— …а если ее проект переплюнет наш? — Степан, из лабораторной команды Селиверстова. Ребята в сборе. Универ. Игнат вальяжно сидит на крутящемся офисном стуле у центрального стола, но к нему спиной, и покачивается туда-сюда.
— Мы, черт возьми, четыре года над своим корпели. Одной командой. Наконец, довели роботу до ума, а тут она… выскочка. Прилетела. Тяп-ляп, и ей лавры…
— Никаких лавров ей пока никто не давал.
— Но она почему-то претендует на дотации. Причем большие. Неужели какая-то выскочка сможет нас обойти?
— Нет, конечно, — кривит лицо Игнат. — Если встанет вопрос, я найду, как нам решить эту проблему.
— Он уже стоит! Я слышал, что ей предлагают охрененный контракт.
— Ее контракт меня не волнует, нам главное, чтобы наши дотации и спонсоры продолжали нас поддерживать.
— Да, но не будь ее, у нас было бы большее финансирование.
— Ну, брат, всех денег не собрать, — натужно хмыкает Селиверстов, — но клянусь, если у нас будут проблемы, а Королек окажется впереди нас, я устраню помеху.
Прежде, чем видео завершается, на секунду на экране мелькает картинка разгромленной лаборатории. НАШЕЙ!!!
Я ее узнаю из тысяч! Каждый стол, стул, дырку в стене и проплешины в линолеуме на полу.
Тело реагирует быстрее мозга, и уже у раковины натыкаюсь на свое отражение в зеркале. Бледная, осунувшаяся. На скуле еще багровеет ссадина. Взгляд потухший. Нет меня прежней. Я мертва!
А разве нужно трупу спешить?
Нужно!
Ответственность… На мне ответственность!!!
Быстро умываюсь, облачаюсь в джинсы, футболку и толстовку. Косу заплетаю на ходу, сбегая вниз.
— А завтрак? — голос бабули догоняет у двери в гараж.
— Некогда, — отмахиваюсь торопливо. — Прости, ба, потом объясню.
— Ир, — с мягким укором, — так нельзя… Пока готовишься к отъезду, я тебе пару бутербродов соберу и термочашку чаем залью.
— Спасиб, — киваю, распахивая дверь.
Жую, покидая территорию.
Уже подъезжая к универу, понимаю, что как-то оживленно на пятачке между корпусами, и в особенности перед зданием с лабораториями. Толпится несколько десятков человек и пара групп молодых, неорганизованных людей. Видимо, экскурсию для абитуриентов устраивали, да так и затормозили.
Тихо гомонят, шепчутся. Досадуют, переживают.
Проталкиваюсь через толпу, но уже на ступенях сталкиваюсь с Антоном. Он из здания спешит с телефоном у уха.
— Ир!!! — мимо трубки. — Полный капут!!! — друг вообще матом не ругается, а тут такие слова.
Предчувствие плохого затапливает душу, а сердце вынуждает колотиться сильнее. Таращусь в худое, бледное лицо Яровича с дико блестящими глазами.
— Ань, все, Иришка на месте. Как сможешь, сюда. — Молчание. — Ага, — невнятный кивок и Тоха сбрасывает вызов.
— Что случилось? — не идиотка, уже всеми первыми, вторыми и шестыми, седьмыми чувствами понимаю, и жуть как хочу опровержения неясной, но однозначно пугающей мысли.
Антон, придержав меня за плечи, в сторонку с проходной линии уводит и несколько секунд собирается с мыслями. Обшаривает лицо сочувствующим взглядом:
— Ты, главное, не паникуй…
— Ярович, блин, говори прямо, — сама не узнаю свой рык, но хриплый голос с металлом.
— Лаборатория разгромлена. Все образцы, записи…
В груди холодеет, горло сдавливает невидимыми клешнями.
— Ир, ты только…
— Да хватит уже меня успокаивать! — рявкаю в бешенстве, порываясь броситься в корпус. Тошка успевает схватить за запястье:
— Ир… — тормозит испуганно. Махом скидываю его руку и, не помня себя, мчусь по лестнице корпуса, по коридорам.
На своем этаже, заходясь сбивчивым дыханием, натыкаюсь на сгустившуюся толпу незнакомого народа: серьезных мужчин, взволнованных женщин, размежеванных заинтересованными студентами. Тут и работники универа — начальники, преподы и охранники, и важные люди, по обрывкам фраз — сотрудники правоохранительных органов.
Дверь в нашу лабораторию распахнута.
— Пустите!!! — проталкиваюсь локтями.
— Ир, ты куда, — опять догоняет меня Ярович, только теперь уже хватает за плечи. Стопорит возле самой двери. Проем преграждает здоровый мужик с распростертыми ручищами:
— Э, тормози! Куда собралась? Не видишь, что нельзя?
— Там, там все!!! — хриплю исступленно. Цепляюсь взглядом за погром, который вижу в небольшие зазоры между телом мужика и стенами универа. — Все!!! — дыхание надламывается, голос обрывается.
— Знаю, Ир, — клешнями вцепляется в меня Ярович, утаскивая с прохода. — Но уже ничего не спасти, — виновато.
Картинка смазывается, очертания расплываются, встревоженное лицо Тохи:
— Ир, — тормошит меня друг. — Ира!!!
Потерянно смотрю на работников с фотоаппаратом и блокнотом. Делают снимки, пометки: составляют опись, протоколы, переговариваются с Вирзиным, который, меня увидев, тотчас рукой машет:
— Ирина, Антон, — голос зав. кафедрой нарушает вязкость мыслей, Андрей Юрьевич теснит мужика на пороге: — Пропустите, это студенты, кто работал в этой лаборатории, — с болью и сожалением. — Они лучше других знают, что, в каком количестве, ну и, может… смогут как-то помочь делу и расследованию.
Долго и нудно отвечаем на вопросы. По всему видно, что нас как раз и подозревают в погроме. Мол, проект висит на нитке, дотации вроде выделены, а так — хоп, — и больше можно требовать.
От некоторых предположений у меня волосы дыбом, Ярович вообще слова забывает, лишь ойкает и глазами водит в недоумении, очки пуще прежнего поправляет. Нас защищает Вирзин, и, несмотря на мою «нелюбовь» в свете последних событий, капля уважения вновь к начальнику зарождается. Как бы то ни было, он за нас и с нами. Даже заверяет, сделает все, что от него зависит, чтобы помочь с восстановлением.
А еще не забывает обезопасить, не позволяет говорить без юриста, которого вызывает в наш корпус. Благо, у универа есть несколько на иждивении, и как раз сейчас тот самый момент отработать получаемые гонорары.
Аскольд Лаврентьевич Гольдман предупреждает, что мы имеем право не давать показаний и тем более свидетельствовать против себя, но мы наперебой с Тошей убеждаем — нам нечего скрывать. И даже показываем видео, присланное вначале Ярович, а уже от него мне.
— Думаете, Селиверстов или кто-то из его команды мог? — нас окидывают вдумчивыми взглядами пара следователей. Для допроса выделили на этаже небольшую комнату.
— Понятия не имеем, но связь кто-то пытается провести.
— Игнат давно угрожал нашему проекту, — подаю голос после минутного молчания, — когда нашим заинтересовалось большее количество спонсоров, заревновал. Разозлился…
— Ир, — настороженно тянет Тоха.
— Что? — взвываю досадливо. — Кому мы еще мешали?
— Не знаю, — ворчит, пряча глаза. — Я пока ничего не знаю. Игнат гад, но не думаю, что…
— Не он, так кто-то из его команды! — упираюсь зло. — К тому же, он мне обещал бесчестную войну! Даже подпалить лабораторию…
— Кх-кх-кх, — напоминает о себе Вирзин. — Королькова, хотел бы тебя предупредить, что домыслы и обвинения пусты. Я понимаю твою боль и обиду…
— Ничего вы не понимаете! — поднимаюсь в рост и пальцем в сторону зав. кафедрой. — У нас с ним со школы личные счеты. Он не скрывает своего презрения ко мне и всячески гадит в моей жизни. Так что, Андрей Юрьевич, защищайте его сколько душе угодно, но Игнат мог. Я не говорю, что он, но мог!
— Да пустите же! — этого голоса и тем более эту особь никак не ожидаю увидеть, поэтому оборачиваюсь порывисто. — Ир, — на пороге замирает Игнат, его за лацкан куртки, удерживает охранник, зло сопя, ведь, как понимаю, Селиверстов умудрился пробить его заслон.
— Ты! — меня трясет от гнева. — Ты!!! — Как оказываюсь рядом с соседом, не помню, но бью… Раз, два… три… пощечины звоном и шлепками обрушиваются на лицо Игната. Он даже не уворачивается. Если вначале и морщится, то потом безлико принимает побои: выдерживает весь град, лишь поджимая губы с такой яростью, что желваки вниз-вверх ходуном ходят, да крылья носа трепещут.
— Ненавижу! — запал сходит на нет. — Никогда… — всхлипываю опустошенно. — Больше никогда… не приближайся ко мне! НИКОГДА!!!
— Ир, — потерянно роняет Селиверстов с багровым от ударов лицом и даже царапиной во всю щеку, — выслушай, хоть раз…
— Не заслуживаешь! И теперь запомни, братик. Мы, как и прежде, упрямы в своих детских обидах и глупы в своем эгоизме. Мы все также непримиримы! — отрезаю гневно. — И это навсегда! — категорично. — Я рассказала, все что знала, — это кидаю через плечо следаку. — Если будут вопросы, вы знаете, где меня найти. Я не под арестом, значит, свободна! — толчком пихаю соседа в грудь и шагаю прочь по коридору. Правда, уже на подступе к лестнице в кармане настойчиво гудит телефон.
— Да, — автоматически, даже не глянув, кто звонит.
— Ир, — хнычет Ксю: сбиваюсь с шага. — Ир, — подруга заикается, явно не в себе.
— Ксень, ты где и что с тобой? — замираю на лестничной площадке.
— Я… они… — переходит на тихий секретнический тон подруга. — В кафе зашла… А у выхода увидела уродов Шувалова… Они меня караулят.
— Что? То есть? Зачем им это?
— Ну, судя по тому, что они показывают в окно, стоя возле машины напротив кафешки, меня ждет недолгая жизнь и совершенно болезненная и скорая смерть.
— Ксю, — срывается не то смешок, не то дыхание надламывается. — Не паникуй…
— Хороший совет. Но они меня пугают, — шипит в трубку с отчаяньем Бравина. — Я выйти боюсь.
— А охрана в кафе?
— Сказали, что их не волнуют мои разборки и пока в кафе тихо, им плевать, что там, и кто за пределами их вотчины показывает и обещает. Тем более, сделает где-то…
— Не выходи, я сейчас, — торопливо сбегаю по ступеням: — Какое кафе?..
— Ир, — то, как виляет интонация и как ужас окрашивает визг Ксю, понимаю, что что-то происходит. Сердечко ухает в печенку.
— Ксю! — ору в мобильный, но связь обрывается. Пока мчусь по лестнице, пытаюсь набрать подругу, но абонент находится вне зоны действия сети.