ты одинока, несмотря на ворох тел рядом. Они копошатся, потуги делают стать чем-то важным… — голос звучит холодно-рассудительно. Благо, все на той же дальности. Значит, не пытается приблизиться.
— Вы неправы, у меня есть важные люди, и я не отбираю сердец, не топчу душ, — справляюсь с последними пуговицами. Длина рубашки ниже бедра, и мне значительно одетей. Принимаюсь рукава закатывать. — А тужатся те, кто желает заполучить не свое, а это чревато.
— Твое оружие порабощать… — задумчиво, и совсем не слыша меня.
— Я этим не занимаюсь, — распахиваю еще одну створку шкафа. С неудовольствием обшаривая глазами полки на «что-нибудь», что могла бы надеть вниз.
— Ты демоница в облике ангела, и я ничего восхитительней и страшнее не встречал.
Сердце выдает настороженный удар. Затаиваюсь, потому что по затылку бежит волна безотчетного страха. Зарывается в волосах, прогнав дрожь по телу.